mediakritika.by совместно с эксперт_ками Центра гендерных исследований ЕГУ провела исследование на тему использования языка вражды в беларусских СМИ. В рамках исследования эксперт_ки поставили себе задачу понять, каким образом конструируется гендерный субъект через использование языка вражды в журналистских материалах белорусских медиа на примере печатных и интернет-изданий.
Эксперт_ки проанализировали публикации, увидевшие свет в период с января по март 2016 года, в следующих изданиях: «СБ: Беларусь сегодня», «Комсомольская правда» в Белоруссии», «Звязда», «Народная воля», «Наша ніва» и интернет-изданий Tut.by, Kyky.org, Onliner.by, Citydog.by, Kaktutzhit.by. Полную версию масштабного исследования можно найти здесь.
В рамках исследования эксперт_ки опирались на определение языка вражды, закрепленное в тексте Доклада Европейской комиссии по борьбе с расизмом и дискриминацией (ECRI, 8 декабря 2015). Согласно нему, языком вражды является «адвокация, содействие и поощрение – в любой форме – клеветы, ненависти или порочения человека или группы людей»; а также любая форма оскорбления, унижения, негативной стереотипизации, стигматизации или угрозы в отношении к человека или группы людей и оправдание использования всех указанных типов выражений на основании «расы», цвета, происхождения, национальной или этнической принадлежности, возраста, инвалидности, языка, религии или веры, пола, гендера, гендерной идентичности, сексуальной ориентации или других личных характеристик или статуса» (1).
В рамках данного исследования использовалась следующая классификация языка вражды: оскорбление чести и достоинства, стигматизирующая репрезентация, дискриминационная лексика, негативная стереотипизация, оправдание насилия и призыв к насилию.
ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ЯЗЫКА ВРАЖДЫ В ВЫБРАННЫХ СМИ
Согласно полученным результатам, отмечается, что в зависимости от целевой аудитории СМИ, его ниши на рынке медиа и общей тематической ориентированности, язык вражды используется в беларусских СМИ в отношении различных групп в публикациях самой различной тематики.
Так, в газете «Комсомольская правда» в Белоруссии» большинство журналистских материалов, в которых эксперт_ки встретили высказывания, которые можно классифицировать как язык вражды, тем или иным образом затрагивают вопросы миграционной политики стран Западной Европы (преимущественно Германии).
В газете «СБ: Беларусь сегодня» язык вражды чаще всего встречался в материалах, посвященных социальной проблематике и представляющих варианты жизненных стратегий жителей и жительниц Беларуси: от дауншифтинга до футбольного фанатства и общественно-политического активизма. Однако количество материалов, посвященных вопросам миграции в странах Евросоюза, в которых используется язык вражды, также достаточно велико.
В газете «Звязда» большинство журналистских материалов, содержащих язык вражды, посвящены социальным вопросам и рассказывают про отличные варианты жизни людей в Беларуси и те выборы, которые совершают наши соотечественники и соотечественницы. Здесь эксперт_ки также отметили, что объектами языка вражды стали люди с инвалидностью, те, кто употребляет наркотики, и даже веган_ки.
В печатном издании «Наша Ніва» чаще всего язык вражды встречался в материалах, которые так или иначе затрагивали вопросы гражданской позиции и политической ангажированности (например – материалы о военных действиях в Украине). Если учесть, что именно это издание имеет наименьшее количество публикаций, вышедших в первом квартале 2016, то можно сказать, что процент материалов по вопросам социальной сферы с использованием языка вражды в нем оказался довольно высоким.
В газете «Народная воля» эксперт_ки встретили наименьшее количество материалов, которые содержат язык вражды, при этом выражение «асобы з абмежаванымі магчымасцямі», которое использовалось в двух выпусках газеты (№6 и №17), хотя и является некорректным, при статистическом анализе не учитывалось. Тем не менее, эксперт_ки хотели бы обратить внимание журналисто_к на необходимость использования корректной лексики, в данном случае – «асобы з інваліднасцю».
В авторских материалах на портале Tut.by за указанный период язык вражды встречается всего три раза: две публикации посвящены событиям в Украине, а одна представляет собой отзыв белорусского журналиста на его опыт жизни в Нью-Йорке. Следует отметить, что исследование не охватывает материалы, опубликованные в тематических разделах (lady.tut.by, realty.tut.by), а также публикации других изданий, перепечатанные в разделе «Новости».
В журнале Kyky.org язык вражды встречается чаще всего из всех проанализированных интернет-изданий. Материалы, в которых встречались эти случаи, охватывают самые разные темы, прежде всего – вопросы социальной сферы, культуры и жизни молодежи.
Подобным образом выглядит распределение случаев языка вражды относительно тематики и на ресурсе Onliner.by, хотя процент этих случаев относительно общего количество публикаций значительно ниже.
В журналах Citydog.by и Kaktutzhit.by материалы, которые содержат язык вражды, тем или иным образом рассказывают про образ жизни и социальное устройство, что полностью отражает тематику названных ресурсов.
Специфическое конструирование сразу нескольких категорий идентичности в процессе использования языка вражды происходит в большинстве журналистских материалов. Это значит, что в рамках одного высказывания / материала в дискурсивном формировании объекта языка вражды участвуют одновременно на разных уровнях гендер, раса, класс, сексуальная идентичность, возраст и др.
Если бы эксперт_ки ставили задачу выделить наиболее некорректный журналистский материал, то первое место, по их мнению, заняла бы публикация Дарьи Асламовой «Ночь длинных рук» расколола Германию на немцев и «цветных» («Комсомольская правда» в Белоруссии» No 6, 15 января 2016), в которой объектами языка вражды одновременно являются «раса» («негры»), происхождение («африканцы»), этничность («арабы», «афганцы»), социальный статус («мигранты», «беженцы»), гендерная идентичность («девочки», «женщины в бурках», «странное розовое существо»), гражданская позиция. Этот текст представляет собой пример чрезвычайно концентрированного использования языка вражды и дискурсивного производства гендерного субъекта в языке вражды.
Журналистка использует такие выражения как «секс-джихад мигрантов», «секс-атаки мигрантов», «мигранты надругались в Новый год над сотнями немок» для обозначение инцидентов, которые произошли в новогоднюю ночь 2016 г. в Кельне.
В первую очередь важно обратить внимание на использование термина «джихад»: довольно часто он трактуется как «святая война», в то время как точный перевод этого слова «сражаться» или «стремиться», – и используется оно для обозначения внешних и внутренних устремлений, направленных на то, чтобы стать хорошим мусульманином или хорошей мусульманкой. Слово же «война» на арабском языке – это «al-harb», поэтому некорректность использования словосочетания «секс-джихад» очевидна. Кроме конструирования мигрантского мужского субъекта как насильственного, дикого, происходит перенос характеристик и оценки действий конкретных индивидов (которые в первую очередь – преступники, при условии соответствующего решения суда, этническая принадлежность, происхождение, «раса» и даже гендер которых не имеет значения при выяснении степени их виновности) на представитель_ниц религиозных и этнических сообществ, на всех людей, социальный статус которых определяется как «мигрант_ка».
Женские субъекты не обладают мигрантской идентичностью. Через исключение женщин-мигранток и женщин-беженок из дискурсивного пространства (пространства текста материала) происходит конструирование гомогенного мигрантского субъекта как «мужского». Женщины в статье являются объектами заботы и защиты от мужчин-мигрантов, которые кроме сексуальной агрессии в отношении женщин проявляют другие формы насильственного и социально неприемлемого поведения: воруют, продают наркотики и т.д.
Этому типу мигрантской маскулинности противопоставляется «локальная» маскулинность, носителями которой в статье выступают «немецкий слесарь Рольф Хубрих, крепкий пожилой мужик» и «русский немец, который хоть и немец, но русский мужик». Именно насильственные действия последнего в статье определяются как вынужденные и целесообразные: «Один африканец бросил нам прямо под ноги петарду. Но мой муж, хоть и немец, все-таки русский мужик. А что делают в России в таких случаях? Прямо в лоб бьют. Ну, он и вдарил. Они сразу разбежались. Трусливые».
В данном контексте (необходимости защиты женщин и беспомощности полиции, про что журналистка также пишет в статье) категория идентичности «немец» также выступает как неполноценная, благодаря использованию речевого оборота «хоть и…», в то время как категория идентичности «русский» наделяется значениями силы: решительности, мужественности, то есть представляется как идеал маскулинности.
При этом с помощью языка вражды конструируется специфический субъект мигранта – дикий, насилующий мужчина, который, тем не менее, не выдержит решительного отпора и поэтому требует доминирования со стороны другого мужского субъекта для контроля над ним и предотвращения опасных действий. Эта мысль в статье представлена практически в самом начале: «Полиция?! - Рольф лишь отмахивается. – Они боятся тех, кто хочет с ними разобраться по-серьезному. Вот и попрятались».
Женские субъекты в статье представляют разные категории идентичности по происхождению, социальному статусу и возрасту, в зависимости от которой они репрезентируют различное отношение к вопросам миграционной политики.
Женщины, происхождение которых из посткоммунистических стран подчеркивается авторкой материала, – это «маленькая женщина из бывшего ГДР», «маленькая седая женщина [...] болгарка» и «соотечественница Лена-барменша». Они все говорят про чувство страха и дискомфорта, которое вызывают у них мигранты и беженцы, женщины используют такие определения идентичности преступников, как «мигранты», «негры», «афганцы», «африканцы», «арабы». Немки в статье – это «молоденькие немецкие девочки», у которых «явно туго с математикой» и «... НЕЧТО. Я не сразу поняла, что это женщина. Пирсинг, ежик ярко-розовых волос, рваные джинсы и бесформенный пуховик».
«Девочки» сначала говорят о необходимости толерантного отношения к мигрантам, агрессию которых в отношении к «немецким» женщинам можно объяснить отсутствием «их» женщин и необходимостью воссоединения семей. Однако журналистка объясняет им, что «... для них семья – это папа, мама, сестры, братья, кузены. Но не жены. За жену надо платить. Денег нет, а девочки здесь бесплатные...» и девочки соглашаются, что «надо, чтобы полиция нас защищала. Мы все-таки у себя дома».
Чрезвычайно важно, что этим утверждением легитимизируется логика патриархального общества, где женщины являются собственностью мужчин и обеспечивают их комфорт, физическое и психическое здоровье, а также сдерживают агрессию путем принятия ее на себя или предоставления своего тела для сексуальной эксплуатации.
Кроме того, происходит разделение самих женщин по принципу расы, этничности, происхождения и класса – появляются «их женщины», эксплуатация которых представляется культурной характеристикой, даже необходимостью для обеспечения спокойствия и комфорта «нас» – женщин, которые живут «здесь … у себя дома» и имеют право на «белые» привилегии, среди которых защита со стороны государственных институтов.
Таким образом, язык вражды, который используется журналисткой, поддерживается при помощи других журналистских приемов, таких как, например, цитирование без соответствующего комментария или сознательная манипуляция мнением респонденток в ходе интервью.
Субъектом высказывания, вынесенного в название материала, является «НЕЧТО». Именно этот дегуманизированный субъект, который все же идентифицируется как «женщина» является носителем мнения о необходимости интеграционной политики и признания сексуального насилия преступлением без выделения связи между «расой» (или любыми другими категориями идентичности) и действиями индивидов.
Как отмечает журналистка, ее «сумасшедшая собеседница» не понимает нежелания «снующих женщин в бурках» интегрироваться в немецкое общество. Таким образом сумасшедший женский субъект, который публично критикует политики «православия, царя и национализма», противопоставляется представительницам мусульманского сообщества, которые репрезентируют нежелание перемен и европейской интеграции, хотя, безусловно, это дискурсивная конструкция, которая используется журналисткой, а не фактическая данность.
Чрезвычайно важно, что дегуманизация как прием является инструментом поддержки определенных привилегий и систем угнетения: эмпатия невозможна к «недо-человеку». И именно этот прием так активно используется в различных СМИ в отношении к мигрант_кам и бежен_кам – дискурс, который конструируется медиа, можно назвать дискурсом амнезии, когда жизненные сложности военной ситуации «забываются» и заменяются дискурсами «дикости», «опасности» этих людей. В статье Дарьи Асламовой прием дегуманизации направлен и на тех индивидов (непосредственно в материале – это женский субъект, который целиком дегуманизируется через использование местоимения «нечто» и других лингвистических средств), которые придерживаются антидискриминационных, антирасистских взглядов и солидаризируются с мигрантами и бежен_ками в странах Западной Европы.
Из интернет-изданий такая направленность языка вражды сразу на несколько категорий идентичности чаще всего встречается в журнале Kyky.org. В статье «Ёжики плакали, кололись, но продолжали читать «кукушечку», подготовленном журналисткой Асей Поплавской и посвященной опросу читателей относительно их мнения о ресурсе Kyky.org, такой мультиплицированный язык вражды содержится даже в рамках одного предложения: «А так не афиша получается, а гид для первокурсницы из Осиповичей «Как не выглядеть колхозницей». Как видно, ирония и дискриминационная лексика здесь используется в отношение гендерного субъекта, которая дискриминируется сразу по категориям возраста («первокурсница»), места жительства («из Осиповичей») и образа жизни (в данном случае – внешний вид). Стоит отметить, что субъектом некорректного высказывания здесь является читатель журнала Артем Маслов, однако он никак критически не оценивается и не комментируется авторкой материала.
Автор_ки исследования также хотели бы отдельно остановиться на статье «Белоруска в Брюсселе: «Каким бы современным человеком ты ни был, в голову лезут простые мысли» автора Александра Владыко, опубликованной на ресурсе Onliner.by. Статья посвящена терактам в Брюсселе и содержит развернутый комментарий белоруски Инны, которая уже 12 лет живет там. Относительно небольшой текст материала полностью построен вокруг категории страха, а субъектом, который вызывает эту эмоцию, является объект языка вражды, относящийся сразу к нескольким категориям идентичности – этничность («арабы»), религия («мусульмане»), гендерная идентичность («матери»), происхождение («марокканские и другие деревни»).
Беларусская женщина, от имени которой дается высказывание, соотносит себя с бельгийцами, и, как свидетельствует название статьи, со «свободным и развитым человеком», и противопоставляет свободным и развитым бельгийцам арабов и мусульман, которых «здесь очень много».
Мигрансткий арабский субъект здесь предстает как агрессивный – со слов беларуски, бельгийцы, с которыми она дружит, «более склонны принимать у себя славян и недолюбливают арабов за то, что те устанавливают, причем навязчиво, свои правила жизни в чужой стране». Кроме того, с ее слов арабы выступают в качестве субъектов сексуального насилия, так как «Я сама, когда летом выхожу в юбке, боюсь, как бы камень в спину не полетел».
Женщины-мусульманки в статье также относятся к субъектам, которые вызывают страх, так как «их дети приходят в местные христианские школы, а их матери заставляют учителей снимать со стен кресты». Арабский субъект автоматически приравнивается интервьюируемой к опасному, которого нужно опасаться и проверять, «сколько среди них приверженцев экстремального направления».
На основании масштабного ислледования, полный текст которого можно найти здесь, наиболее распространенными способами использования языковых средств в качестве языка вражды в отношении категорий гендерной и сексуальной идентичностей (конструирование гендерного субъекта) в беларусских СМИ оказались следующие:
— цитирование очевидно дискриминирующих (гомофобных, сексистских) высказываний без комментария со стороны журналист_ки/автор_ки материала, который бы определял разграничение между позицией интервьюируюм_ой и позицией журналист_ки; сюда же можно отнести публикацию дискриминационных материалов без соответствующего редакционного комментария или другой полемики.
— необоснованная ирония, использование дискриминационных изобразительно-выразительных средств.
— оправдание, обоснование и пропаганда исторических и современных примеров насилия и дискриминации.
— определение индивида исключительно через физиологическую / биологическую функцию, дегуманизация.
— призыв к дискриминации, обоснование дискриминации в том числе через использование общих лозунгов, генерализирующих утверждений, дискриминационной лексики.
— утверждение о неполноценности (недостатке культуры, образования, интеллектуальных способностей, физических возможностей, профессионализма, политической сознательности, моральных качеств и т.д.)
Таким образом, данное исследование является своеобразным картографированием медиа-пространства на двух уровнях. С одной стороны, эксперт_ки попытались проанализировать стратегии работы медиа и отдельных журналист_ок с сенситивными темами. С другой – понять, в каком контексте возникают отдельные материалы и как это сказывается на возможных интерпретациях журналистских материалов со стороны аудитории. Одной из прагматических целей исследования является попытка инициировать обсуждение вопросов журналистской ответственности, этики, свободы слова внутри журналистского сообщества Беларуси в контексте развития гендерной чувствительности в медиа.
Исследование имело своей целью проанализировать значения, которые закрепляются за категориями гендерной и сексуальной идентичности в следствие использования языка вражды, способы производства этих значений, а также инициировать дискуссию вокруг проблемы журналистской ответственности и этики, свободы слова и возможностей развития гендерной чувствительности в белорусских медиа.
В ходе исследования решались следующие задачи:
— выделить и проанализировать основные тенденции использования языка вражды в выбранных СМИ (доля материалов, содержащих язык вражды, соотношение определенных типов высказывания, классифицирующихся как язык вражды, регулярность использования языка вражды определенными субъектами, регулярность использования некоторых категорий идентичности в качестве объекта языка вражды);
— проанализировать взаимосвязь практик использования языка вражды и конструирования гендерной идентичности в журналистских материалах.
Для решения поставленных задач эксперт_ки использовали комбинированную модель исследования, совмещая количественный и качественный (дискурс-анализ) методы социологического исследования. Выбор исследовательской стратегии был обусловлен желанием не только количественно оценить использование языка вражды в выбранных медиа, но и определить, в каком контексте и в каких формах функционируют лингвистические элементы, которые воспроизводят социальное неравенство на основании определенных категорий идентичности: класса, «расы», этничности, гендера, сексуальности, физических возможностей, возраста, образования, профессии, места жительства и др.
Прежде всего, эксперто_к интересовали ситуации, в которых артикулировалась гендерная или сексуальная идентичность объекта языка вражды.
