Это история моей подруги Дарьи и её девушки. Мы жили в одной квартире, эти отношения развивались на моих глазах, речь шла о близком для меня человеке — все эти факторы сделали и меня в каком-то смысле героиней истории.
Одна из историй проекта — это история моей подруги Дарьи и её девушки. Мы жили в одной квартире, эти отношения развивались на моих глазах, речь шла о близком для меня человеке — все эти факторы сделали и меня в каком-то смысле героиней истории.
Я могла наблюдать за интимными процессами с близкого расстояния.
Несмотря на то, что Кыргызстан — патриархальная страна с сильными гомофобными и трансфобными настроениями, я и моя подруга чувствовали себя безопаснее, чем на родине. Это, с одной стороны, открывает возможности для солидарности и близости, с другой — ставит в положение непринадлежности ни к чему. Мы были между двумя странами, двумя культурами. Переосмысляя традиционное противопоставление Европы и Азии, мы убеждались, что это не единственный способ говорить об этих двух регионах, особенно когда они объединены общим советским опытом.
Мы много говорили и много молчали.
“Я писательница и художница.
Я лесбиянка.
И ещё я беларуска.
Последние полгода я провела в Кыргызстане, потому что моя любимая девушка — кыргызка”
Я начинаю говорить и думаю: вот я говорю с тобой, моей Катей, ближайшей подругой, некровной сестрой, но эти слова услышат и другие люди, не только ты. Те, кого я совсем не знаю. Наверняка очень разные люди. И мне, с одной стороны, хочется говорить на высоком уровне понимания, на том уровне, где я не должна кому-то объяснять, что я человек, что угрожать мне, оскорблять, нападать на меня, лишать работы или что-то такое ещё — это неправильно. С другой стороны, будут же люди, которые посмотрят на эти фотографии и скажут: я бы таких на необитаемый остров, она больная, таких убивать, я бы своими руками, да будь это моя дочь, да попадись она мне... И вот что с этим делать?
Можно начать объясняться, оправдываться. Говорить: вы не правы на мой счёт. Гомосексуальность — не болезнь, это позиция Всемирной организации здравоохранения, медицина и Кыргызстана, и Беларуси существует по документам ВОЗ, а значит, вы не можете так меня называть. Вот я начала — и уже нет сил продолжать, потому что столько стереотипов (абсурдных, оскорбительных, болезненных) ещё впереди.
Люди не всегда выбирают слышать друг друга. Наверное, и не всегда могут. Вопрос в том, как это выражается. Вы можете не хотеть дружить со мной. Вы можете не одобрять мою жизнь. Но если для вас нормально убивать, избивать, угрожать, оскорблять, травить, лишать права говорить о себе, то вы строите мир насилия. В таком мире кто сильнее, тот и прав, кто сильнее, тот и жив. Все остальные не имеют вообще никакого значения.
Термин «сексуальная ориентация» плох тем, что он фокусируется на телесном, но мы с его помощью говорим о социальном. Когда я говорю, что я лесбиянка, это не значит, что я хочу всем рассказать о том, как занимаюсь сексом. Это значит, что я хочу делиться тем, чем делятся все люди. Не лгать, что я встречаюсь с мужчиной или одинока, а сказать правду. Не увиливать и не бояться в повседневных разговорах.
Я уверена, что эти фотографии увидят люди, которые разделяют ту или иную часть моего опыта, моей истории. Мне бы хотелось нести им поддерживающее послание, особенно подросткам и очень молодым людям, которые осознали свою идентичность и не ждут от будущего ничего хорошего в связи с этим. Мне двадцать шесть лет, у меня есть друзья и знакомые, которые не отвернутся от меня из-за моей идентичности, у меня есть семья, и моя девушка — часть этой семьи, я реализовываюсь профессионально и творчески, будучи открытой — а значит, что и для вас в этом мире найдётся место, что вы тоже можете быть счастливы, что вас тоже могут любить и принимать.
Говоря о своей девушке, я буду использовать инициал Х. — «икс» традиционно заменяет неизвестное или то, что не может быть названо.
Возможность говорить о себе, не скрывая лицо и имя, — кажется, это так мало. Но в Кыргызстане тысячи людей не могут сделать этого, поскольку боятся быть избитыми или убитыми. Можно ли гордиться тем, что способен бить и убивать? Видимо, кто-то может. Я не знаю, как живут люди, в которых столько ненависти и уверенности, что они могут диктовать другим как жить.
— Ты знаешь, что я раньше ни с кем не ходила по городу за руку? — спросила меня Х.
А однажды она попросила меня не обнимать её слишком часто на людях. Сначала я разозлилась на Х., но потом поняла, что правильно злиться только на тех, из-за кого она это сказала. На гомофобов, насильников и убийц, которые оправдывают свой недостойный звериный гнев традициями.
В Кыргызстане я много раз слышала истории о том, как людям угрожали, сливая их личные данные и домашние адреса. Лучший спектакль, на котором я побывала в Бишкеке, ставится в закрытом режиме, потому что его сделали феминистки — женщины, которые не согласны с насилием и получают из-за этого угрозы. Почему у мужчин есть право делать такие вещи? Почему женщин осуждают и клеймят по любому поводу, а самые чудовищные преступления мужчин снисходительно замалчивают?
Мне очень нравится в Кыргызстане, и я могу сказать об этой стране и её людях много хорошего, но что касается безопасности ЛГБТК-людей и женщин…
Ценность человеческой жизни в Кыргызстане низка. Насилие — не табу, а обыденная практика.
Жизни женщин вообще ничего не стоят, особенно женщин из ЛГБТ-сообщества. Насилие в их адрес даже похвально.
Молодёжь часто стремится уехать из Кыргызстана, хотя тут чудесная природа и много других замечательных вещей. Возможно, это происходит не только из-за денег. Возможно, ваши дети просто хотят жить в более безопасном обществе, где колпак на голове не даёт права избивать, угрожать и командовать.
Что вы делаете для того, чтобы ваши дети захотели остаться?»
«Что значит для меня закрытое белым квадратом лицо?
Безопасность моей личной жизни в первую очередь. Гарантия того, что моя частная жизнь останется частной. Гарантия того, что я могу без лишних упрёков и давления семьи решать, с кем мне быть.
В Кыргызстане семья играет очень большую роль — меня вырастили так, что каждое моё решение должно быть одобрено семьёй. Иначе ты изгой и одиночка — без рода и племени.
Не то чтобы я нуждалась в одобрении всех десятков и сотен родственников, но без их одобрения мои родители не смогут существовать в этом патриархальном и гомофобном социуме. Если меня публично аутнут, я смогу жить дальше (по крайнем мере, уехать в другую страну), а мои родители — нет. И это моя ответственность. Белый квадрат — гарантия благополучия моих родителей, которые связывают меня со всей этой страной. На остальных мне плевать, но от родителей я не могу отказаться. Это разобьёт мне сердце.
Держать их в безопасном неведении — это благо и проклятие одновременно. Они никогда не узнают, насколько я счастлива со своей девушкой, не узнают, что мы планируем семью, не узнают главную причину того, что я не смогу оставаться вечно в Кыргызстане, который я так люблю. Мне разбивает сердце каждый раз, когда мама, наливая мне чай и ставя на стол мои любимые конфеты, спрашивает, есть ли у меня на примете кто-то, и главное, чтобы я нашла в жизни своего человека, главное, чтобы я была счастлива, а карьера и всё остальное придёт. Мама желает мне самого лучшего, но это у меня уже есть. Но ей узнать об этом будет слишком тяжело».
Выход этот статьи поддержала сеть журналист_ок и правозащитни_ц, работающих над освещением ЛГБТК+ тем «Unit»
