Я смирился с тем, что никогда не совершу камин-аут перед ним, да и перед всей остальной своей многочисленной семьей, по правде говоря. Для кого-то, кто принадлежит к двум совершенно разным культурам, это радикальный шаг. Доминирующая квир-риторика чаще всего диктует нам, как завещал гей-активист и политик Харви Милк, «раз и навсегда к чертям выломать дверцы шкафа, в котором сидишь». Концепция видимости и пребывания «в шкафу» была сформирована белыми американцами, принимавшими участие в освободительном движении геев и лесбиянок 70-х годов.
Делать камин-аут или выходить «из шкафа» подразумевает, что должно быть что-то, ради чего это стоит делать: например, открытые объятия коммьюнити людей с похожим опытом, что и у тебя; развевающиеся радужные флаги; ну или пять сезонов сериала Queer as Folk. Такая концепция камин-аута как бы подразумевает, что у человека есть доступ к культурному пространству, в котором его идентичность признается значимой, в которое его идентичность органично вписывается.
Каноничный камин-аут в массовом сознании — это возможность быть тем, кто ты есть, и жить свободно. В момент, когда мы принимаем решение «выйти из шкафа», мы якобы избавляемся от всепоглощающего стыда, ненависти к себе, мы смело восстаем против угнетения и решительно требуем считаться с нашими квир-идентичностями.
Но, к сожалению, на сегодняшний день квир-видимость — это во многом про белую культуру, белых людей и белых активисто_к. Так ли однозначны «преимущества» камин-аута для всех остальных квир-людей? Например, в исследовании, проведенном в 2016 году, Эдриэн Дж. Вилликана, социальный психолог из Университета Канзаса (США), попытался сравнить опыт гомосексуальных белых мужчин и геев-латиноамериканцев, связанный с камин-аутом.
Исследование представляло собой серию опросников и анкет — Вилликан и его команда пытались оценить уровень благополучия участников, сделавших камин-аут. Результаты показали, что в большинстве случае камин-аут оказывал благотворное воздействие на жизни белых гомосексуалов, и противоположным образом срабатывал в случае геев-латиноамериканцев.
Для многих белых гомосексуальных мужчин, камин-аут был прежде всего способом явить миру свою настоящую идентичность. Камин-аут как бы позволял им причислить себя к конкретной социальной группе — по признаку сексуальной идентичности — со своей отдельной субкультурой; позволял почувствовать свою принадлежность, единство с коммьюнити, что, в свою очередь, становилось залогом хорошего психического и эмоционального состояния.
Гомосексуальные латиноамериканские мужчины, уже будучи представителями этнического меньшинства, обладали уникальной в своем роде, отличной от других идентичностью. Совершая вербальный камин-аут, называя себя «гомосексуалами», они всегда рисковали стать чужаками в своем этническом коммьюнити.
Исследование показало, что камин-аут значит нечто иное в латиноамериканской культуре, потому что открытое вербальное признание своей не гетеросексуальной идентичности вызывает сильное неодобрение со стороны остальных членов этнической группы; камин-аут воспринимается как неблагопристойность, как неуважение к семейным традициям.
Таким образом, гомосексуальные латиноамериканцы манифестируют свою сексуальную идентичность с помощью действий, а не слов.
«Многие знакомят своих родителей с друзьями-геями, вместе со своими партнерами приходят на семейные праздники, выступают в поддержку гомосексуальных людей, так ни разу и не произнося вслух фразу: "Я — гей"».
Это нашло отражение и в моем опыте, поскольку я являюсь латиноамериканцем.
Когда я впервые накрасил ногти лаком, мой отец почти никак это не прокомментировал. Но это небольшая деталь позволила мне почувствовать себя немного легче в своей шкуре. Со временем он еще обнаружил мою юбку, туфли на каблуках, следы губной помады и чудовищно огромное количество гей-журналов в моей спальне.
Конечно, я понимаю, что мой отец в курсе и осознает, что значат все эти вещи, но мы оба не видим смысла поднимать эту тему. Он знает, что каждые несколько недель я уезжаю в Сидней, чтобы встретиться со своим партнером, но для него это скорее что-то среднее между «другом» и «гражданским мужем».
Если я открыто объявлю: «Я – гей» — это нивелирует значимость моих отношений с партнером, эмоциональную близость, которая за ними стоит, потому что, в глазах моего отца, это не более чем озвучивание вслух своих сексуальных предпочтений и вкусов.
Точно так же, если я скажу: «У меня небинарная гендерная идентичность» — это лишь усложнит понимание моей гендерной идентичности для моего отца. Он не сможет меня понять, потому что в мексиканской культуре нет концепта, который можно было бы соотнести с понятием «небинарная гендерная идентичность».
Мексиканская история пропитана патриархатом, и наш колонизированный язык в состоянии описать лишь бинарную гендерную систему. Я рос с ощущением того, самим своим существованием предаю наследие своей семьи, нашу культуру и историю, ценности.
Для моего отца быть не_гетеросексуальным мужчиной, значит не только постыдную невозможность присвоить маскулинность, но и несоблюдение наших традиций.
Исследование Вилликана и его колле_жанок ярко показывает, как мужская гомосексуальная идентичность конструируется через опыт белых цисгендерных людей — и исключает опыты квир-людей, которые также являются people of color*. Для латиноамериканских гомосексуальных мужчин, как следует из исследования Вилликана, и для меня в том числе, ощущение благополучия напрямую зависит не только от признания нашей сексуально иденичности, но и от сохранения чувства принадлежности к нашей культуре и нашей семье. Наши традиции, наши семьи и наше культурное наследие имеют для нас колоссальное значение. Еще до того, как я осознал себя как «квир», я был мексиканцем: свежие тортильи, праздник День мёртвых, мексиканские сандали-хуараче, ребозо (традиционный мексиканский шарф, который носят женщины), тамале (лепешки из кукурузной муки) — все это культурные символы, имеющие для меня глубокий смысл.
Доминирующая риторика представляет камин-аут через призму белого субъективизма — когда человек как бы отрицает влияние культуры, семейных традиций или культурного наследия. Для многих квир-людей, которые являются people of color, камин-аут является намного более тонким и сложным процессом, нежели просто моментом проговаривания своей идентичности перед значимым Другим.
«Мы совершаем молчаливый камин-аут, не имея возможности вырваться из плена парадоксальных посланий: доминирующая квир-риторика отказывается признавать нашу культурную принадлежность; наша культура отказывается принимать наши гендерные и сексуальные идентичности».
Мы совершаем камин-аут не словами, но действиями — потому что нам необходимо каким-то образом вписать себя со своей сексуальной и гендерной идентичностями в культурное пространство, в котором мы просто не существуем. Термины «гомосексуал», «трасгендер», «человек с небинарной гендерной идентичностью» не универсальны. Они обретают совершенно иные, радикально противоположные изначальным, смыслы в других культурных контекстах.
Мне постоянно приходится себе напоминать, что вообще-то в мексиканской культуре всегда было место для моей квир-идентичности. Многообразие гендерных идентичностей в не_западных культурах обычно вписывается в более широкий концепт трансгендерности. В культуре сапотеков (индейски народ в Мексике), Муше (Muxe)— третий пол; мужчины, которые носят женскую одежду — высоко ценят остальные члены семьи, к которой те принадлежат, поскольку Муше, как правило, посвящают себя домашнему хозяйству и выполняют «сыновий долг» перед старшими, лучше чем сыновья или дочери.
Если бы кто-то, кто является Муше, совершил_а камин-аут как трансгендерная женщина, это бы вытеснило Муше как концепт, важный культурный код со своим особым значением и ценностью. На смену бы в язык пришли западные термины и категории, используемыми для обозначения гендерной идентичности, и, таким образом, сакральное значение уникальной для данной культуры гендерной идентичности было бы утрачено.
Можно также вспомнить Фриду Кало, одну из самых известных мексиканских художниц. И хотя Фрида не являлась Муше, именно ее работы позволили мне каким-то образом объединить в единое целое мои сексаульную, гендерную и культурную идентичности. Она никогда не совершала камин-аут, не называла себя бисексуалкй, хотя состояла в отношениях со совершенно разными людьми, на автопортретах она изображала себя в равной степени с ярко выраженными феминными и маскулинными чертами. Ее картины, то, как она вписывала в них мексиканскую культуру, ее сексуальная и гендерная идентичности — все было пространством игры для Фриды. Она прожила удивительно самобытную и неординарную жизнь, так и не совершив камин-аут.
Если ты растешь в обществе, где о квир-людях и людях с небинарными гендерными идентичностями говорят только с позиции белой культуры, может показаться, что твоей собственной культуре этого всего попросту нет. Многие идеи касательно сексуальности и гендерных идентичностей просто вырваны из западного контекста и заимствованы часто в ущерб локальной культуре.
Задолго до того, как я узнал о существовании Муше из Оахака, существовало слово «трансгендер». До делоколонизации в стране царило «превосходство белой расы». Вместо того, чтобы создавать пространства на локальном уровне, где люди, принадлежащие к нашей культуре, могли бы обсуждать место гендерных и сексульных идентичностей в ней, многим квир-людям, которые являются people of color, как и мне, не остается ничего иного, кроме как пытаться вписать себя в канву историй о гордости и камин-ауте белых людей.
Чтобы сделать камин-аут и стать видим_ой, нужно чувствовать определенный уровень защищенности и безопасности в своей семье, у себя дома, на работе, в культуре, к которой, ты принадлежишь. Многие не_белые квир-люди лишены таких привилегий. Если пребывание «в шкафу» означает стыд, ненависть к себе и неприятие своей идентичности, а прайды — единственный способ не испытывать стыда по поводу своей идентичности, то тогда подразумевается, что для того, чтобы стать частью квир-сообщества, необходимо всенепременно совершить камин-аут, быть видим_ой и открыт_ой. Приходится делать сложный выбор между своей идентичностью и безопасностью.
© Jess Craven
Квир-люди, являющиеся также people of color, очень часто подвергаются гомофобному и трансфобному насилию. За видимость и открытость приходится платить слишком высокую цену: возможность потерять работу; лишиться крова над головой; быть отчужденным от своей культуры и локального коммьюнити.
И хотя я чувствую, что решение не совершать камин-аут перед моей семьей придает мне сил и уверенности, мне, тем не менее, приходится признавать, что отчасти я не делаю это из лояльности своей семье, а именно из страха быть отвергнутым. Страх потери экономической и эмоциональной поддержки со стороны моих близких, страх отвержения, отречения от меня родителей перевешивает.
Мексиканскую культуру можно назвать очень маскулинной культурой. Я по-прежнему не могу быть открыто квир-человеком на мексиканских фестивалях и праздниках, в окружении своих мексиканских друзей или семьи.
«Культура и семья становятся источником психологической травмы, воспроизводя ретравматизацию, каждый раз когда я приближаюсь и хочу ощутить свою принадлежность к ним».
Я не могу винить нашу культуру, как таковую, в том, что в ней нет квир-идентичностей, скорее для квир-людей нет безопасного комфортного пространства в ней, где мы могли бы изучать, осмыслять и выражать свои идентичности, отличные от белых квир-репрезентаций. Поэтому камин-аут для нас не только про любовь к себе, аутентичность и принятие другими, но и про чувство потери, необходимость отказаться от не менее важной части наших идентичностей.
Многие квир-люди с мультикультурным или мультиконфессональным бэкграундом начинают возвращать себе, присваивать обратно культурное наследие, но в то же время им приходится прилагать много усилий, чтобы быть принятыми в трансгендерныех и квир-пространствах и коммьюнити, потому что многие из них отличаются манерой речи или своим внешним видом. К сожалению, такие репрезентации, отличные от «белых» квир-историй, по-прежнему остаются вне «системы».
Моя небинарная гендерная идентичность позволяет мне расширить границы и присвоить «маскулинность», которую автоматически приписывает мне моя культура. Для меня это попытка создать «маскулинность», которая бы не противоречит «феминности», не строится на угнетении, подавлении, проявлении насилия в отношении других людей и меня самого. Моя идентичность — это мягкая маскулинность (femme masculinity), цельная, полная доброты и поддерживающая.
«Белый» камин-аут неизбежно стирает важные аспекты моей культурной идентичности и идентичностей многих других людей, похожих на меня. Такой камин-аут не способен отразить динамичность, флюидность и многослойность идентичности, объять все тонкости идентификации и грани самой идентичности. То, что представляет камин-аут, как концепт в сознании большинства, предполагает, что квир-люди должны как-то оправдать свое право на существование, право быть признанными, котируемыми в сообществе.
На самом деле, это все последствия «отбеливания», доминирования «белых» квир-голосов в поле. Именно из-за того, что большинство репрезентаций — «белые», мы как будто лишены права описывать свой опыт; всему спектру, всему многообразию наших гендерных идентичностей просто нет возможности стать видимым. Вместо того, чтобы ставить под сомнение право тех, кто решил не выходить «из шкафа», нам следует задаться вопросом: почему вообще существует такое понятие как «сидеть в шкафу»? Только ответив на этот вопрос, мы сможем как коммьюнити двигаться в направлении большей осознанности и уважения разнообразия, не требуя видимости от всех. Только тогда квир сможет вместить в себя и наши культуры.
*Люди Цвета (POC, People of Color) — современный американский термин, использующийся в феминистской среде для обозначения людей с любым другим цветом кожи, кроме белого. Это собирательный термин, призванный подчеркнуть общность разнообразного опыта переживания расизма. На сегодняшний день термин не имеет корректного аналога в русскоязычной среде из-за сложности перевода: кальки с английского созвучны расистскому выражению "цветной".
