«Мы сейчас стоим в центре, на перекрестке. Если пойти в любую сторону, то выйдешь на самую большую улицу нашего города. Мы в центре, но одновременно — скрыты от любопытных глаз. Здесь очень уютно, и в принципе, чувствуешь себя защищённо. Это охотничий домик, летняя резиденция Паскевича. Вот эти лавочки потом поставили. Вот эти три дерева и ёлочки окружали этого Пушкина»
Какие-то крупицы информации о Гомеле у меня уже были, и поэтому мне показалось, что начать своё путешествие с этого города будет проще всего. Я уже знала о гомельской лесбийской стендап-группе «ТемаVIDOS». О том, что в Гомеле какое-то время издавалась ежемесячная газета для геев «Queque sum» (к сожалению, нам пока так и не удалось её найти). Что в конце 90-х годов в Гомельском государственном университете прошла выставка плакатов со специальным стендом, посвящённым правам геев и лесбиянок в разных странах мира.
Я поехала в Гомель, встречалась и разговаривала с людьми, ещё не совсем понимая, каким будет этот текст, просто пыталась собрать как можно больше информации. И уже в процессе работы с интервью, думая над тем, какую форму придать этому тексту, поняла, что хотела бы, по возможности, не «вмешиваться» в эти истории, а оставить их такими как они есть. Мне кажется, что все слова в них важны, и мне бы просто хотелось, чтобы эти голоса и истории прозвучали.
© Иллюстрация Nollaig Lou / Гиф-изображение. Поверх рисованной карты Гомеля размещена фотография здания туалета на вокзале. Перед зданием — лестница, ведущая через железнодорожные пути. Контуры здания и лестницы обрамлены мерцающими линиями, цвета линий меняют оттенки с розового на голубой. Слава, 44 года
Мне было 19, когда я окончательно признался себе в том, что я гей. До этого я всё боролся. Пытался встречаться с девушками, но это были неудачные встречи и неудачные попытки секса. Я старался не думать, отвлекался на учёбу и другие цели. Но в какой-то момент решил оставить эти эксперименты. Понял, что это причиняет боль не только мне, но и другим вокруг меня.
Я никого не знал в то время, вообще никого в Гомеле. Не было никакой информации, и это было тяжело. Как-то в университете познакомился с одним человеком. Он выступал на студенческих конкурсах в драг-образе — пел песни Анны Герман и Софии Ротару. Для меня на тот момент всё это казалось каким-то абсолютно нереальным и невероятно смелым. И происходило это до отмены статьи, криминализировавшей однополый мужской секс. Получается, я осознал себя в то время, когда статья ещё действовала. Целый год искал какие-то выходы, пытался что-то узнать, кого-то найти.
В 94-м году уже издавался журнал «Встреча». В нём был раздел «Голубая Гостиная», где публиковались разные письма, истории людей, объявления о знакомствах. В городских газетах тоже были колонки с объявлениями о знакомствах. Конечно, там писали завуалированно, не напрямую, но всё равно можно было догадаться, о чём идёт речь. В какой-то момент я написал по одному из таких объявлений, и меня пригласили в гости. Я был студентом, безбашенным, ничего не боялся. Решил поехать.
Так я узнал, что таких людей, как я, в Гомеле много. В основном собирались на квартирах. На одну из таких тусовок я и попал.
У меня тогда сложилось впечатление, что люди очень ценили эти контакты и связи. Старались друг другу помогать — если надо было что-то достать или помочь с работой, или найти врача... Было ощущение комьюнити и очень крепкой сети контактов, когда люди «стояли друг за друга».
Не помню, чтобы это как-то проговаривалось вслух, но все понимали, что надо, что называется, «играть по правилам». Т.е. всё очень сильно скрывалось. Нельзя было, чтобы о тебе знали ни на работе, ни в семье… Всё оставалось в этой квартире. У многих людей старшего поколения были жёны, или «якобы невесты». Нужно было делать какие-то шаги, появляться в городе с какими-то женщинами. Несмотря на всё это, у меня складывалось впечатление, что люди были достаточно счастливы и жили комфортными для себя жизнями. Обычно на таких тусовках обсуждались общие знакомые, сплетничали, что у кого произошло, поднимались какие-то житейские вопросы… Не помню, чтобы говорили про страх гомофобии или стычки с милицией. Хотя такое и бывало. Например, было время, когда милиция начала переписывать всех геев, тусовавшихся на вокзале. Отводили в участок, фотографировали, брали паспортные данные. Объясняли всё тем, что, «поскольку вы здесь часто тусуетесь, то можете быть ценными свидетелями происшествий или преступлений, и поэтому нам нужны ваши данные». Конечно, милиция хорошо знала, что это были за люди… Многие боялись и соглашались пройти в участок, где их фотографировали и переписывали паспортные данные.
Как и в любом городе, туалеты на вокзале были самым известным и популярным местом встреч. Человек со стороны никогда бы не понял, что происходит. Но, если знать, зачем туда идёшь, то можно было увидеть людей, которые стояли на мосту, или где-то неподалёку… В основном это были люди старшего поколения. Но в какой-то момент молодёжь тоже облюбовала это место. Мы могли торчать там часами. Смеялись, «хабалили», пили пиво. В сам туалет не заходили, но видели «стариков», как мы их тогда называли. И, конечно, «старики» на нас злились. Они считали, что мы им «портим малину», своим шумом и смехом привлекаем ненужное внимание. Они-то туда приходили с определённой целью, чтобы найти кого-то. Мы могли видеть, как 4-5 человек наворачивает круги вокруг туалетов, кивнут друг другу, и всё… Редко могли перекинуться парой слов, и потом опять расходились, занимались своими делами. Похоже, что у них была особая стратегия и свои «правила игры». Мы со старшими, так сказать, раскланивались, кивали головой, но не разговаривали. Знаю, что они нас недолюбливали, считали глупыми. Мы тоже в свою очередь к ним относились с брезгливостью. Не могли представить, что когда-нибудь будем вот так ходить и искать кого-то на ночь в туалете.
Были и другие места. Так называемый «пионерский сквер» в старом центре города по улице Советской, недалеко от здания цирка, — тоже очень древнее место встреч. Я слышал, что люди встречались там ещё в 80-е. Всё происходило примерно по такому же сценарию, как на вокзале. Обычно приходили поодиночке, и уже там сидели и какими-то знаками, разглядываниями давали понять, зачем туда пришли. Это уже позже наше поколение привнесло момент тусовки в эти места. Мы знали о сквере и приходили просто, чтобы веселиться, сидеть там часами, пить пиво.
Ещё одно известное место — нудистский пляж или гей-пляж. Думаю, что в пионерском сквере сейчас ничего нет. На вокзале, возможно, кто-то изредка появляется, но пляж — это, пожалуй, единственное место, куда продолжают ходить люди. Он находится в достаточно удалённом месте. И это, можно сказать, вообще одно из самых старых мест встреч в Гомеле. Гей-пляж существовал уже в 60-е. Была ещё площадка около Драмтеатра и Главпочтампта. Там тоже какое-то время собирались, но недолго, буквально несколько лет.
Гей-клубов, как таковых, в Гомеле никогда не было. Но если в администрации или среди менеджмента были геи, то эти места автоматически становились «гей-френдли». Самым известным за всю историю клубной жизни города был ночной клуб «Лайт». Это было культовое место, и для нас оно было как магнит. Мы обожали там тусоваться. О том, что это место было важным для гей-сообщества широкая публика не знала, и, я думаю, до сих пор не знает. Это было только наше, «внутреннее» знание. Кроме нас там тусовалась очень разношёрстная публика, в том числе весь криминал Гомеля. Я слышал, что в лихие 90-е в самом клубе даже стреляли… Но для нас это всё было так интересно — чувствовать себя сопричастными к какой-то другой жизни… Красивой и опасной.
© Иллюстрация Nollaig Lou / Гиф-изображение. Поверх рисованной карты Гомеля размещена фотография двухэтажного здания с колоннами. Это охотничий домик, летняя резиденция Паскевича. В левой части иллюстрации изображён ряд из трёх памятников-бюстов Пушкину. Два крайних — розового цвета. Средний — голубого. На крайнем правом памятнике периодически появляются блики.Марина, 30 лет
Я родилась в Гомеле и всю жизнь здесь живу. По своей профессии я просыпаюсь вместе с городом и засыпаю, когда весь город уже спит. Знаю здесь каждую улицу. Это мой город. И всё равно иногда чувствую себя здесь чужой. Вроде как я — есть, но как будто меня нет. Я как будто знаю, что этот город никогда меня до конца не примет.
Мы сейчас стоим в центре. Если пойти по любой из дорог этого перекрёстка, то выйдешь на самую большую улицу нашего города. Получается, что мы в центре, но одновременно — скрыты от любопытных глаз. Здесь очень уютно, и в принципе, чувствуешь себя защищённо. Это охотничий домик, летняя резиденция Паскевича. Вот эти лавочки потом поставили. Вот эти три дерева и ёлочки окружали этого Пушкина.
Я сюда пришла, когда ещё никого не было. Нас было человек 6-8. Потом уже начали стекаться девчонки, и я могу по именам вспомнить всех, кто сюда приходил. Информация об этом месте передавалась через «устное радио». Здесь было много, очень много людей. Такие компании собирались, аж темно было.
Возможно, какие-то отдельные компании встречались и в других местах, но «Пушка» официально считалась «женским» местом. Мы тусовались здесь даже когда становилось холодно. Зимой пиво в снег ставили, охлаждали… Молодые были, задорные. Из Минска к нам люди приезжали — знали, что в Гомеле есть такое место. Шумно жили и весело. Собирались по 15 человек в поезд, в Минск на Арбенину. Вся гомельская лихая, бритоголовая женская сборная… «А вы что, футболистки?». «Да, футболистки». На всякие минские вечеринки ездили, в коттеджи выезжали потусить, потому что тут надоедало. Ну, и мы выезжали в Минск, тоску проедать.
Это было моё «золотое время», когда можно было просто идти по городу, встретить знакомых, поздороваться, постоять, поболтать. Сейчас «Пушка» как явление утратила свою актуальность. Все обросли уже семьями, люди моего возраста (все, кто были первопроходцами «Пушки») в основном уже поразъезжались — кто-то в Россию, кто-то в Украину… Всё разлетелось.
Я вообще всегда самая маленькая была. Все остальные были чуть-чуть меня старше — на 4, на 5 лет. Сейчас им лет по 35-40, наверное. Вот, дочка гуляет одной девочки, которая здесь тусовалась, а вот её супруг в синей куртке… А девочки самой нет, так бы сейчас тоже тут стояла, рассказывала. Но уже — супруг, дети… Сейчас стало пусто. Я не знаю, где сейчас собирается молодёжь. Вероятно, они есть, потому что визуально в городе я их наблюдаю, но они не тусуются, как мы. Может быть, они переписываются в интернете или на квартирах собираются. Сейчас же всё доступно. Это нам было страшно, опасно, боялись «попалиться».
Гей-клуба в Гомеле никогда не было. Для вечеринок обычно снимали помещение. О своей первой вечеринке я узнала с сайта apagay.com. Мне было 16 лет. Позвонила по телефону, слышу — знакомый мужской голос. Встретились с ним, узнали друг друга, и давай обниматься! Оказалось, что мы друзья детства, соседи по дачам... Он сейчас в Швеции. Это был лидер «Встречи», организации, которая занимается профилактикой ВИЧ. Они организовывали здесь вечеринки. Была вечеринка в «Браво», в «Натали». На них меня не было, а уже на следующую я взяла два билета — на себя и своего друга. Мне 16 лет. Я понимаю, что — всё, я крутая. У меня же знакомый — организатор, меня пустят. В «Вавилон» меня не пускали. Я один раз пришла, по-взрослому оделась, а мне сказали: «Паспорт»… Ну, и вот. Пошли мы на вечеринку. Это был клуб «Плазма», пристройка к жилому дому — вот, как девятиэтажка, а внизу аптека, как раньше любили в советское время строить. Этот первый этаж — это и было место клуба. Такое небольшое, длинное, прямое, с импровизированной сценой.
Мне тогда было так отрадно. Сидишь и понимаешь: ты — в своём городе, в окружении таких как ты, смотришь на травести-шоу. И кажется: боже мой, всё-таки что-то возможно, это всё нормально, всё круто, и мы живём.
Первая вечеринка прошла хорошо, а на вторую заломилась милиция с автоматами, и всех разогнали. Было ещё две вечеринки — в клубе «Филин» и во Дворце культуры. Потом было долгое затишье. И следующая вечеринка, последняя в Гомеле, прошла тоже в арендованном помещении, в обычном спальном районе города. Было не очень много людей, но, в принципе, было здорово. После этого вечеринок больше не было. Люди предпочитают ездить, например, в Киев, в Минск… И чувствуют себя там комфортно и спокойно, более защищённо, чем в своём городе.
В 2015 году я решила с одной девочкой организовать вечеринку. Место было хорошее — не какая-то дискотека на первом этаже, а особняком стоящее здание. Мы пришли, поговорили, всё было здорово. Хозяйка отнеслась толерантно. «Охранку вам дам, всех предупрежу, чтобы всё было хорошо». В общем, мы остались довольны, сделали флаера, афишку, группу Вконтакте. Мы её не называли «гей-вечеринка». Это как в Минске сейчас проходит много тусовок, берут название «пижама-пати», а приходят все свои. Вот и мы назвали вечеринку «Мартовские коты», думали провести её накануне 8 марта. Информация разлетелась быстро, люди звонили, мы встречались, раздавали флаера… За 4 дня до вечеринки мы уже готовы были бежать, наводить красоту в клубе, убирать бьющиеся предметы и зеркала, предполагая, что люди пойдут в разнос — столько лет не было вечеринки — хозяйка зовёт нас к себе и говорит: «Зайдите, надо поговорить».
И она нам говорит, что приходили ребята, спрашивали, что за вечеринка. «Если эта вечеринка состоится, у вас будут проблемы». А это может быть что угодно. И мы сидим с подругой и думаем — делать её, не делать? Хозяйка была готова всё равно сдавать помещение, не сказала «мне не нужны проблемы». И перед нами был выбор. Мы сидели, нервничали, выкурили несколько пачек сигарет, думали... Как это страшно говорить людям, что «по техническим причинам облом», раздавать билеты обратно… Я просто сижу и чуть не плачу, думаю: столько вбухали в это надежд и сил, но это всё собирается посетить некто. Ну, «некто» — это понятно кто.
И я потом думаю... Хорошо, они приходят — у нас всё чинно, благородно. Они проверили и ушли. Но они же могут прийти, закрыть двери и всех переписать. А у меня в гостях — врачи, детские педиатры, учителя, люди, которым вообще не надо было бы… Я не могу их так подвести. Потом я думала, что я тоже не из тех людей, которые собираются куда-то иммигрировать и просить убежище. У меня нет в планах выезжать отсюда, бежать, скрываться. Да и я же ничего плохого не делаю… Ну, вот таким образом мы всё-таки отменили. Нам даже хозяйка говорила: «Вы смотрите, может, передумаете». Но мы решили не рисковать. Было очень печально всё это отменять. Это была наша последняя попытка. Сейчас подруга мне снова предлагает что-то сделать, попробовать. Но я пока не могу дерзнуть.
© Иллюстрация Nollaig Lou / Гиф-изображение. Поверх рисованной карты Гомеля размещено изображение куска пиццы. В нижней части иллюстрации нарисовано длинное здание.Маша, 31 год
Я была на одной вечеринке в Гомеле, которую организовывала «Встреча». Это было 1 декабря, день борьбы со СПИДом. Зима. В городе ни одного гей-бара нет, а вечеринку провести решили. Вот, и получается, что нас повезли за город. Я помню, что мы ехали на маршрутке… В Гомеле есть район Новобелица, он находится за речкой. То есть, весь город — здесь, а один район где-то вообще «за чертой нормальности». Ну, и вечеринка, где-то там, «на задворках»… И мы, такие, едем… Я в Новобелице до этого не была ни разу. Мы ещё долго не могли найти этот бар. Там была улица, сколько-то лет СССР, что-то в этом роде, и бар этот тоже назывался очень странно. Смешно, по-советски. Но тусич там получился весёлый. Нас засыпали бесплатными презервативами… Было много людей. Все — свои, и все приехали. А потом — раз, раз, раз… И нам говорят, что в 12 всё заканчивается, потому что транспорт уже не ходит, всё закрывается, и всё — конец. До свидания, ребята, ваш праздник подошёл к концу, собирайте свои презервативы, что вы тут понадували… И домой, спатки. Вот, это была моя вечеринка в Гомеле.
Ещё была такая тема… Поскольку где-то нужно было встречаться, и не всегда ты будешь сидеть на улице, то люди сами выбирали для себя место. Вот и мы выбрали кафе в центре города, и стали ходить только туда. Это была пиццерия в самом центре, возле Универмага. Она, типа, приличной считалась. И пицца там была более или менее нормальная. Тогда же вообще не было заведений нормальных. Это сейчас кофейни всякие, а тогда ничего не было…Не могу вспомнить, как она называлась... Там рядом было Бистро, куда ходили студенты обычно. А в это заведение уже ходили те, кто может себе подороже позволить. И почему-то туда ходили все лесбиянки. Потом даже на работу начали устраиваться, моя знакомая там работала. Я думаю, о том, что это «наше» место знали только мы, «чужие» не считывали. Вообще, было такое ощущение, что никому до нас никакого дела нет.
Всё-таки важно было сделать что-то «своим». Я помню, как одна девочка говорит: «А давайте введём какое-нибудь специальное лесбийское мороженное, и будем есть только его». И мы покупали это мороженное. Оно было в таких стаканчиках, маленькое, и к нему прикладывалась небольшая палочка ещё. Нам нравилось, что оно было таким красивым, модным… Так и было. Ты сам выбираешь какую-то фигню - всё, типа, это наша фигня. Как если бы ты начала есть какие-нибудь определённые сникерсы. Сникерсы с семками — всё, это наши сникерсы. И всё. Бренд как бы непричастен к этому, но это уже ваше.
На «Пушке», понятное дело, все тусили, на квартирах… Я не сразу узнала про эти места. Приехала учиться в Гомель, пыталась кого-то искать, но как попасть в эту тусовку, как узнать где она, не знала. Сначала я нашла девушку на своём потоке… Я просто решила распространить вокруг себя информацию, что я лесбиянка. Так проще всего. Когда люди знают, тогда они могут с тобой познакомиться. Я в общежитии жила, так это вообще очень просто: ты одной скажешь — и все знают. Это, мне кажется, самый простой способ познакомиться. Получается, что это даже не ты знакомишься, а с тобой. Очень удобно.
Так мы с этой девушкой решили дальше с кем-нибудь ещё познакомиться. Стали в интернете переписываться. Приходишь в пункт «Белтелеком», там стоит два компьютера, и ты на дискетку себе что-то скидываешь... Однажды я пришла, что-то пишу, а сзади подходит чувиха. Оказалось, что мы с ней переписывались, и она меня узнала. Они меня потом позвали на баскетбол. Так я и попала в тусовку. Там все оказались очень разными, понятно… Может быть, я чего-то не знаю, но мне казалось, что вся эта масса какая-то вялая была. «Ну, будем просто пить вместе пиво». Потом уже стали видео снимать, и это было удивительно.
© Иллюстрация Nollaig Lou / Гиф-изображение. Поверх рисованной карты Гомеля слева размещена фотография, на которой видны — небольшой парапет, закрытый киоск, два высоких дерева. На заднем фоне — административное здание. В правой части изображения нарисовано здание цирка, на нём в разных местах появляются блики. Денис, 37 лет
В Гомель я переехал с мамой в 86-м году. Мне было 5 лет. Я ходил в садик в Гомеле, отучился в школе, два колледжа закончил. Судьба так распорядилась, что наш переезд как раз совпал с Чернобыльской аварией — мы переехали в мае, буквально через пару недель после неё. Мамы уже нет в живых, и я предполагаю, что это одно из последствий аварии. Нам, к сожалению, так и не удалось поговорить о моей гомосексуальности. Но, наблюдая сейчас за принимающей реакцией родственников, я понимаю, что и мама бы меня приняла тоже.
Мне было 13 лет, когда я попал в так называемый «Клуб интернациональной дружбы». В Советском Союзе они были известны как КИД. Этот клуб стал моей второй семьёй, вся моя компания, мои друзья — оттуда. Сейчас уже многие живут в других городах и странах. Но мы всё равно поддерживаем связь, периодически встречаемся. У всех семьи, дети… У меня тоже семья.
Мы с Антоном уже шесть лет вместе. Он был моим первым сексуальным партнёром. И хотя я с детства понимал, что мне нравятся мальчики, я настолько был увлечён общественной деятельностью, что до 31 года у меня не было серьёзных, сексуальных отношений. При этом я всегда на 100% осознавал, что я гей.
Возможность выезжать из Беларуси дала мне очень многое. В нашем клубе мы поднимали разные социальные вопросы. Тогда не было такого понятия как «гендер», но так или иначе, через другие темы, это обсуждалось. Появилась тема «здоровый образ жизни», которая затрагивала сексуальные отношения в том числе. Никогда на тренингах не проскакивало таких слов как «проблема», «отклонение». Любая сексуальность воспринималась как что-то естественное. В 2003 году я съездил на семинар в Стокгольм. Те семь дней, что я там провёл, мы обсуждали разные темы, в том числе целый день был посвящён однополым отношениям, местам, где собирались ЛГБТ и т.д. Я съездил на международный семинар в Краков, был в Германии. Побывал на многих мероприятиях и, видимо, благодаря той информации, которую получил, у меня никогда не возникало вопросов по поводу своей сексуальности.
Первый человек, которому я о себе рассказал, была моя подруга Лена. Мне было, наверное, 22 года. Потом рассказал сестре. Ну, а дальше как-то так получилось, что в моей компании уже все были в курсе. Позже оказалось, что я был не единственным геем в нашей компании, но на тот момент об этом никто не говорил. Возможно, был страх потерять авторитет. У одного парня была модель поведения «мужика-гомофоба», со всеми этими комментариями про «пидорасов». Потом выяснилось, что, уехав из Беларуси, он начал жить с парнем. Мы об этом узнали и восприняли это как что-то естественное. Только пошутили: «А, тот самый, который хотел казаться гомофобом!».
В Гомеле есть сквер возле цирка. В этом сквере всегда каким-то чудесным образом уживались разные люди. Там тусовались скины, электронщики, геи и лесбиянки. Т.е. сквер делился на места-лавочки, и одновременно вечером там все тусовались. Все прекрасно знали, кто там находится, но при этом претензий друг к другу не было. Это был конец 90-х годов, начало 2000-х. Мне было где-то 17-18 лет. В 2005 году из Гомеля я уехал.
В Гомеле есть историческая часть города — дворец Румянцевых и Паскевичей и всё, что вокруг него. Это, в принципе, 2 на 2 километра, весь центральный район. Очень большой контраст с остальной частью города.
Когда ты находишься в центре города, там есть чувство безопасности. Как будто существуют какие-то негласные правила, память о том, что когда-то там все вместе тусовались – скины, и тут же геи и лесбиянки… И никто никого не трогал.
Проводились закрытые тематические вечеринки. Мы с компанией ходили на них тусоваться. Я всегда находился в центре своей компании, с друзьями, но, даже зная, что мы находимся на вечеринке, где есть геи и лесбиянки, я не искал с ними контакта. Возможно, была какая-то робость, не знаю даже, чего я боялся. Какой-то интерес чувствовал, но активности не проявлял.
Я не знаю, что это был за стоп-сигнал, но что-то меня останавливало. Я не мог знакомиться. Может быть, повлияло то, что у нас была своя большая тусовка, в которой мы выросли? Может, мне было достаточно? Мне было комфортно, потому что я всегда был с друзьями. Я никогда не приходил на тематические тусовки в Гомеле один. Но самое интересное, что периодически всё равно там оказывался. Через сестру и лучшую подругу, которые постоянно тусовалась с геями… Мы их в шутку называли «королевами геев». И все вместе ходили тусоваться на сквере.
Сейчас я работаю в государственном камерном хоре. В нём 30 человек. И мне любопытно наблюдать за реакцией людей в коллективе, когда они узнают о том, что я гей. Как ни крути, а коллектив в 30 человек — это маленькая модель общества. Весь мой коллектив знает обо мне и о наших отношениях с Антоном. В большинстве своём реакция положительная. За шесть лет я заработал авторитет. Я не скотина, я честный и добрый, я никогда никого не обманываю. И хотя я очень импульсивный, тем не менее, всегда с открытой душой ко всем. Я солист, а это тоже своеобразный авторитет. Думаю, что возможно, это тоже могло повлиять на реакцию людей. Но есть люди, у которых возникают вопросы. Я знаю, что некоторые обсуждают меня за спиной. Одна из моих коллег приводила какие-то цитаты из библии, мол, Денис, задумайся, что вас ждёт после смерти? При этом сопровождая тем, что «я о тебе беспокоюсь, ведь ты такой хороший человек», и т.д. Общество всё равно свой отпечаток оставляет.
Мои друзья, моя компания, мои близкие люди — из Гомеля. Но сам город я не могу назвать своим. Наверное, на это повлияло моё детство и семья, которая очень часто меняла место жительства. Бабушка с дедушкой объездили весь Советский Союз. Где они только не жили. И в Ростове-на-Дону, и в Тюмени, и в Сургуте, где я родился… Мама родилась в Баку. Большую часть своего детства она отучилась в Азербайджане. Одна из моих бабушек замужем за азербайджанцем. Мы всегда себя тоже частично считали азербайджанцами. Я родился в Сургуте, но в садик начал ходить в западной Украине, в Тернополе. Поэтому всё равно где-то в памяти это отпечаталось. У меня какой-то кочевнический склад ума, что ли. Нет такого понимания, что, вот, «это мой город». Поэтому Гомель — это просто тот город, где я вырос, выучился, получил своё начальное образование, свои профессии. И где, в принципе, у меня появились все мои друзья.
© Иллюстрация Nollaig Lou / Гиф-изображение. Поверх рисованной карты Гомеля размещены две фотографии парка, на которых — лавочки, дорожка, малая архитектурная форма в виде металлической конструкции. Контуры лавочек, тропинки, металлической конструкции обрамлены мерцающими линиями, цвета линий меняют оттенки с розового на голубой. Дима, 35 лет
В конце 90-х, помню, в газетах публиковали объявления о знакомствах. Попадались объявления «парень ищет парня» или бегущая строка на гомельском телеканале… Не помню, чтобы я искал какую-то другую информацию. Были отдельные статейки, газеты, вырезки, но в большинстве своём всё происходило внутренне. Т.е. я внутренне сам с собой разбирался. Я не мог кому-то сказать, поделиться.
В 2000-м году я познакомился с парнем. Это был первый человек, про которого я узнал, что он гей. Мы с ним долго дружили, было просто приятно общаться. У меня на тот момент продолжался этап самоопределения, и я ещё долго не решался с ним поговорить. Но потом всё-таки момент самоосознания наступил, и я решил ему открыться. После этого мы начали дружить ещё сильнее. Удобнее общаться, когда есть доверие и искренность в отношениях. Именно этот человек показал мне места встреч, познакомил с другими людьми. До этого я никого не знал.
Встреча с этим другом дала толчок. Я сделал, скажем, признание самому себе. Потом он привёл меня на плешку, на ж/д вокзал в Гомеле. Там был такой а-ля киоск с кондитерской, возле которого после закрытия собирались люди. Ну, и я туда какое-то время ходил. Мне было где-то лет 18. Я не могу сказать, что это место мне чем-то помогло или было для меня значимым. Я не завёл там каких-то важных знакомств или дружбы. Это просто был опыт. Я пришёл, посидел, посмотрел на людей и ушёл.
Потом я поступил в университет, там уже познакомился с другими людьми. С новой компанией мы собирались в центральном сквере имени Громыко. Его ещё называли Пионерским сквером. В сквере всегда было много молодёжи. Там постоянно было какое-то движение, компания обрастала новыми людьми. Среди них были и тематические люди, в основном парни. Лесбиянок у нас в окружении не было. За редким исключением появлялись, но достаточно быстро уходили. В основном были геи и гетеросексуальные девушки. Эта компания не была основана на желании познакомиться, завести отношения, это было просто развлечение. Мы собирались в одной части сквера, а в другой части (там, где сейчас фонтан) начали собираться люди уже с целью познакомиться – для секса, для чего-то ещё. Они пытались подходить к нам, но у нас был «фейс-контроль», т.е. мы могли не принять. Не то, что у нас кто-то один решал, кого принять, а кого нет. Но как-то само собой получалось. Они или понимали сами, что они здесь лишние, и уходили, или просто не получали чего хотели и уходили.
Я помню, что проходили взрослые мужчины. Если нам было в районе 18-22, то они были постарше. Мы их замечали и могли пошутить: «Старая гвардия пошла». Но такого, чтобы кто-то подошёл, поздоровался, не было. Мы абсолютно никак не взаимодействовали.
Я никогда на себе в Гомеле не чувствовал какой-то травли, давления из-за того, что я гей. В университете знали пару человек, относились нормально. Т.е. чего-то страшного, серьёзного не было. Я ни разу не сталкивался с такой агрессией, что — вот, меня кто-то схватил, побил, напал… Могли крикнуть вслед. Однажды я шёл со своим другом — от площади в сторону парка. Мы шли, были обычно одеты — джинсовые шорты, какая-то майка... Ничем не привлекали внимание. Просто шли, мимо проезжала машина и из неё нам закричали: «Педики!». Я даже не понял, что к чему… Не могу сказать, что это мне нанесло какую-то травму, но, конечно, где-то внутри начинаешь думать: «А, значит, всё-таки по тебе видно». Уже пробуешь себя контролировать. Но это прошло.
Мой друг был очень эпатажным человеком в своё время. Я помню, как однажды он пришёл на плешку в женской одежде. Вышел в центр города, облачился в юбку, в какую-то женскую майку. У него были длинные волосы, макияж. И он вышел в этом образе в центр города. Дошёл до цирка. Пришёл, с нами со всеми поздоровался. Все сделали такие огромные глаза: «Как ты мог вообще решиться выйти?» У меня это до сих пор это в голове не укладывается. Но, тем не менее, он дошёл живым. И ушёл обратно живым. Один. Его даже никто не побил. Может быть, были какие-то крики, но я уже об этом не знаю. Были такие поступки экстравагантные с его стороны. Мне с ним очень нравилось общаться в своё время, он был очень интересным человеком.
Гей-клубов в Гомеле никогда не было. Были вечеринки, они не позиционировали себя как «гей-френдли», но люди там могли самовыражаться, чувствовать себя комфортно и спокойно. Я со своим парнем тоже приходил на эти вечеринки. Мы старались выделиться, одеться… Не просто прийти в клуб — ну, там, какие-нибудь джинсы, майка — а старались создать определённый образ. Многие так делали. Люди действительно приходили и самовыражались. Речь не идёт, конечно, о том, чтобы там можно было целоваться, что-то ещё… Хотя я помню, как даже в обычном клубе на одной из вечеринок целовался с парнем. Это был клуб «Плаза» возле Универмага. И это было среди танцпола, толпы — обычный клуб, стандартный, год 2005-й… И мы целовались… Это был не просто чмок, а настоящий поцелуй, длящийся полминуты.
Наста Манцевич для MAKEOUT