Как пишет Светлана Улановская о спектакле: «Через телесное, психофизическое действие режиссер говорит о болезненно актуальных явлениях современности – гендерных фобиях, сексуальных фрустрациях, кризисе маскулинности и традиционного образа «настоящего мужчины». Подобные, табуированные в рамках официально декларируемой культуры темы, взрывают эстетику «бегства от действительности», которая сегодня преобладает в белорусском репертуарном театре. Герои спектакля лишены привычных личностных и социальных качеств. Это мужчины и женщины вообще – в их архетипическом понимании. Физиологичность обнаженного тела предъявляет человека вне цивилизации, таким, как он есть. Героини спектакля гиперактивны. Своим поведением и внешним обликом, выворачивающим наизнанку общепринятый образ «нежной женственности», они демонстрируют патологичность устоявшихся социокультурных норм. Их коммуникативный язык – соблазн, агрессия и насилие. Их поведением управляет витальная энергия, сходная той, которую Иосиф Бродский называл «метафизическим инстинктом». Мужчины же, напротив, инфантильны и тотально пассивны. Их телесный и психический облик не соответствует стереотипному образу «настоящего мужчины» – сильного и агрессивного мачо. Социальную незрелость и беспомощность своих героев режиссер не просто подчеркивает, но доводит до абсурда, нарочито высоко развесив писсуары, до которых из последних сил пытаются допрыгнуть-дотянуться мужчины. Когда же один из них победоносно взмывает ввысь к вожделенным объектам, это превращается в представление, маскарад, заканчивающийся падением с воображаемых «котурнов» мужественности и рыданиями, переходящими в крик приобретает в спектакле крайне важное значение. Это крик, близкий тому значению, которое встречается в прозе маркиза де Сада: «Крик – это досимволическое использование голоса, это голос до того, как им завладеет язык… Это голос, сведенный к чисто материальному движению… Крик, который пока еще не есть язык, в то же время указывает на то, что языка здесь уже нет, что он был разрушен…». Тут всё доведено до предела, до крайности: прикосновения ранят, объятия удушают, а вкусившие любовь падают замертво, как от яда».
