Для справки: мне 31, и я в том возрасте, когда женщина уже «должна точно знать», хочет она ребёнка или нет. Тридцать один — это всего лишь на четыре года меньше, чем возраст «старения матки», после которого риски ущерба для здоровья повышаются, а беременность становится «гериатрической» («старческой»). У меня начались месячные в 16 лет — это значит, что я пропустила 15 потенциальных лет для зачатия ребёнка. Я не думала об этом таким образом в то время, но всё же.
Я не очень много задумывалась о рождении ребёнка в свои 20, потому что тогда, как, впрочем, и сейчас, у меня не было «серьезных отношений». Я считала само собой разумеющимся, что когда-нибудь у меня всё-таки начнутся отношения и вся моя взрослая жизнь будет развиваться по такому сценарию: бойфренд — жених — муж — ребёнок — ребёнок — [???] — внуки — смерть. Я думала о рождении детей и пришла лишь к тому, что их оптимальное количество — это два. И что гипотетическую дочь я хочу назвать Джуд.
Но когда мне было 28, я решила (почти) прекратить знакомиться с мужчинами и начала ориентироваться на отношения с женщинами. В какой-то момент я поняла: у меня есть выбор в том, что до этого времени казалось обязательным... Я поняла: я не должна становиться такой, какой я не хочу быть. Даже если этого я от себя и ожидала. Вместо этого я могу быть такой, какой хочу. Это была череда «кризисов идентичности», последний из них был связан с моим изменчивым желанием стать матерью и размышлениями о последствиях материнства.
В моих сомнениях насчёт того, чтобы иметь ребёнка, нет ничего необычного. Три книги о материнстве, которые вышли в этом году, — «Теперь у нас есть всё» («And Now We Have Everything») Меган О’Коннел (Meaghan O’Connell), автобиографичная новелла «Материнство» («Motherhood») Шейлы Хети (Sheila Heti) и «Теперь моя душа поёт» («Now My Heart Is Full») Лоры Джун (Laura June), — рассказывают об опыте женщин, которые задавались вопросом: быть матерью или не быть?
Хоть я в чём-то и согласна с этими авторками, невозможно игнорировать то, в чём наш опыт расходился. Несмотря на все различия во мнениях и выводах, у всех трёх авторок речь шла о партнёрстве с цисгендерными мужчинами, поэтому и беременность описывалась в контексте такого партнёрства: это возможность твоего тела, которая доступна тебе (до определённого возраста), если ты решишь ею воспользоваться. О’Коннелл приводила слова своей подруги: «Сначала у тебя секс, а потом это происходит с тобой. Случайно».
Со мной такого не случится.
Как цис-женщина, у которой есть опыт партнёрства с другой цис-женщиной, могу сказать: ты забеременеешь, только если у тебя много денег, везения и целеустремлённости.
Возможно, самый простой вариант — это искусственное оплодотворение. Внутриматочная инсеминация, в самом лучшем случае, может стоит от $300 до $1000 за один раз, но стоимость, как правило, намного выше, когда пациент_ка нуждается в сперме, как это часто бывает с квир-людьми или людьми без партнёр_ки. По данным Калифорнийского банка спермы, в среднем человеку нужно от четырёх до восьми попыток оплодотворения, чтобы забеременеть. Это значит, что общая стоимость искусственного оплодотворения вырастает до пятизначной цифры.
Экстракорпоральное оплодотворение (ЭКО) — это процесс, при котором яйцеклетку оплодотворяют с помощью спермы вне тела, в результате чего получается эмбрион, который помещают в полость матки. Обычно эта процедура стоит около $15 000 за один цикл, а вот вероятность успеха достаточно мала: в среднем, меньше 30% всех попыток ЭКО приводят к беременности, и только 22% из них заканчиваются рождением ребёнка. Постоянно повторяющиеся ЭКО могут увеличить вероятность беременности: 65% женщин беременеют после шести циклов. Эта цифра звучит не очень обнадеживающе, когда она обходится тебе в $90 000. Это огромная куча денег, которую люди тратят ради возможной (!) беременности.
Конечно, женщинам в гетеросексуальных отношениях тоже не гарантирована удачная беременность. Мы все сильно зависим от физиологии, жизненных обстоятельств и, самое главное, денег. Для некоторых материнство — это выбор. Однако в подавляющем большинстве пресловутых «книг для молодых мам» не пишут о том, что степень свободы в этом выборе у всех разная. Только некоторые женщины могут позволить себе надеяться на «случайную» беременность, и точно так же только некоторые женщины могут позволить себе её избежать.
Когда пишешь книгу, невозможно угодить всем читатель_ницам. И можно не сомневаться, что основной частью читатель_ниц будут женщины из той же социальной группы, что и авторки: белые, из среднего класса, возраст варьируется от 20 до 30 лет, имеют партнёров-мужчин и т.д. Что делать молодым негетеросексуальным женщинам, которым материнство навязывают со всех сторон?
Где есть место для опыта квир-женщин, когда с одной стороны нас подталкивают к беременности, а с другой вытесняют из дискуссии о ней?
Чем дольше я была вне этого обсуждения и чем больше узнавала, что именно понимают другие под беременностью и материнством, тем меньше я идентифицировала себя с «каждой женщиной». О’Коннелл пишет в своей книге, что каждая женщина «как “отче наш” знает симптомы беременности». О’Коннелл так романтично пишет от имени всех женщин: «Мы жили в городе и строили отношения с разными людьми, которые всегда могли уйти к кому-то получше... Мы знали, как играть в эти игры и как ни в чём не нуждаться. Мы сами почти верили в это. Большинство их нас клялись, что не заинтересованы в рождении детей. А те, кому всё же немного хотелось ребёнка, должны были быть равнодушны к этой теме... Желание женщины иметь детей очень сильно. Раз в тысячу сильнее, чем желание найти свою любовь. И это желание растёт с каждым годом».
О’Коннелл в свои 29 лет первой среди друзей_подруг родила ребёнка и наверняка чувствовала себя исключённой из прежнего круга. Но есть ли в нашей культуре путь более желанный, более поощряемый для женщины, чем путь замужества и рождения ребёнка (а то и трёх)? Это напомнило мне слова моей по_друг_и: «Что может быть скучнее, чем состоять в моногамном гетеросексуальном браке?» — фраза, которую может сказать только человек с привилегиями.
Возможно, мы всегда хотим чего-то, чего у нас нет или никогда не будет, будь то дети, или положение в обществе, или так называемая свобода. «Аргонавты» — очень важный текст, написанный в 2016 году Мэгги Нельсон — до сих пор остаётся малоизвестным трудом на пересечении квир-опыта, материнства и искусства. Вот, что пишет в нём Мэгги:
«За все годы, пока я не планировала беременность, пока я высмеивала так называемых "мамочек", я чувствовала, что беременные женщины жалуются очень самодовольно. Они оказались на вершине культурной иерархии, они окружены почётом, потому что исполнили своё женское предназначение. Между тем они чувствовали себя незащищёнными и угнетёнными. Как они меня бесили! Когда я хотела забеременеть, но у меня не получалось, я чувствовала себя так, будто беременность — это торт, которого у меня нет. А у них он был, и при этом они ходили недовольные из-за того, что у него розочки не того цвета. Я была не права по всем пунктам: мной руководили — и порой руководят — мои надежды и страхи».
Мэгги мало просто хотеть забеременеть. Её партнёр — транс*мужчина, поэтому у неё нет возможности «просто подождать, чтобы всё получилось». Она несколько раз пробовала искусственное оплодотворение — всё безуспешно. Ей пришлось пережить несколько месяцев отчаяния, прежде чем у неё получилось забеременеть с помощью донорской спермы. Хотя сперва Мэгги была расстроена, что у неё будет мальчик, а не девочка, она всё равно была рада появлению на свет своего сына. Она писала ему «письма в будущее»: «Я хочу, чтобы ты знал: твоё рождение никогда не воспринималось как должное. Для того, чтобы ты родился, нам должно было сильно повезти. Ты появился на свет, потому что два человека упорно и долго хотели дать тебе жизнь».
Складывается ощущение, что дети, рождённые в квир-семьях, только такими и могут быть: желанными и долгожданными.
Лоре Джун было 36 лет, когда она родила своего первого и единственного ребёнка. В её книге «Сейчас моя душа поёт» она пишет, что до беременности её чувства по поводу детей были очень неоднозначны.
«Я могу сказать вам вот что: мои взгляды поменялись, и я тоже поменялась. Я могу сказать вам, что наконец-то чувствую себя достаточно комфортно, у меня достаточно денег, а в доме есть дополнительная спальня. Мне потребовались годы, чтобы “осесть”. И тут у меня внезапно появилось желание, которое потом напоминало о себе каждый день: я хотела стать мамой. И я знала, что для этого, понадобится время. В свои 35 я подумала: “Что ж, лучше начать пытаться прямо сейчас”. И тогда я забеременела почти сразу же».
Джун честно признаётся, что принимала решение с холодной расчётливостью. И становится ясно, что она знает о своём везении. Для Джун это было лучшее стечение обстоятельств: после десяти лет равнодушного отношения к детям она очень сильно захотела завести ребёнка, и у неё сразу это получилось. Рассказывая об аборте, который она сделала ранее, и о своей ныне покойной матери, у которой был алкоголизм, Джун пишет: не каждой женщине суждено быть матерью, даже если она ею становится.
Материнство — это не женское предназначение. Это скорее выбор, который делает кажд_ая человек, и — это важно упомянуть — одним этот выбор сделать легче, чем другим. Мать Джун к 29 годам уже имела четверых детей. Они были всей её жизнью, и Джун считает, что проблемы с алкоголем появились из-за того, что мать уже тогда предчувствовала горе и одиночество, которые обрушатся на неё после того, как дети её покинут. С 18 лет Джун почти не общалась с матерью. Мать умерла в 54 года, когда Джун было 29 лет. «Я любила её так сильно, — пишет Джун, — хотя она приносила мне боли больше, чем кто-либо друг_ая».
Для меня одной из причин задуматься о детях оказалась, в том числе, перемена в отношении Джун к своей матери — эта перемена произошла с появлением у Джун своего ребёнка. Смогу ли и я стать мудрее и добрее? Опять же, на мать Джун могли и не снисходить такие озарения. Требовать от матери, чтобы она вырастила ребёнка (или четырёх) и обрела вселенскую мудрость и спокойствие, — это нечестно.
Джун пишет: «Моя мать не оставила мне чего-то масштабного, но она оставила мне всё, что у неё было. Чего ещё можно желать?» Здесь она поднимает часть Очень Большого Вопроса, который беспокоил меня больше всего: какая часть жизни матери принадлежит ребёнку, и какую часть своей жизни я готова посвятить материнству? Кому принадлежит большая часть моей жизни, если не мне? Возможно, каждая женщина чувствует обиду на своих детей, которые заберут у неё это время. Сомневаться — это нормально, и вот об этом должны знать женщины, которые хотят родить ребёнка и не всегда в восторге от этой мысли. Эти книги поднимают вопрос: насколько сомнения преодолимы и насколько опасно пересекать границу своих возможностей?
Только потому, что я лесбиянка, я не смогу иметь ребёнка до тех пор, пока не буду отчаянно хотеть этого. И даже при таких условиях гарантий нет. Я не могу позволить себе сомневаться или надеяться на удачу. Временами я возмущалась, как легко гетеро-парам создавать новую жизнь. Я задавалась вопросом, почему мне надо так много преодолеть ради одного ребёнка, когда у кого-то их может быть сорок семь? И мало того, что моё тело не всегда даёт мне желаемый результат, так я ещё и не до конца уверена, что хочу этого. Очень просто расстроиться из-за таких вещей. Нерешительность и бездействие не очень полезны, особенно для женщины в моём положении. Но такое состояние, как пишут в этих книгах, не редкость.
Уникальности книги Хети среди подобной литературы в том, что нерешительность героини в конце концов перестаёт быть проблемой. В начале своей книги рассказчице 36, в конце ей 40. Для осуществления планов время вышло, вопрос материнства для неё закрыт. В ходе написания книги сомнения авторки превращаются если не в определённость, то в уверенность. Посвятив так много страниц своим противоречивым мыслям, Хети поражает этим мощным поворотом и даёт силы тем, кто выбирает не иметь детей. Как и тем, кто выбирает обратное. «Для любознательной женщины, — пишет она, — ни одно решение не будет казаться верным. В любом случае ты потеряешь какую-то возможность».
Интересно, что для многих рецензенто_к неопределённость Хети кажется доказательством того, что ей всё же стоило бы иметь ребёнка — ведь тогда её жизнь обрела бы новый, более глубокий смысл, и её работы стали бы лучше. Такого рода критика в большинстве своём идёт от женщин, которым удалось совместить материнство и писательскую карьеру. И это не случайно. В конце концов, Хети настолько уверена в своём выборе не иметь детей, что женщины, которые поступают наоборот, могут почувствовать угрозу. Она пишет: «Я ощущаю новое вдохновение и удивляюсь, что мне удалось миновать мой детородный возраст и не родить ребёнка. Для меня это чудо».
Поддержка, которую матери получают в разных сферах, чаще всего символическая. То же самое с людьми, которые хотят иметь детей, но не могут. Воспитание детей называют тяжёлым неоплачиваемым трудом, часто болезненным и требующим огромных затрат. Но в то же время дети считаются самым главным женским счастьем, высшей радостью, а то и лучшим (и, возможно, единственным) способом придать жизни женщины смысл. В своей книге Хети наоборот пытается найти суть своей жизни без ребёнка: «Что является эпицентром женской жизни, если не материнство? Как я могу рассказать об отсутствии этого опыта, не акцентируя внимание на этом отсутствии? Может, если бы я могла понять, какой опыт я обрела, не имея ребёнка, если бы я могла сделать это действием, а не отсутствием действия, то я могла бы узнать, что это за опыт. Тогда бы я не чувствовала, что просто жду, прежде чем начать действовать».
До тех пор, пока материнство является «выбором по умолчанию», женщины (по крайней мере, гетеросексуальные), которые не хотят иметь детей, будут вынуждены постоянно оправдываться.
Так много людей считают, что все женщины хотят детей, что не заводить их — это уже квир-практика. Хети убедительно аргументирует: «Почему мы никак не поймём людей, которые могут не хотеть рожать или становиться приёмными родитель_ницами, если понимаем людей с другой сексуальной ориентацией? Желание иметь ребёнка тоже можно назвать сексуальной ориентацией: что может быть ближе к сексу, чем (не)желание размножаться?» Хети не говорит о себе как о квир-человеке, но мне интересно, можно ли её позицию назвать «квир»? Инаковость приводит к исключённости — жизни вне стереотипной «нормальности» (читайте, гетеросексуальности), к гендерной неконформности, к убеждению, что биология не определяет путь, по которому идёт человек. Женщина, которая не хочет иметь ребёнка, делает все эти вещи. Её угнетение нельзя сравнивать с угнетением транс* и небинарных людей, или с угнетением ЛГБТК+ пар, которые хотят усыновить_удочерить ребёнка, или с дискриминацией женщин, которые воспитывают детей одни, или, например, с дискриминацией небелых женщин. Но они безусловно угнетены. Это чётко отслеживается в рецензиях на книгу Хети, где её называют «эгоисткой», которая делает, что хочет, и считает это единственно правильным, а её книгу — её творчество — «способом убить время»! Но почему жизнь без детей воспринимают как беспорядочную, бессмысленную или эгоистичную?
Самое лучшее, что мы можем сделать для планеты и всего человечества, это не рожать детей. Наши дети — не единственные люди, которые заслуживают любви, заботы и внимания. Семья создаётся не единственным способом.
Когда читаешь все эти книги одну за другой, понимаешь: порядок их чтения мог повлиять на моё нынешнее отношение к материнству. После того, как я прочитала книгу Джун, я захотела иметь ребёнка. После книги Хети я была твёрдо уверена, что нет, всё-таки не хочу. После книги О’Коннелл я была в замешательстве и даже в ужасе. В каждой их этих книг я нашла частичку себя, и, возможно, это лучшее, на что кажд_ая из нас может надеяться: как писатель_ница, так и читатель_ница. Я до сих пор не знаю, хочу я иметь ребёнка или нет.
Очень часто я чувствую такую сильную благодарность за возможность жить на этом свете, что мне хочется сделать то же самое для кого-то другого — подарить жизнь. Но после этого я думаю: что если моё дитя не будет так же довольно своей жизнью? Что если моя жизнь станет менее счастливой? Я не хочу растить ребёнка, котор_ая чувствует себя недостаточно желанн_ой, и нет никакой гарантии, что моего желания будет достаточно. Мне повезло, что я не забеременею случайно. Я говорю себе, что нерешительность может стать благословением, а бездействие — правильным выбором. Будет у меня ребёнок или нет, иногда я могу чувствовать себя счастливой, а иногда — нет. Я не знаю, какое из этих решений (рожать или не рожать) сделает меня счастливее. Всё, что ты можешь сделать, — это сравнить ту жизнь, которая у тебя есть, с той, которую ты можешь себе представить.
Кэти Хини — журналистка и авторка мемуаров «Would You Rather» («Не могли бы вы…»). Живёт в Бруклине.
