и расскажу об этом, хотите вы или нет
Предупреждение для тех, кто готовит комментарии «хватит говорить за всех транс*людей Беларуси», или «за всех транс*парней», или «за всех людей с опытом мастэктомии»: ничей персональный опыт не может стереть опыт огромного количества людей. Если хоть один_одна человек кроме меня проходит через подобное, то текст написан не зря.
Предупреждение для тех, кто ждёт от текста однозначного посыла «удаляйте грудь, это весело» или «калечащие операции — это заговор транс-лобби»: только вы знаете, что нужно и что не нужно делать со своим телом.
По этой причине я пишу текст сам, а не даю интервью: каким бы чувствительным ни было СМИ, разговоры о транс-переходе слишком часто скатываются в «смотрите, отрезание / пришивание такого-то органа!». Мы смотрим на ситуацию глазами неквир-человека. Того_той, кто не представляет (или не хочет представлять), насколько сознание и тело могут быть оторваны друг от друга — личной травмой или ежедневной необходимостью быть среди людей, которые что-то от тебя ожидают. Я много раз объяснял журналисткам_там, почему нельзя писать «девочка стала мальчиком»: потому что волшебное отрезание или пришивание не превращает одну личность в другую. Я до и после мастэктомии — один и тот же человек. И тогда, и сейчас я заслуживаю принятия.
А ещё для меня важен беларусский контекст: я рассказываю эту историю как человек, у которого не было возможности сделать операцию платно и/или в другой стране и который проверил на себе, как работает государственная схема бесплатного хирургического транс-перехода в Беларуси.
Предыстория
Мне двадцать четыре года, и я заколебался искать название для своей идентичности. Я поплавал по ЛГБТ+ спектру от би-девушки, которая «просто немного пацанка», до ФтМ-трансгендера, который хочет патриархальную семью с миллионом детишек. Ни одна опция не подошла мне на сто процентов. Здесь должен быть абзац про то, как я осознал себя, но я себя не осознал — откровения не будет, расходимся.
Единственный ярлык, от которого меня не тошнит, — квир. Я квир-человек, и это описывает и мою ориентацию, и мой гендер, и мою внешность, и моё желание класть на всё это болт.
Но в Беларуси ты юридически можешь быть либо женщиной, либо мужчиной — и я выбрал второе. Эта опция позволяет мне официально быть Евгением (и это лучшее имя на планете, я уверен), заключать брак с теми, у кого в паспорте гендерный маркер “F”, и приводить своё тело в более маскулинный вид. К этому ещё прилагаются поздравления на День защитника отечества и ожидание, что ты всегда поможешь подвинуть шкаф, но у всего есть свои недостатки. Чтобы беларусская медицина разрешила мне быть Евгением несмотря на наличие вагины, я должен был доказать, что я настоящий мужчина. Несмотря на то, что мужчина я определённо больше, чем женщина, это оказалось непросто: постсоветская сексология считает, что я должен любить спорт, короткие стрижки, женщин и трахаться (с женщинами). А я патлатый музыкант-пидор, ну что ты сделаешь.
Тем не менее, в течение нескольких лет я прошёл первую комиссию, определяющую мою дисфорию как «синдром отрицания пола» (что есть, то есть, я предпочитаю потолок), сменил документы, потратил ещё год на собирание бумажек для второй комиссии, прошёл её, а затем пережил две волны коронавируса, чтобы перед третьей таки попасть на мастэктомию, точнее, маскулинизирующую маммопластику — операцию по удалению молочных желёз и приданию груди более маскулинного вида.
© Иллюстрация Nollaig LouДо операции
Квир-люди не созданы для поликлиник. Речь не только о гинекологии и андрологии: в государственном медучреждении буквально любое заболевание могут связать с твоим «аморальным образом жизни», будь то необычная внешность (от природы или после модификаций), негетеро- или асексуальность — да что угодно, что не понравится врачу_ине. Однажды мой острый цистит объяснили свежей татуировкой. Не спрашивайте.
Трансгендерность — универсальный инструмент для разрывания шаблона беларусских медработниц_ков. «Но ты же откровенно ржёшь над этим, тебе в кайф привлекать внимание», — скажете вы и будете правы только в первом: я действительно ржу, потому что если относиться к этому серьёзно, то можно поехать крышей. Мне никогда не хотелось привлекать внимание так. Не в кабинете врачини_ча. Не во время болезни. Не тогда, когда моё тело полностью принадлежит системе, которая не считает меня за человека. Есть более приятные способы выпендрёжа. А болею я точно так же, как и остальные, — и рассчитываю на такое же к себе отношение.
«Евгений Дмитриевич? А откуда в медкарте осмотр гинеколога? Это осмотр вашей жены? Это карта вашего мужа?» — тысяча и один вопрос медработниц_ков, чья жизнь после встречи со мной никогда не станет прежней. Я выгляжу андрогинно, у моего голоса широкий диапазон, и мне с этим о’кей; к сожалению, в этой стране врач_иня не может вылечить меня от простуды, не спросив, собираюсь ли я пришивать себе член. И нет, речь не о медицинских вопросах вроде гормонов, удалённых или имплантированных органов и т.д. Речь о том, как работница регистратуры орёт на весь холл «Люда, иди сюда, смотри, тут пол меняют! Представляешь, в Беларуси такое бывает!», а на приёме у инфекционистки я слышу «эх, жалко, вы были бы такой красивой девочкой», на что у меня всегда один ответ: во-первых, все девочки красивые, а во-вторых, я в любом гендере охренеть какие горячие.
Ситуация в частных клиниках иногда отличается в лучшую сторону, а иногда не отличается никак. Здесь всё понятно: чем больше врач_иня получает денег и уважения, тем сильнее у него_неё мотивация относиться к клиенткам_там по-человечески (так в общем-то в любой профессии). Но если ты так себе человек, то никакие социальные плюшки не сделают тебя адекватнее.
Список обследований, которые нужно пройти транс* человеку перед мастэктомией, я приводить не буду: он менялся в разные годы и отличается в разных клиниках. В основном это узи, анализы на заболевания крови и иммунитета и терапевтические осмотры — направление выдаёт врач_иня той клиники, где вы планируете оперироваться.
© Иллюстрация Nollaig LouС начала сбора бумажек и до самой выписки после операции я считывал послание системы: «тебе это надо — ты этим и занимайся». То, что в поликлинике уже лет пять нет участкового_ой терапевта_ки, запись на приём происходит за месяц, а девяносто процентов анализов нужно сдавать по направлениям в других клиниках, платно и с огромными сроками, не влезающими в предоперационный график, — это, мол, только твои проблемы. Всем плевать, куда ты обратишься и сколько за это заплатишь. У тебя нет ни одной физической болячки — значит, ты здоров_а, и любое медицинское вмешательство — твоя личная прихоть. Скажи спасибо, что государство вообще позволяет тебе творить эту дичь.
Не буду разводить дискуссию о важности хирургического транс-перехода — для этого есть Всемирная организация здравоохранения. Скажу только, что цис-женщину, решившую увеличить грудь, медработники_цы уважают куда больше, чем транс*женщину во время перехода, хотя операции одинаковые, — привет, двойные стандарты.
То есть, мне не нужно особое отношение. Мне нужно, чтобы меня лечили так же, как всех. Ни один_на врач_иня не спросит у пришедшего на приём цис-парня, не хочет ли он быть девочкой, — и я с этим вопросом сталкиваться не хочу.
Здесь может быть ещё одна порция комментариев с классическим обвинением жертвы: мол, чтоб меня нормально лечили, мне надо не выделываться и выглядеть как нормальный парень. И тут у меня вроде как даже нет аргументов. Ну, да, чтобы тебя не травили, нужно быть как большинство. Ничего нового.
Только вы себе представить не можете, какое счастье можно испытывать, просто позволяя себе быть собой.
В больнице
В продолжение темы «это нужно только тебе»: если у тебя есть вопросы относительно твоего здоровья, то, скорее всего, интернет расскажет тебе больше, чем твои лечащие врачи_ни, — но здесь важно знать, где искать. Форумы и знакомые транс*люди не помогут сделать стопроцентные прогнозы: результаты хирургического перехода (как и гормонального) очень индивидуальны. Здесь мне очень помогли материалы, собранные транс-активистскими организациями. Например, крутой русскоязычный источник информации — издания инициативы «Т-Действие». Лично мне многое объяснила книга «Транс-здоровье. Физическое здоровье трансгендерных людей»: здесь можно почитать про виды операций, период восстановления, примерные результаты, риски и т.д.
Как можно говорить, что интернет лучше компетентных специалисток_ов? А я этого и не говорил: во-первых, в интернете есть много материалов от этих самых компетентных специалисток_ов, а во-вторых, если найдёте врачей_инь в своём населённом пункте, которые дадут вам максимально полную и правдивую информацию, то я за вас искренне рад. А мой опыт таков: хорошо, если из десяти врачей_инь в Минске один_на поговорил_а со мной без насмешек, хамства и унижения.
Можно ли делать мастэктомию без гормонотерапии? «А вам зачем? А почему вы не на гормонах? Сомневаетесь, что вы мальчик? Такие, как вы, потом идут в откат и таскают нас по судам!»
Когда спадёт отёк? «А я откуда знаю? Вы на эту операцию сами попросились, значит, подождёте сколько надо».
Какой давности должно быть узи? «Слушайте, а вам не кажется, что вы разводите слишком много драмы?»
Это реальные разговоры с реальными врачами_инями.
В Беларуси нет официального секспросвета и, соответственно, нет официальных источников информации о транс-здоровье. Ты можешь надеяться только, что понравишься врачу_ине, а для этого нужно быть достаточно парнем или достаточно девушкой — о небинарном переходе и речи не идёт. Как показывает практика, чем ты квирнее, тем меньше у тебя шансов нравиться хоть кому-то в этой стране.
© Иллюстрация Nollaig LouВо время операции
Скажу сразу: я благодарен врачам, которые прооперировали меня качественно и без осложнений. Я считаю, что за такую работу они должны получать от государства гораздо, гораздо больше — и денег, и уважения к профессии. Я думаю, что такие операции — настоящее чудо.
Но, мне кажется, в тот день я получил ещё одно посттравматическое расстройство.
У меня уже много лет тяжёлая хроническая депрессия и генерализованное тревожное расстройство. Это моя первая операция в осознанном возрасте: когда я ложусь на операционный стол, я тяжело дышу и, кажется, скулю от ужаса — чувствую такой страх, будто вот-вот умру.
«Что это за уродство? — спрашивает кто-то у стола, показывая на татуировки на моих руках. — Вы что, сидели?»
Мою подступающую паническую атаку остановил мой же смех. Я лежу и готовлюсь умереть, а врач ругает меня за татуировки. Тогда это показалось смешным.
«Я вас спрашиваю, вы сидели?» — то есть, это не риторический вопрос, человек действительно хочет услышать ответ, раз буквально орёт мне на ухо.
Мелькает мысль: если сейчас я пошлю его подальше, он может навредить мне во время операции. Сейчас, спустя время, эта мысль кажется мне очень знакомой. Не зли пьяного дядю, а то изобьёт. Не спорь с начальником, а то уволит. Не выступай против государства, а то будешь жить ещё хуже, чем сейчас.
«Спасибо за подбадривание», — навык язвить, когда кажется, что умираешь, бесценен.
Хочется добавить: да, сидел. В Жодинской тюрьме. За счастливое будущее своей страны. Но эта информация может сделать только хуже.
«Здесь вас никто подбадривать не будет. У вас не аппендицит, вы не умираете. Вы эту операцию сами захотели, так что лежите и терпите. Вам здесь никто не сочувствует».
Как и в любой подобной ситуации, я успешно диссоциирую: может, тело беззащитно, может, оно уязвимо и сейчас пострадает, но я-то за его пределами, я здесь, я целый, меня не разрушить.
(Если вы хотели услышать ответ на вопрос из начала текста — почему у транс* / квир-людей такая плохая связь со своим телом, — то вот он.)
А ещё в этот момент я очень чётко чувствую:
Вот зачем мне моя публичность. Вот зачем активизм. Вот для чего я превращаю свой опыт в память сообщества. Тому напуганному ребёнку на операционном столе нужен был такой взрослый, который скажет: с тобой всё в порядке. Даже когда ты раскрыт и уязвим, ты сильнее их всех. На твоём месте они бы не справились.
© Иллюстрация Nollaig LouИ сейчас этим текстом я говорю этому ребёнку: не важно, что никто из них тебя не любит, — знай, что я тебя люблю.
Перед тем, как подействовал наркоз, со мной говорил ещё один медик. Молодой, возможно, тоже напуганный: «Почему вы трясётесь? Не бойтесь, нечего бояться, всё будет хорошо». Его южноазиатская внешность и сильный акцент наверняка не раз становились мишенью ксенофобии, и потому эта неловкая забота показалась мне особенно важной — я жалею, что не успел поблагодарить его.
Такой маленький привет от одной уязвимой группы другой.
После операции
Раз вы читаете этот текст, значит, я живой, относительно здоровый и не утратил желания всё это описывать. Послеоперационный период был тяжёлым, но терпимым: каждый день мне понемногу становилось легче шевелиться. Очень кстати пришлась моя коллекция рубашек, потому что надеть футболку, не поднимая рук, нереально, а ещё просторная одежда не цепляется за повязку и дренажи. Было тяжело унять желание двигаться, поэтому напоминаю таким невротичным людям, как я: лишняя активность не ускорит восстановление (а может даже и замедлить), у всех свои сроки и свой темп. Двигаемся плавно, не делаем себе больно и кушаем обезболивающее. Если не проявились осложнения (а их сложно не заметить; сомневаемся — едем к врачу_ине), то всё в конце концов заживёт, нужно только потерпеть.
Через неделю после операции дренажи были удалены и меня выписали домой. Через две недели я самостоятельно помылся. Через три недели передвигался в своём обычном темпе и даже делал какие-то дела. Через месяц мне разрешили снять повязку.
Через два месяца я хожу по городу в тонкой светлой майке и не хочу провалиться сквозь землю от дисфории. Пафосно фотографируюсь в зеркале с голым торсом, пока в тестовом режиме: шрамы ещё яркие (из-за большого размера груди мне делали разрезы «улыбки»), но в течение года должны посветлеть, к тому же я планирую перекрыть их татуировками. Наслаждаюсь привилегией не умирать от лишних слоёв одежды и ощущения отваливающихся частей тела во время бега (однажды мы будем жить в чудесном постгендерном мире, где гендерно-аффирмативные операции доступны не только транс*людям, а вообще всем, кто изъявит такое желание, но это уже совсем другая история). Купаюсь в водоёме в одних плавках: честно говоря, когда я впервые разделся в присутствии посторонних, вошёл в воду и поплыл — чуть не разрыдался от счастья. Тогда же понял: я выздоровел, всё закончилось.
Операцию сделали врачи, но и я сделал кое-что важное — я решился и приложил усилия.
К сожалению, часть груди потеряла чувствительность: возможно, из-за большой площади разреза, возможно, из-за моей активности после операции, возможно, организм просто так решил. Нервные окончания либо восстанавливаются в течение пары лет, либо не восстанавливаются вообще. Для многих это может быть серьёзной потерей, например, если речь об эрогенной зоне. Но, поскольку у меня и до операции грудь не была особо чувствительной, в плане секса я абсолютно ничего не потерял. Сохранилось небольшое ощущение стянутости, когда поднимаю руки вертикально вверх, но в течение пары месяцев это тоже пройдёт.
Самым сложным этапом оказалась послеоперационная депрессия (в моём случае — усугублённая перманентной). Дисфория не уходит по щелчку: даже после операции возникали мысли, что я слишком феминно-полный, что грудь всё равно выделяется, что нужно выглядеть ещё маскулиннее. Но я знаю, что моя дисфория включается на некоторый срок, а потом отпускает. У других она может работать по-другому — и это о’кей. Как я уже писал, отрезание или пришивание чего бы то ни было не меняет нашу личность: неврозы, тревога, самоненависть остаются с нами. Но мы в силах делать как минимум то, что от нас зависит: лечить кукуху и/или изменять своё тело так, как мы хотим.
Исцеление не бывает быстрым, особенно если речь о психике.
Не считая ипохондрических плясок «что-то колет в боку, наверное, я умираю», за эти два месяца я ни разу не пожалел об операции. Моя жизнь стала значительно проще, а моя дисфория — значительно слабее. Но если через месяц, год или десять лет я скажу «блин, хочу грудь обратно», то это не повод перечёркивать мой нынешний опыт.
Откат — это не стыдно, камин-аут с новой идентичностью — это не стыдно, меняться и менять своё тело в какую угодно сторону — это не стыдно. Мы не статичны, наши представления о себе трансформируются, и это абсолютно нормально.
Я пишу этот текст не для того, чтобы склонить кого-то к каким-то действиям. Трансгендерность, как и гомосексуальность, нельзя «пропагандировать»: пока информации о транс-переходе не будет столько же, сколько об устройстве тела и психики цис-людей, ни о каком равноправии или, упасите боги, о дискриминации этих самых цис-людей не может быть и речи. Я занимаюсь информированием: рассказываю весёлые истории из своей жизни, подкрепляю их всякими научными штуками, а вы делаете выводы. Какие — вам решать.
Но независимо от того, что вы решите, напоминаю: ваше тело — ваше дело.
Моё тело, кстати, шикарное.
