Несколько дней назад я была на мероприятии одной международной организации, которая работает с темами саморазвития и укрепления лидерских качеств. Туда меня пригласила моя подруга, которой понравился один их трёхдневный семинар. Там она совершила много полезных открытий о себе, и этого же она желала мне. Я же была настроена скептически. Я занималась театром, и моя терапия основывалась на двигательных практиках, поэтому мне не хотелось три дня сидеть и слушать чьи-то речи. Но моя подруга очень настаивала, чтобы именно в тот раз я пришла поддержать её и порадоваться за её «путешествие к себе». «Если тебе тоже понравится, ты сможешь записаться», — говорила она.
Я всё-таки пошла с ней, но вскоре поняла, что там для меня всё слишком поверхностно. И когда объявили о начале регистрации, я осталась сидеть на месте и вовсе не собиралась говорить с волонтёрами_ками, которые зашли в зал, чтобы «помочь» слушательницам_ям принять решение. Один из волонтёров, некий мужчина в возрасте, сел рядом со мной и завязал разговор. Он был вежливым, и говорить с ним было приятно. Он начал рассказывать мне о своей жизни, о том, как эта организация помогла ему справится с трудностями. Он просил рассказать о себе. Я отвечала на его вопросы, но при этом вежливо и настойчиво повторяла, что я не хочу записываться к ним в организацию. Я говорила, что знаю о своих проблемах и хочу разобраться с ними по-своему. С самого начала нашей беседы он уговаривал меня заполнить форму.
В этой ситуации чётко прослеживалось неравное распределение власти, ведь этот мужчина не вёл бы себя по отношению ко мне подобным образом, будь я мужчиной любого возраста.
Когда я отказалась заполнить форму (мне казалось это бессмысленным, потому что я уже приняла своё решение), ситуация приняла неожиданный оборот. Он начал угрожать. «Я в два счёта сделаю так, что ты пожалеешь о своём решении. И ничего ты с этим не поделаешь». Затем, глядя мне прямо глаза, он начал повторять: «Ты одна в этом мире. Одна. Ты никому не нужна. Ты слаба». Он начал использовать мою уязвимость, которой я успела поделиться за наш короткий разговор.
Мне стало очень тревожно, я попросила его остановиться. Когда я заплакала, он начал задавать мне наводящие вопросы. Я отказывалась отвечать, но он утверждал, что я вру себе. Я несколько раз сказала ему, что я не хочу говорить об этом. Я попросила его уйти. Он остался. Я сказала ему, что он ведёт себя навязчиво и жестоко. Он ответил: «Я делаю это для твоего же блага. Я помогаю тебе». Мне показалось очень сюрреалистичным то, что всё это время его голос был мягким и приятным, а с лица не пропадала улыбка. Пока я плакала, он смотрел на меня со спокойным благодушным лицом.
Наконец он оставил меня в покое, но даже издалека он продолжал мне улыбаться. Меня трясло. Все видели, как мне плохо. Я решила поскорее уйти, но этот мужчина вышел за мной на улицу и пытался уговорить меня остаться. Я приняла его извинения и пожала ему руку, чтобы он поскорей отвязался.
Эта история возмутила моих друзей_подруг. «Почему ты его не заткнула? Почему ты ему не вмазала? Почему не написала заявление? Почему просто не встала и не ушла?» Вопросов становилось больше, но ответов у меня не было. Потому что в тот момент меня напугали, мне сделали больно, на меня напали в месте, которое называлось «безопасным пространством». Я опешила от такого садизма: от его попыток причинить мне боль просто потому, что «я могу»; от удовольствия, которое он испытал, добившись своего. Больше всего я злилась на себя за то, что позволила этому незнакомцу подойти ко мне. Его слова до сих пор звенят у меня в ушах.
Мне потребовалось два дня, чтобы разобраться со всеми этими чувствами и понять, что случилось. Из-за его слов я чувствовала беспомощность, меня переполняли детские воспоминания о травле. После того, как он довёл меня до слёз, я даже не могла посмотреть ему в лицо, открытое и улыбающееся. Мне было стыдно, что я оказалась открытой нараспашку, к тому же не по своей воле. Я не могла спокойно смотреть на своего агрессора.
И чем больше я думала об этом, тем злее становилась. Это была не просто какая-то тупая неэтичная практика из сферы психического здоровья. Никому нельзя запугивать людей, чтобы те записались на семинар. Нельзя позволять каким-то недоучкам и псевдопсихотерапевтам_кам «ставить диагнозы» и «помогать» людям. Эта ситуация показывает, как небрежно мы относимся к психическому здоровью. Я написала этой организации и пожаловалась на действия этого человека. Я спросила, взяли бы они на себя ответственность, если бы кто-то навредил_а себе после такой беседы.
Затем, глядя мне прямо глаза, он начал повторять: «Ты одна в этом мире. Одна. Ты никому не нужна. Ты слаба».
Этот инцидент говорит и о мизогинии, укоренившейся как в нашем обществе в целом, так и в сфере психического здоровья в частности. В этой ситуации чётко прослеживалось неравное распределение власти, ведь этот мужчина не вёл бы себя по отношению ко мне подобным образом, будь я мужчиной любого возраста. Он бы не пытался довести меня до слёз, чтобы подтвердить свою точку зрения. Если бы перед ним начал плакать мужчина, чувствовал бы он себя так же комфортно, как при виде моих слёз? Были бы другие люди, которые бросали на меня жалостливые взгляды, так же спокойны? Но это не редкость — видеть слёзы девушки. Если бы я была женщиной средних лет с кольцом на безымянном пальце, он бы говорил со мной по-другому, более уважительно. Но он сам сказал мне, что я гожусь ему в дочери. Чем уверенней я себя вела, тем больше он огорчался.
Почему общество считает девушек слабыми? Почему люди считают, что женщины, в особенности молодые, не знают, как себе помочь? Что они уязвимы, беззащитны, внушаемы. Что случайный_ая человек может подойти к ним и начать вещать о том, как они должны распоряжаться своими деньгами и временем, и обидеться, если с ними не согласятся? Почему общество настолько раздражают сильные женщины, что оно начинает манипулировать их уязвимостью, чтобы добиться их покорности?
Когда я вспоминаю этот случай, я понимаю, что меня подвела еще и моя внутренняя мизогиния. Независимо от того, что я слышала, мое внимание было сосредоточено на том, чтобы вести себя вежливо и удобно для собеседника. Я даже извинилась перед ним, прежде чем назвать его жестоким. В первую очередь меня волновало его хрупкое эго, я боялась обидеть всех тех незнакомых людей, назвав их идеи тупыми (хотя это было и остаётся моим мнением), а уже потом я заботилась о своих собственных чувствах.
Надеюсь, что такое никогда не повторится (ни со мной, ни с кем-либо ещё). Но в то же время я надеюсь на обратное. Чтобы, когда какой-нибудь мужчина попытается заставить меня сделать что-то, чего я не хочу, я бы смогла сказать ему, что я о нём думаю.
