С помощью каких культурных кодов группа людей, представленная в медиа, безошибочно распознается как «традиционная семья»?
В каждой шутке есть доля шутки
В 2013 году Государственная Дума Российской Федерации внесла изменения в статью 5 Федерального закона «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию». Закон был дополнен пунктами о необходимости защищать детей от информации, «пропагандирующей нетрадиционные сексуальные отношения» [1].
В подкрепление нововведений были разработаны законодательные акты, разъясняющие критерии «вредной для здоровья и развития детей информации». Так, размещенная на сайте Федеральной службы по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций «Концепция информационной безопасности детей» содержит Раздел 6, из которого следует, что к вредному контенту относятся, например:
«дискредитация традиционной модели семьи»; изображение «пары, состоящей в гетеросексуальном браке, как грубой и отталкивающей»; «контент, снижающий возможности развития рефлексивной позиции в отношении предъявляемой информации»; «контент, влияющий на самооценку человека и его оценку своих способностей и возможностей, своего потенциала»; «контент, препятствующий анализу ситуации, предвосхищению результатов собственных действий, взвешиванию альтернатив», «образы насилия и жестокости без осуждения» [2].
С точки зрения инициаторов нововведений, в целях «предотвращения формирования нетрадиционных сексуальных установок» дети должны быть защищены от привлекательного изображения «нетрадиционных сексуальных отношений» и отталкивающих репрезентаций «традиционной модели семьи».
Таким образом, критерии вредности противоречат друг другу, поскольку рекомендации о том, в каком свете надлежит изображать те или иные формы отношений, создают условия, препятствующие развитию рефлексивной позиции, взвешиванию альтернатив и могут влиять на самооценку человека.
«В логике консервативной семейной политики, проводимой российскими законодателями, гетеросексуальная брачная пара с детьми представляет собой нравственный, но довольно неустойчивый идеал, чью незыблемость легко поколебать позитивной презентацией альтернативных жизненных сценариев»
Соответственно, стоило бы ожидать, что современная российская мейнстримная культура в русле генеральной идеологической линии, защищающей «традиционную семейную культуру» от «нетрадиционной» должна полниться произведениями, отражающими преимущества жизни в «традиционной семье». В этом контексте было бы любопытно проинспектировать контент федеральных телеканалов, сфокусированный вокруг семейной темы.
Легко ли обнаружить привлекательный образ пары, состоящей в гетеросексуальном браке, в «разрешенной» российской культуре? С помощью каких культурных кодов группа людей, представленная в медиа, безошибочно распознается как «традиционная семья»? Можно ли считать информацию о гетеросексуальном союзе, распространяемую по телевидению, безвредной (для детей) с точки зрения критериев, разработанных Роскомнадзором?
Чтобы ответить на эти вопросы, я проанализировала выпуски популярного юмористического шоу телеканала ТНТ «Comedy Woman» за 2013 год. Сорокапятиминутная телепередача, премьера которой состоялась в 2008 году, представляет собой набор юмористических скетчей в исполнении постоянной команды актеров и актрис, дополненный эстрадными номерами и межсюжетными связками.
«Comedy Woman» является продуктом компании «Comedy Club Production», с 2005 года выпускающей не менее популярное юмористическое шоу «Comedy Club» на канале ТНТ [3]. Резидентами «Comedy Club» в основном являются актеры-мужчины, вышедшие из команд КВН. Вероятно, с целью исправления гендерного дисбаланса было принято решение о создании «женского аналога» успешной программы.
В контексте бытовавших в начале прошлого века представлений о том, что женщины не умеют шутить и не понимают шуток [4], можно было бы предположить, что появление женского юмористического шоу связано с эмансипаторским прорывом. Однако на деле все обстоит несколько иначе. Если мужчины в «Comedy Club» имеют свободу шутить «вообще», то в «Comedy Woman» юмор тематически ограничен семейно-бытовой сферой.
Таким образом, интенция авторов шоу противоположна эмансипаторской. Создавая отдельное пространство для «специфически женского» юмора, производители продукта поддерживают существующий патриархатный порядок, в котором женщины представлены неполноценной группой, чей удел связывается с женской семейной обслуживающей функцией.
Намеренное конструирование женского как нелепого и прикладного, апеллирующее к алогическому способу мыслить, якобы присущему женщинам, и традиционная объективация женской телесности заметны в аннотации к программе:
«…Развлекательное шоу, в котором пресловутая женская логика оказывается как нельзя кстати. Девушки с выдающимся юмором и не менее выдающимися формами не позволят заскучать самому закоренелому снобу и накажут смехом даже законченного шовиниста» [5]
Тем не менее, собранные воедино гендерные стереотипы и тематическая направленность шоу существенно облегчают поставленную исследовательскую задачу. Исходя из афоризма о том, что в каждой шутке есть доля шутки, набор репрезентаций, сфокусированный вокруг темы «традиционных отношений», поможет обнаружить скрытые намерения риторики остроумия.
Темы и приемы, с помощью которых от имени женщин шутят в «Comedy Woman», я исследовала в перспективе сформулированных теоретиками основных функций юмора: солидарности, возникающей в результате демонстрации разделяемых группой интересов и чувств, отношений власти, продуктами которых становятся повышение статуса спикера и понижения статуса объекта иронии, и удовольствия, связанного с удовлетворением скрытых желаний [6].
Проведя параллель между техниками юмора и работой сновидения в «Остроумии и его отношении к бессознательному», Зигмунд Фрейд предположил, что и в том и в другом случае запретные желания через непрямое изображение находят пути для удовлетворения. В перспективе фрейдистского психоанализа намеки и символизм в сновидениях и шутках позволяют скрытым интенциям выходить наружу в обход цензуре [7].
Изучив основные приемы юмора, Фрейд пришел к выводу о том, что остроты имеют агрессивную природу и всегда связаны с производством власти. Родоначальник психоанализа утверждал, что с тех пор, как люди были вынуждены отказаться от выражения враждебности при помощи действия, была создана новая техника оскорблений, имеющая целью завербовать третье лицо (слушателя/ницу) против своего врага (объекта шутки).
Делая противников мелкими, презренными и комичными, острящие создают окольный путь победы над ними, называя уродливым в шутках то, что невозможно критиковать напрямую. Люди часто смеются, полагал ученый, над несмешными карикатурами, поскольку удовольствие здесь связано с нарушением авторитета. Таким образом, острота может интерпретироваться и как нападение на защищенное и протест против могущественного.
«Фрейд обращал внимание на то, что объектами нападок при помощи юмора часто становятся социальные институты и уставы морали. При этом, писал ученый, ни один из институтов, на которые направляются остроты, не охраняется более серьезно, чем брак. Табу на публичную критику «традиционной семьи» делает ее заманчивой мишенью для шуток»
Сами по себе мысли и вещи не являются смешными. Чтобы получилась острота, необходимо применить суждение, которое произведет комический контраст. Фрейд показал, что технология производства юмора главным образом связана с конструированием двусмысленности, которая рождается в результате применения особой речевой экономии. Прием преувеличения в шутках смягчает агрессивность послания. Пересказанная другими словами острота исчезает, обнаруживая свой воинствующий подтекст. Этот подтекст и станет предметом наших поисков в сюжетах программы «Comedy Woman».
Что смешного?
В 2013 году в эфир вышел пятый сезон телешоу «Comedy Woman», состоящий из пятнадцати эпизодов, три из которых — дайджесты, соответственно, двенадцать — оригинальные выпуски. Я провела дискурс-анализ оригинальных программ, в результате чего составила тематическую статистику шуток в передаче, относящихся к репрезентациям семейно-бытовых отношений (Таблица 1). Сюжеты программы построены на пересечении нескольких тем, однако я фокусировала свое внимание на доминирующем мотиве каждого из анализируемых скетчей.
В данном контексте я не рассматривала популярные у создателей шоу шутки на темы, не напрямую связанные с семейно-бытовой сферой, такие как коммерческий секс, сексуальные злоупотребления в сфере образования и труда, стереотипы в отношении женщин за рулем и на рабочем месте, размеры женского тела, классовая сегрегация.
Меня интересовали применяемые техники юмора, объекты критики и объекты защиты в сюжетах о «традиционной семье», образуемое в результате использованных приемов драматургии послание и его вредность/безвредность с точки зрения критериев Роскомнадзора. С этой целью я затранскрибировала и проанализировала шесть скетчей, входящих в наиболее часто упоминаемые тематические категории. Краткий анализ содержания этих инсценировок я приведу ниже.
«Женская логика», монстрообразная женственность
В одном из сюжетов двенадцатого выпуска главным героем является мужчина, подавший на развод по причине неверности супруги. В суде он встречает женщину-судью, женщину-адвоката и женщину — верховного судью, которые переворачивают все его доводы против него самого, оскорбляют его морально и физически, фабрикуют обвинения, предлагают в наказание ему химическую кастрацию, психиатрическую лечебницу, публичную порку и алименты жене, равные всему его доходу.
В кратком изложении инсценировки, лишенном эмоционально-экспрессивных эффектов, связанных с применением видеомонтажа, актерской игры и закадрового звукового оформления, обнаружить смешное в представленном каскаде произвола довольно трудно. Однако использованный прием юмора остается очевидным. Вероятно, авторы делали ставку на инверсию, при помощи которой мужчины изображаются жертвами, а женщины — отправительницами агрессии в семейной сфере.
«Для обращения к технике «комического перевертыша» не было бы оснований, не будь широко известно, что в российской реальности женщины чаще инициируют развод по причине слабой вовлеченности своих партнеров в выполнение семейных обязанностей [8] и чаще становятся жертвами бытового насилия [9]»
Действующее семейное право представлено в сюжете в виде карикатуры, отражающей солидарность женщин в намерении узурпировать свободы мужчин. В предложенной Фрейдом оптике примененный прием юмора можно прочесть как завуалированную критику семейной правовой сферы, с точки зрения авторов сценки обслуживающей злонамеренные женские интересы.
Риторика, охраняющая мужчин, «страдающих от стремления женщин установить над ними контроль», не нова. Так, например, согласно декрету от 1944 года в графу «отец» свидетельства о рождении ребенка мог быть вписан только муж матери. При этом к 50-м годам число рожденных вне брака детей возросло на 45% по сравнению с 1945 годом. В этой ситуации часть мужчин, фактически не живущих со своими женами, но не расторгнувших брак, легитимно избегали уплаты алиментов, как и их современники, не зарегистрировавшие отношения с матерями своих детей.
Многочисленные мономатеринские семьи претерпевали не только экономические трудности, но и становились жертвами морального преследования. Тем ни менее, многие общественные деятели/ницы того времени выступали против отмены «пустой графы», аргументируя свои доводы опасениями, что законное признание «случайных связей» «ослабит моральный облик советских женщин», а также вынудит мужчин платить рублем за «ошибки молодости».
Только в 1969 году не состоящие в браке матери получили право записывать в свидетельство о рождении ребенка имя отца со своих слов и привлекать партеров к ответственности по суду, доказав факт имевшей место связи [10]. Таким образом, защита интересов женщин в сфере семейного права является вынужденной мерой в общественной ситуации, в которой именно женщины оказываются угнетенной категорией.
Используя дискриминационную риторику, выросшую на почве уязвимости женщин в условиях патриархатного социального порядка, авторы сценария дискредитируют наименее защищенных, отстаивая интересы мужчин женскими же руками — с трибуны «женского» телешоу.
Данный сюжет содержит перечисленные мной критерии вредности информации, разработанные Роскомнадзором в защиту детей и «традиционных ценностей», в пунктах, запрещающих негативное изображение «традиционной модели семьи» и препятствие в формировании критической позиции.
«Это означает, что мейнстримная российская культура в данном случае, становясь на стражу интересов мужчин, посредством унижения женщин вредит здоровью детей»
Однако могут ли в системе «традиционных ценностей», исповедующей традиционное гендерное разделение у женщин, мужчин и детей быть общие групповые интересы?
Инфантилизация мужской семейной роли
Двенадцатый выпуск передачи содержит сюжет, изображающий брачную пару, в которой жена — финансовый аналитик отдает своего супруга-египтолога в первый детский садик для мужей бизнесвумен. Основной юмористический прием, использованный в приведенном скетче, связан с образным сравнением мужей успешных женщин с детьми, которым противопоставляются «слишком деловые» женские персонажи.
Объектами сатиры здесь одновременно выступают как женщины-провайдеры, так и мужчины — представители сферы интеллектуального труда, что уже само по себе является информацией, затрагивающей честь и достоинство определенной части населения.
Обращаясь к проблеме инфантилизации мужской семейной роли, авторы объясняют причину этого явления «чрезмерной» эмансипацией женщин. В их логике асимметричная ответственность за выполнение семейных обязанностей является следствием (относительного) равноправия на рынке труда. Ситуацию, в которой женщины могут быть профессионально успешнее своих партнеров, создатели шоу изображают унизительной для мужчин, вследствие чего последние превращаются в праздных, склонных к вредным привычкам великовозрастных детей.
Сценаристы/ки апеллируют к патриархатному мифу, согласно которому «природная функция мужчин состоит в обеспечении семьи», а женщины рождаются для того, «чтобы поддерживать домашний очаг». По их мнению, претензия на территорию, «принадлежащую» «противоположной стороне», имеет как минимум сатирический потенциал, как максимум — тяжелый социальный итог в виде массовой деградации.
Однако в российской действительности женщины работают в общественном производстве наравне с мужчинами последние сто лет. В доиндустриальную эру «в этой части света» большая часть населения вела крестьянский быт, основанный на натуральном хозяйстве, на поддержание которого, как правило, работали все члены семьи. В конце прошлого века в связи с разрушением многих сфер труда в контексте коллапса советской системы часть мужчин лишилась рабочих мест, в результате чего многие семьи выживали благодаря провайдерам-женщинам.
В текущей экономической ситуации далеко не каждая «традиционная семья» может прожить на одну зарплату мужчины-кормильца. Соответственно, упреки в адрес (успешно) работающих вне дома женщин звучат цинично и бессмысленно.
Поддерживая патриархатный миф, создатели шоу не упускают возможности «взять реванш» у процветающих женщин, изображая успешную современницу зависимой от «иждивенца»-мужа. Объясняя крайнюю заинтересованность героини в партнере-неудачнике безусловной потребностью в сексуальном удовлетворении, авторы оставляют секретное пространство для мужского превосходства в ситуации женского лидерства.
Любопытно, как выглядело бы изображение «привлекательной гетеросексуальной пары» в условиях всеобщей трудовой занятости и одновременного доминирования патриархатной идеологии.
Должны ли создатели произведений культуры подталкивать женских персонажей к отказу от профессиональной реализации, что в терминах Роскомнадзора означало бы распространение информации, «влияющей на самооценку человека и его оценку своих способностей и возможностей, своего потенциала»? Или мужчин следует изображать равноправно разделяющими семейные обязанности в нарушение базовой идеи официального дискурса о «женских» и «мужских» ролях?
Моральное и/или физическое насилие в семье
Третий выпуск пятого сезона содержит инсценировку, в которой изображена женщина, находящаяся в реанимации после того, как на свадьбе дочери пьяный зять выбросил ее с четвертого этажа.
Дочь приходит навестить свою загипсованную с ног до головы мать, сообщает о том, как пострадали от рук новобрачного другие гости, и тут же просит потерпевшую забрать заявление из полиции. Мотивом просьбы служит «сгорающая» путевка в Турцию, приобретенная со скидками для путешествия в медовый месяц.
Дочь объясняет, что ее супруг — «хороший человек, которому просто нельзя пить». С ее слов, инцидента не произошло бы, если бы теща не настаивала на «брудершафте». В целях «сохранения семьи» дочь приводит на покаяние к матери своего мужа, который, по ошибке выпив медицинский спирт вместо воды, превращается в монстра, готового к новым преступлениям.
Если вывести за скобки использованную в сюжете технику юмора, связанную с тропом сравнения, в результате чего образуются ассоциативные пары, такие как «скидки в отеле» — «скидка» с четвертого этажа, «полетаем» — «твой рейс объявили», перед аудиторией открывается совершенно несмешная ситуация бытового насилия на почве алкоголизма.
Вообще, шутки в контексте тяжелых преступлений, даже в качестве критической оптики, представляются сомнительным приемом, снижающим негативный пафос недопустимых действий. Кроме того, специфическая драматургия, выбранная сценаристами, формирует противоречивые послания.
С одной стороны, садист-зять и его жена, игнорирующая преступное поведение супруга, выступают объектами смягченной юмором критики. С другой стороны, сброшенная с четвертого этажа женщина не находит сочувствия у создателей сюжета.
Авторы используют прием «двойной слепоты», отправляя свою героиню в чрезвычайно опасную ситуацию, обвиняя ее же в произошедшем: «Ты знала, что ему пить нельзя, но настаивала на брудершафте», — и завершая сюжет закадровым смехом в том месте, где вот-вот произойдет новое преступление, демонстрируя соответствие критерию вредности об изображении насилия без осуждения.
В логике сочинителей все действующие лица инсценировки являются антигеро(ин)ями. Таким образом, адресатом критики здесь выступает собственно институт «традиционной семьи». Изображая членов расширенной семьи нелепыми и отвратительными, авторы приглашают зрителей солидаризироваться вокруг идеи о том, что «традиционная семья» — это пространство безнаказанного насилия, лишенного возможности протеста и защиты.
В контексте предложенных Роскомнадзором критериев вредности информации важно было бы понять, можно ли все-таки изображать не только симпатичные гетеросексуальные пары в разговоре о бытовом насилии. Или тему насилия в семье следует замалчивать, что означало бы препятствование формированию рефлексивной позиции и взвешиванию альтернатив?
Злоупотребление алкоголем в семье
Техника юмора, использованная в очередном сюжете двенадцатого выпуска, обыгрывает опосредованный через постоянное обращение к сыну конфликт супругов. Муж и жена ведут ожесточенную перебранку, пытаясь склонить ребенка на свою сторону, при этом методично игнорируя его потребности.
Интенсивный обмен оскорблениями уводит из фокуса внимания то обстоятельство, что причиной конфликта является алкогольное злоупотребление отца, завершившееся вызовом полиции. Представленный баланс отрицательных качеств «пьющего» мужа и «пилящей» жены затрудняет осознание того факта, что вообще-то у женщины есть серьезный повод протестовать.
До последней сцены сочувствие зрителей оказывается на стороне мальчика. Но в финальном эпизоде, где уставший от скандала малыш интересуется ценой пистолета — что немедленно рождает ассоциации с массовыми расстрелами в школах, становится понятно: в этой инсценировке положительных героев нет. Объектом критики, прикрытой техниками остроумия, здесь снова выступает институт «традиционной семьи», устойчивой метафорой которого вновь служит насилие.
Однако способ критики в виде юмористической репрезентации замкнутого цикла семейного конфликта — «женщины сварливы потому, что мужчины склонны к асоциальному поведению потому, что женщины сварливы…» — представляет собой нерефлексивное «выпускание пара» и не ведет к дальнейшим размышлениям о структурных причинах представленных явлений.
Внушение отвращения к женской репродуктивной функции, обесценивание репродуктивного труда
В одном из сюжетов восьмого выпуска три беременные женщины дают своим мужьям трудновыполнимые поручения, что объясняется «местью женщин за то, что удовольствие от секса получают оба партнера, а тяготы вынашивания детей достаются одной стороне».
Помимо данного скетча, в котором мужчины представлены жертвами террора своих беременных партнерш, пятый сезон телешоу содержит две другие инсценировки на тему внушения отвращения к женской репродуктивной функции. В одной из них изображается и оправдывается ужас мужчин перед физиологическим процессом рождения детей, во второй показана беременная бизнесвумен, полностью утратившая профессиональную компетентность в связи со своим положением.
Во всех случаях симпатии авторов оказываются на стороне «страдающих» мужчин. В анализируемом эпизоде с целью создания комического эффекта гиперболизируются мучения мужчин, связанные с их вынужденным подключением к выполнению семейных обязанностей. Под невыносимыми испытаниями здесь, в частности, понимается необходимость пылесосить и ходить за покупками.
Можно предположить, что основанием для завуалированной под дружелюбный юмор агрессии в адрес беременных женщин является протест сценаристов против современной тенденции подключения мужчин к репродуктивному труду — присутствие партнеров на родах и распространения культурного идеала равноправного родительства.
«За монстрообразной репрезентацией беременных женщин, выходящей в сюжете на первый план, теряется преступный смысл некоторых озвученных идей. Например, зрителям предложено смеяться над признаниями одного из героев в том, что он специально возил свою жену по плохим дорогам в надежде ее скорейшего разрешения»
Данный сюжет красноречиво демонстрирует противоречие идеологии «традиционных семейных ценностей». Формально инсценировка выдерживает логику традиционного гендерного разделения, защищая мужчин от «женского» семейного труда. Однако внушение отвращения перед женской телесностью, обесценивание репродуктивного труда и ирония над нормой равноправного родительствования идут вразрез с пронаталистской идеологией, призывающей российских патриоток «спасать демографию», а также соответствует все тем же критериям информационной вредности, препятствующим формированию рефлексивной позиции.
Развод
В сюжете одиннадцатого выпуска техника юмора обыгрывает двусмысленность названия коммерческой услуги «муж на час». Предполагается, что «муж на час» выполняет «традиционно мужские» работы по дому, связанные с тяжелым физическим трудом или обслуживанием бытовой техники. Но для разведенной героини сценки слово «муж» ассоциируется с другими значениями: с эмоциональной недоступностью, злоупотреблением алкоголем и внебрачными сексуальными связями. Заказывая «мужа на час», она ожидает выполнения именно этих «мужских функций».
Перед аудиторией предстает разведенная женщина, скучающая по преимуществам жизни в браке, описанным через конфликты и насилие: заказчица разочаровывается, узнав, что согласившийся подыграть ей слесарь готов поддержать игру в семью, «но только без рукоприкладства». Авторы сценария дают понять, что героиня тоскует не только по специфическому поведению бывшего мужа, но и по своей неограниченной семейной власти, которая является следствием деградированной мужской семейной роли.
«Практически все пары в анализируемых сюжетах изображены, в терминах психотерапии, созависимыми. Отношения в таких альянсах описываются как замкнутый цикл насилия, в котором агрессор и жертва постоянно меняются ролями. В воображении создателей программы «пьющий муж» и «сварливая жена» служат метафорами, эксплицитно позволяющими обозначить, что люди на сцене являются членами «традиционной семьи».
На мой взгляд, проблема репрезентации «традиционной семейной модели» в культуре гораздо шире частного мировоззрения сценаристов «Comedy Woman». Сама идеология «традиционных семейных ценностей», опирающаяся на доктрину традиционного гендерного разделения, согласно которой мужчины добывают хлеб насущный, а женщины поддерживают домашний очаг, несет в себе неразрешимый конфликт.
С одной стороны, в этой системе убеждений женщины объясняются как декоративный и прикладной по отношению к мужскому, созидающему, пол. С другой стороны, участвующим наравне с мужчинами в общественном производстве женщинам вменяется ответственность и за домашнюю работу.
Традиционалистская мораль предписывает женщинам уступать мужчинам лидерский статус, невзирая на реальное распределение ответственности. Однако не всякий жанр выдержит изображение жизнерадостной гендерной бесконфликтности.
Если классическая мелодрама, в которой движущим мотивом служит преодоление препятствий на пути влюбленных друг к другу, не предполагает репрезентации совместного быта, то семейная драма в советской и постсоветской традиции, опираясь на доминирующие дискурсы о семье, изображает либо отсутствующего мужа и отца, либо представляет деградировавшую мужскую семейную роль как основу сюжетной пружины.
Разумеется, существуют разные семейные модели, и в реальности не каждая гетеросексуальная пара соответствует преобладающему в культуре образу. Тем не менее, в современных российских медиа пока не сложилось устойчивого позитивного имиджа нуклеарной семьи. Очевидно, дискриминационная патриархатная риторика, действующая в обществе всеобщей трудовой занятости, является не самой благоприятной почвой для выведения культуры благополучных пар.
Возвращаясь к анализу сюжетов телевизионного шоу «Comedy Woman», подытожу, что главной интенцией выпусков в 2013 году была критика «традиционной модели семьи». Однако ввиду специфической позиции, занимаемой авторами сценария, зрителей чаще приглашали принимать сторону «безвинно страдающих» мужчин, таким образом обвиняя в несовершенстве признанной формы организации быта либо «кастрированных» (нелепых, неумных, странных), либо «кастрирующих» (унижающих и притесняющих мужчин) женщин.
В качестве поводов для выражения агрессии создатели шоу нередко выбирали последствия женской эмансипации, такие как возможности профессионального развития для женщин и распространение культурного идеала равноправного партнерства. Таким образом, в «женском» шоу при помощи унизительных изображений женщин, по сути, высмеиваются условия для реализации прав человека, связанных с возможностью формирования критической позиции в отношении предъявляемой информации, как значится в подзаконном акте.
Каждый из приведенных мной сюжетов содержит упоминание морального и/или физического насилия, однако специфическая драматургия, используемая в шоу, не обнаруживает эксплицитной критической позиции авторов. Эпизоды, в которых изображается или упоминается совершенное или грядущее насилие, остаются неотрефлексированными, завершаясь закадровым смехом и аплодисментами.
«Популярная программа адресует широкой аудитории послание о том, что различного рода злоупотребления не являются недопустимым поведением, что жертвы сами провоцируют насилие и что агрессия и «традиционная семья» — связанные понятия»
Такой подход, отражающий многочисленные критерии вредности информации, сформулированные Роскомнадзором, безусловно, может иметь серьезные социальные последствия.
В стремлении оградить детей от вредной информации российским законодателям стоило бы обратить пристальное внимание на противоречия идеологии «традиционных семейных ценностей», выдерживая доктрины которой, трудно изобразить в культуре привлекательный образ пары, состоящей в гетеросексуальном браке.
Ссылки:
1. Федеральный закон Российской Федерации от 29 июня 2013 г. №135-ФЗ. http://www.rg.ru/2013/06/30/deti-site-dok.html
2. Федеральная служба по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций. Концепция информационной безопасности детей. Раздел 6. Критерии вредного для здоровья и развития детей контента информационной продукции, распространяемой в информационно-телекоммуникационной сети Интернет. http://rkn.gov.ru/docs/Razdel_6.pdf
3. Продюсерский центр Comedy Club Production. http://www.comedyclub.ru/
4. Jennifer Hay. Functions of humor in the conversations of men and women // Journal of Pragmatics 32 (2000) p. 709—742
5. Сайт телешоу «Comedy Woman». http://comedywoman.tnt-online.ru/series.html
6. Jennifer Hay. Op. cit.
7. Зигмунд Фрейд. Остроумие и его отношение к бессознательному. Москва: АСТ, 2006.
8. См.: Мария Рюттингер. Почему в России разводятся чаще, чем в любой другой стране? // Русская служба Deutsche Welle, 28.06.2013.
9. См. например: Ирина Горшкова, Ирина Шурыгина. Насилие над женами в российских семьях // ДЕМОСКОП Weekly, №225—226, 5—18 декабря 2005.
10. См.: Helene Carlbäck. Lone Motherhood in Soviet Russia in the Mid-20th Century — In a European Context // And They Lived Happily Ever After. Norms and Everyday Practices of Family and Parenthood in Russia and Central Europe. Edited by Helene Carlbäck, Yulia Gradskova and Zhanna Kravchenko / CEU Press, Central European University Press Budapest—New York, 2012. P. 25—46.
Автор книги «Не замужем: секс, любовь и семья за пределами брака»
