С 1981 года во всем мире 25 ноября отмечается Международный день борьбы за ликвидацию насилия в отношении женщин. Дата была учреждена Генеральной Ассамблеей ООН в память о трагическом событии 1961 года — убийстве трех политических активисток сестер Мирабал в Доминиканской республике.
MAKEOUT встретился с Ольгой Горбуновой, руководительницей кризисного центра для женщин и детей ОО «Радислава», чтобы открыто поговорить о домашнем насилии, общественных стереотипах, журналистской этике и многом другом.
Про стереотипы
Безусловно, есть стереотип о том, что насилие свойственно только маргинальным семьям, связано с алкоголизмом и наркоманией. Меня очень пугает, что с этими стереотипами приходят и сами женщины. Мы уже давно решили, что мы не будем той организацией, которая занимается только просветительской образовательной работой. Наша основная цель, очень маленькая, конкретная, — это прямая помощь пострадавшим. И у нас нет никаких иллюзий, что когда-нибудь ситуация изменится. Я нашла культурологическое исследование белорусских пословиц со времен ВКЛ — и вот это «рук не мыўшы, жонкі не біўшы, век не пражывеш», «жонку любiць як душу, а трэсцi як грушу» было всегда и будет всегда, пока будет выгодно.
А обществу это выгодно до сих пор, иначе бы забили тревогу, приняли бы ответственность — кого мы вообще воспитываем, каким образомК нам на консультацию пришла женщина с явными признаками того, что она подвергалась насилию, причем всякому: муж ее и избивал, и психологически подавлял, унижал, в том числе насиловал в браке. У нас это вообще табуированная тема: как женщину можно изнасиловать в браке, это же супружеский долг. Он это делал на протяжении нескольких месяцев каждую ночь, иногда на глазах у детей. И она говорила, что все эти годы (конечно, до полного кошмара последних месяцев) жила в полной уверенности, что у них абсолютно благополучный брак, идеальные отношения, и она всей душой чувствовала эту гармонию. А я понимала, что у меня по щекам текут слезы. И только спустя полгода, когда она уже ходила в группу взаимопомощи для женщин, она вспомнила нашу первую консультацию и сказала: «Я поняла, что со мной происходит что-то не то, когда увидела Олины слезы».
После этой истории я действительно поняла, с чем вообще женщины к нам приходят. На телефон доверия часто звонят женщины с тем, что «у меня плохое настроение, я часто чувствую себя подавленной, я не понимаю, почему это происходит».
«Минута за минутой, с каждым новым вопросом, разворачивается история конкретной трагедии, когда человека просто лишили самого себя. Уничтожили все великолепие этого человека, индивидуальность, все когда-то зарождающиеся амбиции — все это просто стерли. Но при этом она даже не понимает, она как-то абстрактно говорит: «У меня часто плохое настроение, я часто срываюсь на детях, поговорите со мной, что со мной происходит».
В обществе очень развиты эти мифы: что бьет — значит любит. Боже мой, мне казалось, что все это осталось в Советском Союзе, но на самом деле об этом говорят даже молодые девчонки по 20, 25, 30 лет. Они говорят то же самое: ревнует, издевается, контролирует — значит любит. И ты сидишь и поражаешься: третье тысячелетие, медийный век, у нас такой доступ к информации. И это говорят не только женщины из регионов, у которых меньше ресурсов, — образованные, молодые, офигенные девчонки говорят то же самое.
Еще миф о том, что насилие свойственно мужчинам, которые не могут себя контролировать, что у них тестостерон, психологическая склонность к агрессии. Но он же ее избивает не на улице, не на работе — он умеет себя контролировать. Он ждет, пока они останутся наедине, пока закроется дверь квартиры, он никогда не делает этого при соседях. Эта установка порождается только безнаказанностью. Человек знает, что он может это делать и что ему за это ничего не будет, — и делает.
Фото из архива арт-проекта «VIS LEGIBUS EST INIMICA. Насилие есть враг права», Минск, 25 ноября 2013
Очень многие женщины рассказывают, что насилие начинаются, когда они, например, выходят из декретного отпуска и понимают, что у них еще теплятся какие-то амбиции. Они хотят какой-то самостоятельности, независимости, в том числе и финансовой. И, видимо, есть такая тема, какие-то мифы, связанные с тем, что мужчина должен быть кормильцем в семье, а женщина — хранительницей очага. И это тоже критический момент для пары, когда женщина выходит за эти патриархальные рамки: начинает зарабатывать деньги, поздно приходить с работы, а если приходит, то вечно в компе, работает над какими-то проектами. И это могут быть люди, близкие по духу, может быть, единомышленники, молодые пары, и это могло быть оговорено: «Если ты думаешь, что я буду домохозяйкой…» — «Ой, нет-нет, ты что, я не думаю, что ты будешь домохозяйкой». Но когда это случается, то полностью рушит все договоренности.
Предрассудков очень много, и каждый миф нацелен на то, чтобы куда-то переложить ответственность — с того, кто применяет насилие, на плечи женщины: что женщина должна делать, чтобы ее не изнасиловали или не избили?
Про белорусские реалии
Одна клиентка рассказывала, что в их достаточно крупном белорусском городе, откуда она сама приехала к нам в Убежище, она хороший женский парикмахер. Говорит: «Через мои руки, наверное, все жительницы этого населенного пункта прошли». Ну а что делают женщины, когда сидят в парикмахерской? Общаются. И она рассказывает:
У нас два типа женщин: счастливые и несчастливые. Несчастливые — это те, у кого мужья пьют, бьют, не дают денег, ну и вообще мудаки по всем фронтам. А счастливые женщины — это у кого мужья пьют, бьют, но дают зарплатную карточку. У нас в городе только такое различие
Это происходит везде. Когда приезжают женщины из еще более мелких городков, они вообще рассказывают страшные истории. У нас была клиентка, которая, перед тем как попасть к нам в Убежище, три ночи провела в лесу. Ее очень сильно избил партнер. Она даже не знает, сколько у нее в жизни было сотрясений мозга, потому что он запрещал обращаться за медицинской помощью. Она приехала к нам с полностью рыжими волосами — мы думали, она так красится, а это был йод. У нее могла быть полностью разбита голова, он покупал упаковками йод, заливал ей голову, она как-то отлеживалась пару дней и опять выходила на работу. В тот момент [когда она сбежала] он начал выламывать ей колени в обратную сторону, и она поняла, что уже даже работать не сможет. Это тоже показательный критерий для белорусских женщин: пока они могут ходить, они будут свою ситуацию скрывать. Причин этому — целый букет.
Но тут она поняла, что это конец, что она просто останется инвалидом. Она садится на велосипед, крутит педали одной ногой, потому что на второй он раздробил сустав. Она не могла ехать по главной дороге, потому что он на машине мог ее догнать. Ехала по лесам, по этим непроходимым тропам.
«Три ночи ночевала тупо в лесу. Ей было очень страшно, потому что там могли быть и всякие животные, и дождь. Это был для нее решающий этап в жизни, когда она сказала: «Если я выживу, я больше никогда в жизни никому не позволю с собой так обращаться».
И когда она приехала к нам в Убежище, то рассказала, что у них, в принципе, вся деревня так живет, просто никто так не выбирался, как она. У кого-то постоянно проломлена голова, и женщины ходят в пращевидных повязках, у кого-то проблемы с ногами, кому-то все время ломают ребра, — и все это связано с жестоким физическим насилием, но в маленьких деревнях женщины привязаны к тому, кто будет помогать держать хозяйство. Для них это вопрос выживания: она одна со всеми своими болячками и травмами просто не потянет. И она готова жить в таких отношениях десятилетиями, потому что «он мужик, он может порубить дрова, вспахать поле». Т.е. ты покупаешь возможность выжить и платишь за это своей жизнью. Как-то так…
Про принципы
У нас в организации есть принципиальная позиция — не общаться с абьюзерами. Общаюсь с ними только я как руководитель, мои коллеги — никогда. Например, на судах мы даем справку, что женщина обращалась, чтобы у нее были хоть какие-то доказательства, что в семье происходило что-то ужасное. Мужчины узнавали, что она к нам обращалась, звонили следом и рассказывали, что это они страдали от домашнего насилия.
У абьюзеров столько аргументов… Это всегда очень логично, с таким эмоциональным накалом: как ему сложно, как она реально достает всех. И ты понимаешь, что придет участковый — он никогда женщине не поверит. Потому что женщина в основном в истерике, плачет и т.д. А мужчина стоит и аргументированно рассказывает, почему так произошло, что он ее избил: он ее не избил, он ее «останавливал», он ее «приводил в чувство», ну, немножко переборщил, но всему-то виной она.
Фото из архива арт-проекта «VIS LEGIBUS EST INIMICA. Насилие есть враг права», Минск, 25 ноября 2013
Так как мы не госструктура, мы всегда исходим из того, что верим каждому слову. Нас все обвиняют в предвзятости: в судах, в прокуратуре, в милиции. Когда мы ходим в участок вместе с клиентками, все спрашивают: «Откуда вы знаете, что это правда?» Я говорю: «А мне все равно». Мне все равно, как это видится с его колокольни, с колокольни ее родителей, детей. Ко мне приходит человек — в сервис, в который не очень престижно обращаться. В основном женщины, приходя на первую встречу, даже в глаза не смотрят — настолько им стыдно. И ты понимаешь, сколько последней смелости ей нужно было в себе откопать, чтобы прийти. И я говорю: «Если вы думаете, что к нам престижно обращаться и к нам толпами идут, чтобы нас использовать, вы очень заблуждаетесь».
Мы как-то решили, что в этой войне (а домашнее насилие я по-другому назвать не могу, разве что еще террористическим актом) мы только по одну сторону баррикад. У нас есть специализированная подготовка, у нас есть личный опыт, и мы чувствуем, что созданы только для этогоПро воспитание
Можно много говорить о гендерных тенденциях в воспитании, о том, как воспитывают мальчиков, как воспитывают девочек, об этих четких рамках, когда родители мальчику боятся даже куклу подарить, потому что, мол, из него вырастет «женоподобное гомосексуальное нечто». В фейсбуке видела картинку: «Почему ты не даришь сыну куклу — боишься, что он вырастет хорошим отцом?»
Общество в ответе за то, кого оно воспитывает. Потому что все дискриминационные практики начинаются с ранних лет. Ты девочка, поэтому вот это, это, это, ты мальчик, поэтому это. Мы не поощряем детей в их любознательности, их экспериментах. Все очень переживают, когда мальчики начинают примерять мамину одежду, когда девочки становятся пацанками, лазят по деревьям и не любят розовый цвет.
«А кто тогда ответственен за то, что происходит с этими мальчиками и девочками, когда они вырастают в этих жестких традиционных рамках? Как они переживают собственную инаковость, когда могут годами делать вид, что, в принципе, свойственно практически всем людям, которые не решаются на камин-аут»
Это же кошмар — ты живешь двойной жизнью! У тебя внутри целый огромный мир, а ты надеваешь маску, идешь на работу, встречаешься с родителями и рассказываешь, как у тебя всё серо и буднично. На самом деле эти двойные жизни, двойные стандарты, если даже рассматривать человеческую психику, — это такая невыносимая нагрузка. Было исследование, что двойные стандарты способствуют дебюту шизофрении, причем в любом возрасте. Потому что долго в такой ситуации человек в принципе не может находиться.
Про инаковость
Наше общество не очень готово к инаковости, проблемы у тебя со здоровьем или ты человек, который хочет красить волосы в яркие цвета. Какой аспект ни возьми: сексуальность, пол, гендер, здоровье, — «иной» всегда в очень уязвимой позиции. И, к сожалению, как показывает практика, близкие люди — первые, кто будет нападать. Из-за страхов, из-за своих комплексов, из-за жестких картинок, навязанных обществом.
Когда человек планирует либо так случайно происходит, что он выходит за какие-то рамки (неважно, в поведении это выражается или в образе жизни), — всё, люди теряются. Они понимают, что в их картине мира все должно быть устроено определенным образом, а картина мира обычно абсолютно патриархальная, традиционалистская. И когда женщина понимает, что у нее свой план, который идет вразрез с планом ее партнера, начинается насилие. И это очень похоже на то, что происходит с ЛГБТК-людьми, потому что они тоже не вписываются в чьи-то рамки.
Получается, что эта идея универсальна — вне зависимости от пола, от того, кто является абьюзером: будет это родитель или партнер, друг или еще кто-нибудь — неважно. Есть какая-то инаковость — и всеЯ вспомнила, что когда «Радислава» только открылась (а это было около 12 лет назад), у нас была клиентка, которую в электричке избил чувак, подумав, что она не женщина, а парень-гей. Она рассказывала об абсолютном равнодушии окружающих. Она была в вагоне не одна, это была обычная электричка — ее вообще никто не защитил. Он там кричал весь этот бред, избивал ее — и ей вообще никто не помог. Ни как женщине, ни как парню-гею. Она пришла к нам в шоке — как вообще это все произошло, как люди, находящиеся рядом, просто сидели там, продолжая читать «Сад и огород»: электричка, все едут на дачу… Для меня это был практически первый такой опыт, и я понимаю, что ни в Минске, ни тем более в регионах РБ людям, совершающим камин-аут перед близкими и встречающим агрессию и непонимание, обратиться некуда. Также как некуда обратиться, если человек попал в беду в однополых отношениях.
Про город
Мне очень понравилось, как Татьяна Артимович говорила на открытии выставки «Камин-Аут», что часто предъявление себя происходит (по фотографиям на выставке это чётко видно, за исключением нескольких) в приватной атмосфере, в квартире, за закрытыми дверями. И в этот момент я поняла, что город заточен под каких-то несуществующих людей. Да он вообще на самом деле под людей не заточен, особенно Минск. Это я говорю и как мама, и как велосипедистка, и как женщина.
Фото из архива арт-проекта «VIS LEGIBUS EST INIMICA. Насилие есть враг права», Минск, 25 ноября 2013
Город не просто порой неудобен/недоступен для перемещения/проживания, он для многих инаковых групп опасен. Чтобы попасть в Убежище для женщин, нужно пройти по подземному переходу, и он такой длинный, пустой… В фильме французского режиссёра Гаспара Ноэ «Необратимость» есть десятиминутная трэшовая сцена изнасилования в таком же переходе. Ходя каждый день на работу, ты каждый раз попадаешь в ситуацию огромного эмоционального напряжения, страха. Подъезды, дворы, транспорт, общественные, развлекательные заведения — ну должны же быть хоть какие-то безопасные для тебя места, где любой человек сможет безопасно и спокойно отдохнуть.
Про СМИ
Одним из первых наших опытов работы со СМИ была работа с ОНТ. Было такое ток-шоу «Выбор» в 2003 году, его вел Хрусталев. И там была передача на нашу тему — одна из первых попыток осветить тему насилия в отношении женщин, и в частности домашнего насилия, на главном белорусском канале. Мы сопротивлялись, наверное, недели три, но они уломали нас привести туда нескольких клиенток. Это было ужасно. Они посадили клиентку за такой балкой — вроде бы сидит человек, но из-за физической преграды его не видно. Голос, понятное дело, не меняли. Съемка была с разных ракурсов, и периодически нашу клиентку было видно. Она оказалась абсолютно незащищенной. После передачи её муж звонил нам и угрожал. Мы часто сталкиваемся с агрессией со стороны абьюзеров, но это был первый для нас случай, когда это произошло по вине журналистов.
«Сотрудничать с журналистами тяжело — они всегда интересуются «жареным», редкий журналист вышлет на вычитку твои собственные слова и учтет замечания. Страшнее всего то, что ты не можешь знать, какова будет позиция автора, какие фото, видеоматериалы и т.д.»
Ещё одна большая проблема — комментарии. Мы когда-то открыли ветку на форуме «Онлайнера». За первые 3 дня там написали около 15 страниц. Я была неопытна в общении на форумах, никогда раньше ими не пользовалась, и была, к сожалению, очень откровенна: писала там про свой опыт, про свои отношения, про своих родителей, про своего ребенка. О боже, что они только не предлагали со мной сделать. Поместить меня в психиатрическую клинику и лечить меня галоперидолом от «феминизма головного мозга» и прочих истерий. В какой-то момент это уже можно было рассматривать как комплимент. Потому что все, что там хотели и предлагали со мной сделать, было чем-то невероятным. Это полностью незащищенное пространство, поэтому мы своих клиенток предупреждаем: никогда не погружаться в это, не читать комменты.
Фото из архива арт-проекта «VIS LEGIBUS EST INIMICA. Насилие есть враг права», Минск, 25 ноября 2013
Я точно знаю, что мы больше никогда не подставим клиенток. Вышла классная статья с клиентками, которые добровольно согласились на это, 8 марта 2014 года, Лена Спасюк написала. Статья называлась «Этот праздник со слезами на глазах». Мы пригласили женщин с ней пообщаться, им это было нелегко, потом было нелегко это читать, но все было конфиденциально, и они остались защищены. Хотя мы каждую предупреждаем: никогда не читать комменты в интернете.
В нашей теме ещё есть тенденция поиска «жаренной новости»: подача материала, например, с фотографией окровавленного ножа. И это вроде как правда — огромное количество женщин погибает от домашнего насилия. Но женщина в такой ситуации, видя статью с окровавленным ножом, вообще не ассоциирует себя с этой героиней, не проводит параллелей насчет того, что «начиналось все как у меня». Она видит этот окровавленный нож и делает вывод: «Боже, так мой еще ничего, с ножом за мной не бегает, с топором не бегает». И мы получаем обратный эффект.
Про рекламу
Есть, конечно, такая позиция — не делать видимыми последствия домашнего насилия, не акцентировать всю рекламу на синяках, травмах, крови. Эта дискуссия идет не только в Беларуси, но и на Западе. Например, наши клиентки из Убежища рассказывают, что могли годами видеть билборд с Юлией Высоцкой и слоганом «Слезы только от лука» и вообще не понимали, что это такое.
Они видели на плакате эффектную, красивую, молодую, здоровую, состоятельную женщину, улыбающуюся, при маникюре, с красивой прической, и слоган «Слезы только от лука». Они воспринимали это как «у нее в жизни все так хорошо, что ей уже даже как-то скучно, что у нее слезы только от лука»
Т.е. слоган и картинка оказались, по крайней мере, для наших клиенток из Убежища, недоступными, непонятными. И я вспоминаю статью на MAKEOUT про домашнее насилие в ЛГБТК-семьях, где было написано, что взрослый мужчина не представляет, что он может обратиться на линию для женщин и детей. Так и некоторые женщины не могут обратиться на эту линию. Потому что не понимают, что это послание для них, послание про их беду. Вопрос рекламы — очень непростой в нашей теме.
Про солидарность
Это общество болеет, и у него столько проблем: куда ни копни, везде сплошное неуважение, дискриминация… У меня нет никакого желания даже погружаться туда. Нужны солидарные действия, чтобы разбираться с этим букетом в том числе и системных, государственных проблем.
«Но я не понимаю, как общество построило свое существование так, чтобы женщину избивали годами, а она думала, что это ок. Я не понимаю, за что обществу такой дар».
Я однажды разговаривала со своими друзьями на эту тему. Они попросили рассказать про работу — некоторые знали, где я работаю, некоторые не знали. И я в двух словах рассказала. У меня очень мало друзей, и обычно это проверенные люди, в большинстве своем единомышленники. И они слушали-слушали, а потом говорили: чтобы стать таким ужасным мужиком, которого ты описываешь, нужно просто дать себе возможность быть собой.
Просто не мешать себе — и ты вот такой мудак, и можешь проявить себя «во всей красе». Чтобы таким НЕ быть, нужно прилагать очень много усилий
В этом отношении для меня очень показательна история про женщину, которая долгое время убирала наш подъезд. Мы с мужем расклеиваем (где можно) наклейки. Он — про экологию, веганство, антифашизм, я — про насилие в отношении женщин, против домашнего насилия. И моя наклейка против домашнего насилия провисела в лифте 5 лет — она была обычная, там было написано: «Домашнее насилие — это преступление». А его наклейки она постоянно сдирала. Моя наклейка видна в лифте до сих пор, просто под слоем краски. Лифт покрасили вместе с ней.
Для меня это история о том, что, скорее всего, эта женщина прекрасно понимала, о чем эта наклейка. И это был ее политический акт — оставлять ее пять лет. А наклейки мужа она, наверное, вообще не понимала: «Сколько надо убить животных, чтобы получить одну шубу?» Ей, наверное, это было так далеко, может, у нее и шубы никогда, слава богу, не было. Но мою наклейку она не сдирала никогда. И для меня это показательно. Такой человек никогда не скажет, что ты «спровоцировала насилие», «не нравится, что бьёт, —давно бы ушла». Она такого просто не сможет сказать, потому что у нее есть личный опыт.
