«Опять они начинают о своих гендерно-нейтральных туалетах». Чьи это туалеты, кому принадлежит безопасность и что можно спрятать за раздельными дверями?
Меня никогда не принимают за парня незнакомые люди. Когда я надеваю юбку или крашу губы, мне нравится, как это подчеркивает мою женственность. В нашем обществе у меня есть привилегия, которую, на первый взгляд (с моей стороны), легко не заметить: я цисгендерный и гендерно-конформный человек. Это значит, что моя внешность соответствует представлениям большинства людей о том, как «должен» выглядеть человек, чей биологический пол — женский.
Хотя я знаю, что в нашем инфополе катастрофически мало текстов про опыт нецисгендерных людей, я все равно пишу этот текст о своем опыте и для таких людей, как я. Для тех, кто не сталкивается со странными вопросами на улице, у врача или в общественном туалете, или для тех, у кого подобные вопросы не вызывают ничего, кроме недоумения. Этим текстом я хочу объяснить, почему я, будучи цисгендерным и гендерно-конформным человеком, все равно считаю М и Ж туалеты частью системы, закрепляющей социальное неравенство.
Из тьмы веков…
Для начала предлагаю разобраться в исторических корнях вопроса. После того, как пару лет назад в США приняли (а потом и отменили) закон о гендерно-нейтральных туалетах, в рунете об этом не высказался только ленивый. Интересно, многих ли хайп вокруг темы вдохновил на поиск информации о том, когда появилась «вековечная» традиция пропускать людей в туалет в соответствии с полом? В любом случае, посмотреть на эту историю еще раз не вредно.
Первые туалеты «для мужчин» и «для женщин» появились в Европе в конце XVIII века, а первые законы о том, что люди обязаны посещать туалеты в соответствии с биологическим полом — аж в конце XIX-го. Чтобы было понятнее, это время жизни вашего пра-пра-дедушки, т.е. всего 5 поколений назад. До этого много веков подряд ваши предки пользовались общими уборными, при этом умудряясь изобретать этикет и куртуазную культуру.
© Иллюстрация Даши Романович / Коллаж. На голубом фоне — повторяющийся рисунок: рулоны туалетной бумаги в упаковке. Посредине иллюстрацию разрезает коллаж из фотографий женщин в бальных платьях. Фотографии покрашены в цвета радуги.Примерно в это же время женщины западного мира начали активную борьбу за равную оплату труда и равенство при найме. «Голос общества», который в то время ожидаемо принадлежал мужчинам, противился социальным изменениям: рабочие и руководители фабрик буквально силой выталкивали женщин обратно на кухни. Вместе с раздельными туалетами в Европе и США стали появляться отдельные вагоны, читальные залы и другие помещения «для женщин».
Символически раздельные пространства должны были подчеркнуть идею «защиты слабого пола». Это были не феминистские сепаратные пространства, которые женщины устраивали для себя сами, а «заботливые гетто», создаваемые для женщин, претендующих на равное участие в общественной жизни. Чтобы те не пользовались общими пространствами слишком свободно, для них создали «специальные женские».
Опека системы и отдельные женские пространства были призваны снизить количество изнасилований и избиений женщин на фабриках. Такой подход в конце XIX века не удивляет. Например, в США это время еще действует «привезенный из Англии» закон, разрешающий мужьям бить своих жен палкой «не толще большого пальца». Не лучше обстояло дело с законодательством и в странах Европы. Что уж говорить о повсеместном и безнаказанном сексуальном насилии.
© Иллюстрация Даши Романович / Коллаж. На голубом фоне — портрет женщины со светлыми волосами, в желтом бальном платье с открытыми плечами. В руках она держит рулон туалетной бумаги на витиеватом креплении. Женщина смотрит на рулон. На заднем плане есть повторяющийся рисунок: руки с накрашенными ногтями, разделяющие слои белой бумаги. На бумаге написано: «it's double» (с англ.: «она двойная») Фактически, смысл разделения туалетов в фабричных зонах был предельно прост: власти законодательно запретили работникам и работницам фабрик посещать уборные «противоположного пола» (а именно такой закон был принят сразу после норм устройства самих туалетов), чтобы снизить вероятность нападений цисгендерных мужчин на цисгендерных женщин. Федеральный закон о насилии против женщин в США был принят лишь в 1994 году! Вдумайтесь, практически век понадобился обществу, чтобы признать, что сексуальное насилие незаконно везде, а не каком-то в определенном месте, и что то, что жертва находится рядом с насильником, не «провоцирует» насилие.
Сегодня в законодательстве большинства стран есть законы, запрещающие сексуальное насилие. И хотя они не защищают нас от преступных намерений, равно как и другие законы не гарантируют нам защиту от ограбления или физического насилия, наличие законодательной базы все же сильно нормирует поведение людей. Сегодня, если кто-то рядом с нами говорит, что «причиной» изнасилования было нахождение жертвы не в том месте и не в то время, мы уже знаем, что эти слова — способ уйти от настоящей проблемы в иллюзию «справедливого мира».
Кому принадлежит моя безопасность
Когда речь заходит о гендерно-нейтральных туалетах, вопрос безопасности становится настоящим камнем преткновения. Интересно, что в силу исторических предпосылок создания отдельных пространств «для женщин» в этом вопросе под безопасностью мы часто понимаем именно безопасность цисгендерных женщин от сексуального насилия со стороны «мужчин». К последним же автоматически приписываются все люди, которые не являются цисгендерными женщинами.
Даже принимая во внимание мировую статистику изнасилований, в которых роль агрессора чаще всего принадлежит цисгендерным мужчинам (на этот факт ссылается исследователь Шон Берн в своей книге «Социальная психология гендера»), невозможно не заметить: такая риторика не защищает женщин от изнасилований.
Что же она делает? Прежде всего, она укрепляет миф о том, что причина насилия якобы кроется в гормонах или физиологии. Признавая всех людей с определенным типом строения половых органов или просто маскулинных людей «потенциальными насильниками», мы также пытаемся игнорировать все другие формы сексуального и физического насилия на гендерной почве.
Ужасающая ситуация с сексуальным и физическим насилием со стороны цисгендерных людей по отношению к трансгендерным людям, насилие цис-мужчин над другими цис-мужчинами в закрытых учреждениях, сексуальный и физический абьюз, который женщины применяют к женщинам, агрессия, с которой сталкиваются гендерно-небинарные люди при «прояснении» посторонними их гендерной принадлежности… Все эти факты буквально «не имеют значения» в системе, в которой мы считаем серьезным только вопрос безопасности цисгендерных женщин и в которой, что важнее, мы связываем опасность с членом, а не моральными установками в обществе.
© Иллюстрация Даши Романович / Коллаж. На сиреневом фоне — портрет женщины с рыжими волосами, в платье 50-х годов. Ее волосы собраны лентой, губы накрашены. В руках она держит рулон туалетной бумаги на металлическом креплении. На заднем плане — повторяющийся узор: белые нарисованные унитазы. Я выросла и социализировалась в этом обществе как цисгендерная женщина, и я знаю обо всех опасностях, которые ежедневно ждут на улице такую, как я. Но даже несмотря на это (а возможно, именно поэтому), я не готова признавать, что одно отдельное пространство туалетной кабинки, которое нам выделили с обещанием не насиловать нас именно там, — это про мою безопасность. Я также верю, что важно признавать противоречия такой риторики. Важно признавать не только мою дискриминацию, но и мои привилегии, связанные с распределением «права на безопасность». И важно, в конце концов, критиковать ситуацию, в которой, чтобы тебя НЕ изнасиловали, нужны «специальные условия». Я убеждена, что такая критика и, вслед за ней, поддержка идеи гендерно-нейтральных кабинок туалетов никогда не будут идти в разрез с идеями феминизма.
Безопасность для всех не ущемляет цисгендерных женщин. Солидарность в вопросах недопустимости насилия не может «утопить» нас, в отличие от солидарности с идеями, разрешающими «насилие вообще» и отводящими отдельным группам «специальные места без насилия».
Для меня как для феминистки главным плюсом сепаратных пространств являются воодушевление и сила, которую получают люди, чья социализация проходила в условиях патриархатного угнетения (женщины*, ЛГБТ-люди, гендерно-небинарные люди), оттого, что они сами могут определять свои границы. Это право, которого они были лишены в течение всей своей жизни, и я верю, что сепаратные пространства — это важная часть борьбы за себя и свою целостность.
Все, к чему я призываю этим текстом, это критичность в отношении вопросов выбора и самостоятельности.
Гендерированные пространства (к которым относятся и туалеты) — это не сепаратные пространства, т.к. они не созданы данной уязвимой группой. Они являются составной частью патриархатной «мужской опеки» над теми, кто «слабее», над теми, кто «ниже» в социальной иерархии и к кому «естественным образом» будет применено насилие в любых других местах.
Транс* паника
Еще одна причина, по которой меня как цисгендерного человека беспокоит такая риторика «мнимой безопасности», — это сходство обвинений трансгендерных людей как «потенциальных агрессоров» с историями про «гей-панику».
В судебных процессах, посвященных жестоким гомофобным преступлениям, убийцы часто говорят, что знание о гомосексуальности жертвы (или предположение о ней) стало для них поводом применить «самозащиту» от потенциальных сексуальных домогательств. Такой аргумент использовался в знаменитом кейсе Мэттю Шеппарда в 1998 году в американском штате Вайоминг. Такие же аргументы (о том, что избить гея из опасений «естественно» для цисгендерного гетеросексуального мужчины) к сожалению, звучат сегодня в нашей стране.
Проблема идеи о том, что общее пространство для цисгендерных и трансгендерных женщин опасно для первых, не просто в том, что наши личности сводятся к строению половых органов. Такие аргументы построены на стереотипах, они фокусируют наше внимание на «худшем сценарии» как на правиле. Это правило работает в случае с трансфобией; гомофобией; со стигматизацией людей, живущих с ВИЧ; людей с психическими расстройствами или ментальной инвалидностью. Любая идентичность, отличающаяся от «нормальной» будет использована против тебя как косвенное доказательство твоей агрессивности, а превентивное реагирование насилием будет названо естественным просто, потому что твой преследователь решит, что ты «мог быть опасен, и это звучало логично». Если любой человек, отличающийся от тебя, признается потенциальным насильником на основании стереотипа или зафиксированной в медиа истории о том, что где-то такой факт имел место, о какой вообще солидарности может идти речь?
Я вижу огромное количество примеров того, как некоторые приверженцы маскулизма (мужского движения за свои права) используют каждый кейс, в котором агрессоркой была женщина, для того, чтобы дискредитировать огромную и такую разнообразную социальную группу. Я знаю, что эти обобщения направлены на то, чтобы подавить женскую эмансипацию, закрепить устоявшийся порядок вещей, в котором женщина — это «истеричка», которая «выносит мозг» и «напрашивается». И я с надеждой и радостью вижу, как феминистское сообщество сопротивляется этим бессмысленным опасным обобщениям.
© Иллюстрация Даши Романович / Коллаж. Из верхнего правого и нижнего левого угла изображения друг к другу тянутся две руки. Ногти на руках накрашены красным лаком. На рукавах — золотые запонки с подвеской и зеленым камнем. На безымянных пальцах рук — зеленые кольца. На заднем плане есть повторяющийся узор: рулоны туалетной бумаги на розовом фоне.Я также вижу, как в нашем обществе появляется все больше мужчин-профеминистов, чьи голоса в поддержку гендерного равенства сопротивляются не только насилию над женщинами, но и бессмысленному обобщению патриархата о том, что мужская идентичность — это идентичность агрессора и насильника. Осознанность в отношении гендерных стереотипов, понимание того, как переплетены наши привилегии и угнетения — это шаг в пользу личности. Именно поэтому я чувствую бессилие и злость, когда вижу, что в вопросах цисгендерности и трансгендерности мы находимся так далеко по шкале стигмы и тотального непонимания.
Я уверена, что аргументы о том, что любой трансгендерный или гендерно-небинарный человек несет опасность для цисгендерной женщины — это форма «транс-паники», которая по факту легитимирует насилие по отношению к не-цисгендерным людям в качестве «опережающей самозащиты». И если по личным, понятным вам причинам вы настаиваете на этой формулировке, отказывая в праве на безопасность близким мне людям, я хочу спросить у вас без обиняков: что вы на самом деле защищаете? Потому что сегодня для меня за каждым аргументом такого рода стоит защита права сильного ударить первым. Да, я выросла в Беларуси, будучи цисгендерной девочкой, но я также выросла в Беларуси, будучи негетеросексуальным человеком, и я узнаю эту «моральную панику» под любым соусом. И я, черт возьми, устала от чьих-то попыток «защититься» от моего права на жизнь. Я знаю, что никто не должен это испытывать, вне зависимости от того, имею ли я сходный с ним опыт или нет.
И нет, моя привычка подтягивать колготки не в кабинке туалета, а в его общественном тамбуре — не аргумент. Эта привычка — привилегия, которую мне было полезно осознать. Наверное, это произошло, когда я своими глазами увидела малую часть того, что описывает моя подруга в своей истории. Или когда я четко поняла, что моё «так нельзя» будет распространяться только на меня саму, ведь из нас двоих только я смогу воспользоваться своей привилегией цис-человека. Без лишней драмы: как давно вы были в ситуации, когда вас и ваших близких делят на тех, чья жизнь «более или менее ценна»? На тех, с кем «так нельзя» и на тех, с кем «можно еще и не так»? Я не люблю, когда тему про ужасы фашизма используют как эмоциональный аргумент, но говоря откровенно, для меня тысячи подобных ситуаций «селекции» слились в одну, когда я оказалась на экскурсии в историческом комплексе, созданном на месте концентрационного лагеря Дахау. И я точно знаю, чем пахнут эти разговоры о «логичности» подобных ситуаций. Дискриминация — не «логична» и не «естественна», за ней, как и за любым насилием, стоит только одна причина: кто-то решил, что у него или нее есть право на насилие. Правда в том, что как бы ни было удобно присваивать себе опыт, пространство или жизнь, ни у кого из нас нет права на общие вещи. И безопасность — одна из таких вещей.
Совсем недавно в одном беларуском городе произошла история, которую я считаю важным упомянуть здесь, потому что она имеет все тот же корень: пересечение привилегий и дискриминаций. Эта история о том, как в городе Гомеле парень с инвалидностью имеет право установить в своем подъезде подъемник для коляски. А жильцы других квартир имеют право отказать ему в его праве. Нескончаемый поток аргументов против, которые базируются на домысливаниях и стереотипах, сливается в «нет» ради «нет». Не работают ни логика, ни практика, ни взывание к, казалось бы, общечеловеческим смыслам, которые — в Библии и Коране, в Толстом и Коласе, и в словах мамы, и в школьном учебнике. Остается спросить обессиленно: «Вам что жалко?» И признать: да, нам — жалко. Жалко своих привилегий, незаслуженных, полученных по факту рождения — цисгендерным мальчиком, или цисгенденой девочкой, или человеком без инвалидности, или белым, или... Жалко своих насиженных и понятных, удобных жизней, в которых мы уверены, что с нами — «так нельзя», а можно — с другими. «Не боли живот, у Ланочки, у хорошей девочки, боли у других детей, плохих» — шептала мне моя бабушка на ночь, когда я была ребенком. Сейчас нет ни бабушки, ни «хорошей девочки Ланочки», ни той квартиры в провинциальном городе с темными тенями на стенах, и даже подписи на подъемник в Гомеле, как утверждают газеты, удалось собрать… А я все думаю, кто же эти «плохие дети», и как нам всем с этим жить дальше…
Милана Левицкая для MAKEOUT
