Между Беларусью и Южно-Африканской Республикой: выставка о женщинах Мариканы

«Вертолеты летают. Два пролетели низко в саду у Марлиз. Всякий раз – звук узнаваем – это напоминает о Марикане, а Марикана, в свою очередь отзывается минскими событиями 2006-го

«Марикана запомнилась долгой пыльной медленной дорогой от informal settlement Bogokon -2 до полицейского участка в Марикана. «Уровень жизни» не поразил меня так, как я этого ожидала – картинки в воображении (возможно, из теленовостей и документальных фильмов) нисколько не противоречат реальности. Бедная жизнь, но жизнь, – люди обустраиваются и создают семьи и дома, – есть участки почище, украшенные, облагороженные; каждая/ый имеет хоть какой-то свой «двор»; чудовищной скученности не видно

Во мне не возникло сострадания и желания помочь – вроде приехать и социально работать или бороться за их права… Важно работать среди своих – белых – искореняя стереотипы, автоматизмы мышления, дискриминаторные практики. Но нельзя будучи белой работать с не-белыми – именно из-за неизбежной интериоризированной привилегированной позиции. Я ощущаю ее реакционно, реагируя на их отношение…

Когда полицейские стояли напротив протестующих женщин – бездвижно и спокойно, десять против ста, молча, выжидающе – я распознала в себе классовый гнев в первую очередь… Раса здесь не работала, напротив черных женщин стояли черные полицейские. Гендер работал причудливо: в итоге оттеснять женщин вышли женщины-полицейские (тоже черные). В линейке стояли только полицейские-мужчины. Также как в поселении около баров стояли черные мужчины-рабочие, иногда угукая и поддерживая женский марш, иногда наблюдая скорее с превосходством и насмешкой. Эта выраженное (хоть и по-разному и с разных классовых позиций) патриархатное видение женщины как невнятной, неартикулированной и не на своем месте в публичном пространстве роднит этих мужчин across their class

Единственная позиция, оказавшаяся комфортной, уместной для меня на марше, – фотографа. Та, что была определена и моей расовой принадлежностью. Репрезентировать, но не быть частью. И еще – в белых людей не стреляют. Будучи там я была гарантом того, что стрелять не начнут. Такая «простая» и честная роль – быть белым телом

Я не просто белая, я белая молодая женщина для них. Уже на подходе к полицейскому участку ко мне пристраивается молодой разухабистый парень с задранной майкой – приобнимает меня и спрашивает, как меня зовут. Я мягко отстраняюсь. Он сжимает меня крепче. Тогда я говорю прямо – смотря ему в лицо – «you cannot touch me». Он словно трезвеет, говорит «я понял» и уходит. На пути назад на taxi rank Полин улавливает – говорят о нас – употребляют пренебрежительное слово, означающее на зулу «белый». Слава Богу, я не понимаю язык. В поселение мы возвращаемся ближе к 17.00 – уже порядком подвыпивший мужчина лет между 20 и 30 цепляется сначала ко мне, после быстро переключается на Полин. Enough is enough не действует на него. Он еле стоит на ногах – его легко можно было бы сбить с ног, ударив. И это желание назревает. Народ кругом глазеет на нас – белые идут по деревне. Мы здесь не на своей территории. Смеются, наблюдая за пьяными заляцаннями своего товарища. Дискомфорт происходит от физического ощущения непереваренных эмоций – насмешливости, сдержанного гнева, презрения

Я все еще не чувствую в себе инаковости, той инаковости, которую иногда испытываю в компании благоустроенных well off западноевропейцев или даже белых юарцев. Классово – не смотря ни на что – я чувствую себя ближе к ним. Но между нами расовая пропасть. Мое значение расы не совпадает с их значениями. Не только потому что я белая, а потому что у нас разное историческое наполнение этого опыта. Для них белый – это колонизатор; это гнев от памяти поколений об угнетении и отсутствии языка и места; для меня все это – быть беларуской – в отношении России и Западной Европы. Я разделяю этот опыт, который для меня развертывается в моей национальной принадлежности, для них – в расовой. И все же я не в состоянии до конца разделить их опыт. И как я оказываюсь беспомощна в их контексте распознать не национальные, но племенные и языковые различия, обобщая их, так и они присовокупляют меня к «белым», не оставляя мне шансов на детализацию и разнообразие моего опыта

Марикана что-то подвинула во мне – я словно застыла. Aftereffect. Я вдруг стала чужой – по отношению к тому, что здесь, и к тому, что там. Провалилась наконец-то в безвременье и безместье. Как Алиса – полетела. Больше не чувствую земли под ногами

По возвращению белые южно-африканцы, мои знакомые, много ахали – для них поехать на марш было безумием, невообразимой ситуацией. Ведь там была вооруженная полиция, даже если и всего лишь резиновыми пулями. Будь осторожной, – говорили мои знакомые мне. А у меня был минский привкус во рту – для меня это было так знакомо – знать, что полиция против тебя. Для меня это было редким моментом возвращения в этом совершено чуждом для меня контексте в какое-то место, где я чувствовала себя собой, где я распознавала что-то, что возвращало мне понимание себя