Язык становится другим, когда его меняют люди. С течением времени для новых предметов появлялись новые наименования, слова приходили из других языков, трансформировали свои формы и смещали ударения, речевые обороты, привычные для уха поколений XIX века, сегодня кажутся нам дикими и неловкими. Привыкнут ли к феминитивам люди будущего?
Между изменениями, которые происходят в силу массового нежелания знать существующие правила, и сознательным использованием определенных слов есть колоссальное различие. Например, используя слово «гомосексуальность» вместо «гомосексуализм», вы показываете, что уважаете не только гетеросексуальных людей и знаете, что международная классификация болезней давно не признает гомосексуальность патологией. Такое изменение языковой практики вряд ли можно посчитать бесцельными умствованиями – это акт признания определенной группы, ликвидация неравенства на языковом уровне.
Людей, использующих феминитивы, часто обвиняют в неуважении к языку. Однако именно те, кто использует феминитивы, верят, что язык имеет огромное значение, а значит, путем его изменения можно выйти на решение проблем, лежащих за пределами лингвистики.
В Беларуси два государственных языка, и, соответственно, два мира феминитивов: русский и беларусский. И ситуации очень разнятся: если для беларусского языка феминитивы более привычны, то русский – это бурное сопротивляющееся море.
Чтобы лучше понять, почему люди начинают использовать феминитивы (и не прекращают даже после тысячного восклицания «нет такого слова!»), мы поговорили с теми, для кого феминитивы – это необходимая составляющая языка. А заодно сравнили, где феминитивам более спокойно – в русском или беларусском.
Фотография. На белой кирпичной стене висит большая фотография: девушка с рыжими волосами до плеч сидит на левой ноге, правая, полусогнутая в колене, выставлена вперед. На девушке черная кофта, темно-синие джинсы, темно-синие кроссовки с белыми вставками по бокам. Руки девушка положила на колени, ее поза расслаблена, она улыбается. Справа от фотографии висит табличка с подписью «Преподавательница Катя Годунова» и сопроводительным текстом. Буквы «ца» серые, остальной текст черный.Тони Лашден, журналист
Сначала я узнал не о феминитивах, а о гендер гэпах*. Это случилось достаточно давно: трясина интерсекционального феминизма втянула меня еще в 2013 году. В 2013 в комплекте с интерсекциональным феминизмом вы непременно получали колеж_анок, которые жили в Германии и боролись с патриархальным языком. Мы немного пообщались, и я сам почитал про гендер гэпы.
Здесь уместно упомянуть, что проблема бинарного языка и лингвистической тюрьмы всегда меня тревожила: я говорил о себе в мужском роде, пытаясь как-то перебороть дихотомию: маскулинное значит «он», феминное значит «она». Поэтому гендер гэпы были для меня каким-то ангельским даром.В общем, меня очень вдохновила идея языка не как нормированного конструкта, но как инструмента, который можно изменять по собственному усмотрению. Конечно, этот тезис с высоты опыта кажется каким-то наивным, мол, как вообще можно относиться к языку по-другому? Но тогда для меня это было открытие магеллановского масштаба.
Так как основная идея гендер гэпов – уход от бинаризма, феминитивы стали для меня дополнительным инструментом придания видимости женщинам как социальной группе и укрепления позиций феминного в языке.
Феминитивы и гендер гэпы связаны друг с другом, как пицца и «Нетфликс», как Гарольд и Гарфинкель, поэтому, конечно, я встречал их наравне с гендер гэпами. И вскоре начал использовать их в аудитории, где люди уверены, что неравенство давно побеждено, и теперь мы должны сражаться с тамблером, чтобы он не портил наших детей.
Сначала было немножко странно, так как я читал очень много художественной литературы и работал с текстами. Это создает привычку по отношению к тотальному мужскому роду. В преодолении этого мне очень помогли люди, кричащие, как это ужасно и как слово «иллюстраторка» прямо нож им в сердце вонзает. Для меня негативная реакция, особенно когда она так эмоциональна и так слабо опирается на разумные доводы, – это всегда свидетельство того, что есть какая-то серьезная проблема, которую люди хотят замять и заставить тебя делать по-старому. Поэтому я стал читать тексты об изменении языка в украинской и беларусской традиции, потом почитал про другие языковые группы и убедился, что мы на верном пути.
«Для меня феминитивы – это не самоцель. То есть употребление слова «авторка» не дает мне чувства колоссального успеха. Моя цель – сделать женщин как группу более видимыми в языке, а феминное и феминный опыт – более ценными»
Фотография. На белой стене висит большая фотография: поясной портрет девушки на фоне окон и белой стены. У девушки волнистые волосы до ушей, челка уложена вправо. На ней крупные серьги и темно-синяя майка с овальным вырезом в белую полоску. Руки опущены вдоль тела. Девушка смотрит в камеру с легкой улыбкой. Справа от фотографии висит табличка с подписью «Перакладчыца Ганна Янкута» и сопроводительным текстом. Буквы «ца» серые, остальной текст черный.Когда этого можно добиться и другими средствами, (например, написать «женщина-посол», в интервью о бизнесе спросить мнения женщины, которая сделала свой автобизнес), – я использую и их тоже.
Про работу – это вообще отдельная история. Мне очень повезло работать с людьми, которые открыты для дерзких инноваций и готовы быть первыми во внедрении всяких вещей. Поэтому, когда мы стали разрабатывать внутреннюю гендерную политику, я предложил начать использовать феминитивы: почти 60% нашей аудитории на тот момент были женщины, и я пришел к выводу, что было бы хорошо как-то акцентировать внимание на том, что мы знаем об их существовании и хотим с ними коммуницировать.
Мои колежанки начали использовать феминитивы и за пределами организации, ходить на всякие мероприятия и объяснять нашу позицию другим: феминитивы позволяют делать наши целевые группы видимыми, показывать, что мы уважаем их экспертизу и действия, – ну и просто нелепо называть женщин мужскими словами, когда есть женские.
Первый воркшоп по феминитивам я решил сделать потому, что среди моих знакомых стали очень часто слышаться комментарии о необходимости как-то обсудить опыт изменения языка. Много кто проводит время в онлайн-сообществах, мало кто видится в реальной жизни. Поэтому решение провести воркшоп было принято исходя из понимания, что нужно как-то подытожить практики, которые сейчас есть, обсудить возможности для дальнейших изменений, наработать аргументы в пользу использования феминитивов.
Безусловно, я всегда держу в уме, что за феминитивами должно следовать логичное продолжение. Если завтра я проснусь и пойму, что 100% населения Беларуси смирилось со звучанием слова «координаторка» и никто больше не хочет поговорить о том, что русский не родной для меня язык и мне не хватает образования, чтобы правильно образовывать слова, я не решу, что достиг всего, чего хотел. Я хочу продолжать работать с темой нейтрализации языка и, конечно, продолжать свергать патриархат.
Фотография. На белой кирпичной стене висит большая фотография: девушка в голубом платье в белый цветочный узор, с каштановыми волосами до линии подбородка, смотрит в камеру немного склонив голову. Девушка стоит на фоне песочной стены, сложив руки перед собой, левая кисть придерживает правую. Ее лицо уверено. Она едва заметно улыбается. Справа от фотографии висит табличка с подписью «Правозащитница Анастасия Жаврид» и сопроводительным текстом. Буквы «ка» серые, остальной текст черный.Лилия Волина, юристка и одна из организаторок центра по продвижению прав женщин «Её права»
Для многих феминитивы – это как топориком по голове. У меня так не было. Не могу вспомнить, когда и как узнала об их существовании – я давно работаю с гендерной тематикой, и феминитивы словно бы всегда были рядом, эта идея витала в воздухе. Поэтому их использование было для меня не каким-то волевым шагом, а естественным процессом.
Мне редко делают замечания, что я неправильно пишу или говорю. Наверное, феминитивы звучат в моей речи так уверенно, что близкие привыкают.Однако на тренингах, которые я провожу, люди часто спрашивают о феминитивах. Чаще это не попытки меня исправить, а желание понять феминитивы как явление, узнать о том, почему для меня важно их использование. На мои тренинги приходят молодые люди, школьницы, студентки, и это, наверное, более открытая аудитория. Я вижу, что люди слушают мои ответы внимательно и дружелюбно, они чаще всего не оценивают информацию заранее враждебно. Я отвечаю, что язык меняется, и в этом нет ничего страшного. Слова, которые больше не нужны, исчезают, мы используем кальки с английского, чтобы называть явления, для которых в русском нет адекватных терминов, – и это не вызывает такого сопротивления, как феминитивы, хотя их присутствие в языке не менее нужно и обоснованно. Язык подстраивается под людей и их нужды, и раз не все люди являются мужчинами, стоит это показывать.
У меня есть подруга, которая очень далека от гендерных вопросов. Все, чем я занимаюсь, ей чуждо. Я пробую постепенно что-то ей объяснять, и если сначала она говорила «ах ты моя юристка» с иронией, то теперь стала говорить это просто. Она называет меня юристкой, потому что привыкла, что для меня это слово не является чем-то худшим по сравнению со словом «юрист». Просто я женщина и хочу называть себя словами женского рода.
Что касается общения с государственными структурами, которым мне по роду деятельности приходится заниматься, то тут все сложнее. В обращениях я пишу «клиентка», «юристка». Что касается подписывания писем, то у нас в центре было много дискуссий на эту тему. Мы хотели бы писать «директорка», но это возможно только при той переписке, где не очень важно выдерживать юридические тонкости. Дело в том, что по классификации должность называется «директор», – и приходится так писать. Должности «директорка» на языке классификации просто не существует, и мы вынуждены это учитывать, чтобы продолжать работу.
Я окончила БГУ и в заявлениях всегда писала «студентка», «магистрантка», «аспирантка». Сначала мне это исправляли, а потом начали оставлять как есть. Может, решили, что я все равно не перестану, может, поняли, что странно требовать у девушки писать о себе «студент».
При написании моей последней университетской работы был конфликт из-за феминитивов. Я объяснила, что было бы странно писать на гендерную тему и при этом не использовать женский род – и в итоге отстояла феминитивы.
Языковая ситуация в нашей стране такова, что сторонниц и сторонников феминитивов обвиняют в незнании не только русского языка, но и беларусского. Но с последним все же проще: беларусский язык более дружественно настроен на появление в нем женщин. По крайней мере, так кажется.
Фотография. На белой кирпичной стене висит большая фотография: девушка с короткой стрижкой держит в руках книгу с женским лицом на обложке. На ней крупные серьги и белая майка. Девушка улыбается и смотрит в камеру поверх книги. Справа от фотографии висит табличка с подписью «Паэтка Юля Цiмафеева» и сопроводительным текстом. Буквы «ка» серые, остальной текст черный.Юлiя Цiмафеева, паэтка і перакладчыца
Я думаю, беларуская мова больш прыстасаваная да фемінітываў, чым руская. Суфіксы «-ка», «-ца», «-ха», пры дапамозе якіх і ўтвараецца большасць беларускіх фемінітываў, не так рэжуць вуха і не сустракаюць асаблівага пратэсту з боку карыстальнікаў і карыстальніцаў мовы. Але ўсё ж і ў беларускамоўным асяродку, асабліва ў тым, які толькі аддалена чуў пра гендарную чуллівасць, нярэдка ўжываюць толькі мужчынскую форму слова. Прыкладам, я часта чула зварот «студэнты» падчас вучобы на філфаку, нават калі ў аўдыторыі прысутнічалі толькі студэнткі. У прынцыпе, тое ж тычылася і звароту да выкладчыц. Наконт некаторых найменняў прафесій таксама здараюцца спрэчкі.
Мы дагэтуль да канца не вызначыліся, як у жаночым родзе называць «літаратурнага крытыка»: крытыкеса, крытычка, крытыца ці жанчына-крытык? Але спадзяюся, больш частае ўжыванне фемінітываў будзе спрыяць пошуку лацвейшага для языка слова.Я думаю, што ігнараванне фемінітываў пры апісанні жаночай дзейнасці можна лічыць недаацэнкай працоўнай ролі жанчын. Вербальнае выключэнне жанчын з прафесійнай сферы, у якую яны робяць значны ўнёсак, несправядлівае. Такім чынам, ужыванне фемінітываў з майго боку можа быць спробай аднавіць гэтую справядлівасць. Я хачу зрабіць жанчын бачнымі і не хачу, каб яны саромеліся ўжываць жаночую форму. Нават цяпер я чую, як некаторыя аўтаркі называюць сябе ці іншых жанчын «паэтамі», такім чынам спрабуючы набыць вагу ў вачах грамадства. Як на мяне, гэта пэўнае самапрыніжэнне як у дачыненні да сябе, так і да іншых жанчын у літаратуры. Але, мушу прызнацца, я ніколі асабіста не чула, каб нехта прасіў мяне спыніць «займацца фемінізмам» і не ўжываць фемінітывы. Можа быць, мне проста шанцавала.
Фотография. На белой кирпичной стене висит большая фотография: на фоне бело-песочной стены с высоким окном в устойчивой позе стоит девушка с темными прямыми волосами до плеч. Ее ноги стоят на ширине плеч, руки опущены вдоль тела, на правой кисти - часы. На ней белые кроссовки, черная майка и белая юбка до середины лодыжек. В юбку заправлен черный ремень, впереди на ней – ряд черных пуговиц. Юбка расстёгнута снизу до колен. Девушка смотрит перед собой и немного вниз. Справа от фотографии висит табличка с подписью «Волонтерка Анастасия Меркулова» и сопроводительным текстом. Буквы «ка» серые, остальной текст черный.Разумеется, использование феминитивов в Беларуси не ограничивается нашими героями и героинями – непривычные слова женского рода произносят люди разных профессий, чтобы показать, что женщины тоже работают и занимаются творчеством и у них есть право на отдельные слова.
Употребление феминитивов может изменить язык, если станет массовым явлением. И для этого важно, чтобы женщин называли словами женского рода не только публичные люди, но и те, кто работает в далеких от публичности сферах. Массовость – вот ключевой аспект процесса.
При этом нужно понимать, что феминитивы – не панацея от дискриминации и не единственный способ ее преодоления. Для начала можно не отпускать сальные комментарии своим колежанкам, не предлагать повышение мужчинам только потому, что за ними закреплен стереотип кормильца семьи, и не советовать родственницам и подругам терпеть домашнее насилие (физическое или психологическое – не столь важно).
Особенное влияние, конечно, есть у тех, кто формирует медиапространство. При работе с информацией даже в очень консервативных условиях есть возможность сделать женщин видимыми, рассказать об их проблемах и успехах: чаще брать у женщин интервью и комментарии, не поддерживать стереотипы о мужчинах и женщинах, освещать случаи дискриминации по гендерному признаку, показывать недопустимость неравенства и предрассудков в правовом государстве. Можно и просто не высмеивать употребление феминитивов другими людьми – уменьшение стигматизации в медиа позволит большему количеству ваших читательниц и читателей подумать о том, насколько неравенство мужчин и женщин связано с языком, и нужны ли им феминитивы.
*Гендер гэп (от англ. gender gap) – это нижнее подчёркивание, которое ставится между основной частью слова, общей для мужского и женского родов, и последними буквами (часть суффикса + окончание) существительного, обозначающего человека. Как правило, гендер гэпы используются в случае, когда гендер лица, о котором идёт речь, неизвестен («Кто режиссер_ка этого фильма?», «Вам может помочь юрист_ка»), а также при письменном обращении к смешанной аудитории («уважаемые зрительни_цы», «преподавательни_цы университета»).
© Фото: Ева Фальтер, выставка «Колежанка», Минск, 2016
Дарья Трайден для MAKEOUT
