Этого не пишут в сказках...
Это и послужило отправной точкой для небольшого «праздничного» расследования MAKEOUT. Оказалось, что и славянская мифология таит в себе немало сюрпризов. В ней, конечно, нет места томным викторианским вампирам, но здешняя нечисть также пронизана сексуальностью, порой обретающей удивительные формы. Этого не пишут в сказках.
Русалки (мавки, берегини) — существа загадочные и обладающие сложной гендерной идентичностью. Происхождение названия и облик русалок вызывает сильные разночтения в исследовательской литературе. С одной стороны, они очень похожи по статусу на западных товарок — наяд, сирен, морских дев, с другой — отсутствие хвоста и мощная связь со стихией плодородия делает из них очень специфических духов. Встречаются русалки и на русском Севере, но из-за неблагоприятного климата они обросли шерстью и выглядят достаточно пугающе. Однако наибольшей популярностью пользуются русалки в украинском и полесском фольклоре.
©Дарья Данилович
Русалки — очень демократичная нечистая сила. Русалкой становятся женщины-утопленницы (в некоторых регионах — все женщины-самоубийцы и умершие неестественной смертью), некрещеные, утонувшие и проклятые дети, а также все, кто умер на Русальной неделе, включая мужчин. В дальнейшем умершие, независимо от пола и возраста, предстают в образе юных нагих девушек с распущенными волосами.
Неслучайно во время празднования Семика и Русальной недели (недели до и после Троицы), когда проклятые души самоубийц и умерших раньше срока возвращались в мир и их можно было поминать или, наоборот, пугать, охраняя себя от козней нечистой силы в дальнейшем, большинство обрядов было связано с переодеванием и сменой гендерных ролей. Двух девушек или — редко, в некоторых областях — юношей наряжали в костюмы Семика и Семичихи и отправляли в рожь «любиться», чтобы обеспечить хороший урожай.
©Дарья Данилович
Русальные праздники вообще плотно связаны с темой женской гомоэротичности. На это время приходятся чисто женские обряды кумления над кукушкой и девичьи инициации. Девушки деревни уходили далеко в лес, завивали молодые березки в подобие арки, обменивались подарками или нательными крестиками, свивали березовые венки и целовались сквозь них, клянясь друг другу в дружбе (обычно на год или на всю жизнь). В некоторых областях России кумованием занимались все женщины деревни, устраивая в лесах «закрытые вечеринки» с играми и ритуальной трапезой.
Из-за связи с культом плодородия сфере сексуальности русалок уделяется значительное место в их описании. Образ славянской русалки тяготеет к бисексуальности. Многочисленные сказки и былички повествуют о том, как русалки заманивают приглянувшихся юношей и либо губят их, либо привязывают к себе посредством секса и уже потом губят. Но большую часть времени при этом русалки пребывают в постоянном близком контакте друг с другом: водят хороводы, шалят, играют и могут специально утопить красивую девушку, желая принять ее в свой круг.
Даже водяной, несмотря на достаточно традиционный, патриархатный имидж благообразного старика, обмотанного тиной и имеющего гарем из водяниц и русалок, не чужд метросексуальности и даже кросс-дрессингу. По поверьям средней полосы России, у водяного есть особый гребень, которым он любит часами расчесывать свои длинные волосы. И часто при этом хозяин рек прикидывается дородной голой «бабой с гребнем», сидящей на камне посреди воды.
Сложено у славян множество сказок и легенд и про оборотней всех мастей, но волколаки (вулколаки, волкодлаки), люди-волки, — отдельная и достаточно мрачная тема в народном сознании. Отношение к ним было двояким. С одной стороны, легенды о Всеславе Чародее и несчастных жертвах, злой волей превращенных в волков, с другой — образ кровожадного человека-зверя, уничтожавшего скот и людей.
Образ волка как неконтролируемой хищной энергии подсознания, которая вдруг вырывается наружу, порядком пугал не только славян, но и другие европейские народы. Процессы и суды над оборотнями проходили в том числе у южных славян и в Польше. Часто оборотничество становилось отягчающим обстоятельством в уголовных делах и одновременно объяснением пугающе непостижимого «внутреннего мира» преступника.
©Дарья Данилович
Волколаки — настоящий кладезь психических и сексуальных девиаций. Им приписывались каннибализм, педофилия, садизм, аффективные вспышки ярости, сексуальное насилие. Даже само рождение оборотня на свет — результат либо проклятия, либо инцеста. Образ человека-волка — наивная попытка найти причину, пусть мистическую, темным сторонам человеческой сексуальности.
Патриархатная культура, безусловно, наложила отпечаток на фигуру ведьмы. Представление об этом виде нечистой силы можно найти по большей части у западных и южных славян, т.к. в восточных регионах (особенно в Сибири) колдуны либо полностью монополизировали магические услуги, либо были представлены гораздо детальнее. Но роль колдуна зачастую не была стигмой, даже вызывала некий пиетет: колдунов приглашали как важных гостей на деревенские свадьбы, колдуны могли выбирать любовниц из числа местных женщин и обладали вполне приличным социальным капиталом.
А ведьмы — создания гораздо более инфернальные и негативно окрашенные. Сама возможность женщины вторгаться в скрытые механизмы природы и проявлять явную агрессию заведомо делала ее персонажем куда более дьявольским. Репутация и внешний облик ведьмы «кричали» о причастности ее к нечистой силе. Уродливые черты (вспомнить хотя бы ту же Бабу-Ягу), патологическая тяга к злодейству и полная аморальность.
©Дарья Данилович
Образ ведьмы был бы неполон без традиционных мифологических сюжетов о сексе с демонами-приспешниками, полетах на шабаш для участия в массовых изощренных оргиях. Таким образом, сама роль опасно эмансипированной ведьмы должна была максимально дискредитироваться как в народном сознании, так и в свете христианского канона. По летописным данным, пытки и расправы над ведьмами практиковались у восточных славян вплоть до конца XIX века.
Еще более одиозный образ имели южнославянские ведьмы — вештицы, которые не только питались человеческими сердцами и нерожденными детьми, но и насиловали юношей во сне, максимально подтверждая свой хтонический статус.
©Дарья Данилович
Продолжая тему гиперсексуальности, нельзя не вспомнить особый вид нежити, упоминания о котором имеют исключительно сексуальный характер. Это огненный змей. Персонаж представляет собой демона-инкуба, основная функция которого — высвобождение сексуальности и потаенных желаний женщины. Роль его, несмотря на распутный нрав, подчеркнуто морализаторская — показать женщине печальные последствия такого «своеволия».
Огненный змей у восточных славян (в Орловской области — волокита) — нечистый дух, который является женщине в виде ее умершего или отсутствующего мужа/возлюбленного и соблазняет ее. От этого, согласно сюжету, женщина чахнет, болеет и умирает, если не одумается и не начнет вести себя благопристойно. Жертвами огненного змея становятся девушки, потерявшие девственность, и те, кто слишком сильно тоскует по возлюбленному, предпочтя муки страсти полезным домашним заботам.
Хотя отечественные упыри имеют много общего с европейскими вампирами, славянские «живые покойники» значительно брутальнее. В описании готических вампиров всегда присутствует сильный эротический подтекст: укусы в шею, млеющие дамы, декаданс аристократии. Упырь у восточных славян (особенно у украинцев) больше похож на зомби. Это неприятного вида проклятый мертвец, обычно колдун, еретик или убийца, который восстает из могилы, чтобы портить посевы, насылать болезни, есть людей и — классически — пить кровь.
©Дарья Данилович
А еще упыри любят навещать собственных вдов. Согласно народным верованиям, женщина могла забеременеть от мертвеца. Считалось, что такая беременность может длиться несколько лет, а ребенок родится холодным и мертвым, как его отец. В отличие от демонического огненного змея, упырь представляет собой абсолютно плотский образ секса с трупом, гремучую смесь Эроса и Танатоса. Во всех подобных историях подчеркивается, что вдова не в состоянии самостоятельно пресечь эти интимные отношения: ей требуется посторонняя помощь и совет значимого другого (священника, матери), чтобы обмануть упыря.
Сфера человеческой сексуальности в общественном сознании часто оказывается на границе естественного и запретного, пугающего. Именно поэтому маргинализированные сексуальные практики и гендерные особенности становятся в фольклорных мотивах непременными атрибутами приспешников зла, обрастая ужасными подробностями. Однако трансляция изустных преданий и быличкек о табуированных, интимных темах, пусть и приписываемых потусторонним сущностям, — это попытка наших предков очертить границы сексуальности и разобраться в ее хитросплетениях. И славянская культура — отнюдь не исключение.
