Не все могут вспомнить о детстве с благодарностью и ностальгией. Для многих отношения с родителями — это история травм и боли. Гнев, обида, чувство, что с тобой поступали несправедливо и жестоко, — всё это является табу в детско-родительских историях. Об этом не говорят — а стоило бы.
Рисованное гиф-изображение. Рисунок в светлых фиолетово-серых тонах, фон белый. Слева боком сидит человек с каре, одетый в светлую футболку и джинсы, босиком. Его руки лежат на коленях, в руках — электронная читалка или планшет, взгляд направлен на девайс. В правой части изображения облачко мыслей сероватого оттенка, как в комиксах. В нем пульсируют треугольники, круги, квадраты, точки и кривые разных размеров.Юля
Что касается отношений с отцом, я всегда считала, что это насилие. Сколько себя помню, он любил ставить меня на стул и, глядя сверху, говорить: «Запомни, ты никто, ты говно». Когда стала старше, на стул он меня не ставил, но припирал к стенке — и повторял, повторял эту фразу... Был и момент, когда за неподчинение он меня душил. Вырвалась, убежала из дома...
Мой отец — врач. Высшее образование. Казалось бы, образованный человек, какая там склонность к насилию! Однако он совершенно не умеет контактировать с людьми, у него нет ни одного друга или приятеля. Те, кто работал с ним в команде, дали ему прозвище Змей Горыныч, потому что он орет и гыркает на своих пациентов, да и на сослуживцев тоже. Иногда я думаю, что где-то в нем есть психологическая травма, которую он не смог преодолеть, поэтому он такой.
Остальные члены семьи делились на два фронта. Бабушка, мать отца, была на его стороне, мама пыталась его «строить», но он поднимал руку и на неё тоже. Поэтому как-то всё так происходило... Вроде бы мне сочувствовали, но при этом не защищали, не отстаивали меня. Всё это было началом глубоких и множественных комплексов. А вышла я из них благодаря случайному знакомству в сети с мужчиной, который годился мне в отцы. Он, как Пигмалион, перекраивал меня многими днями разговоров и разборов моего детства и вылепил меня заново, в общем-то, вырастил меня как своего ребёнка — и до сих пор является мне добрым другом-скалой.
Я очень много читала, запоем, уходила как бы в другой мир, внутрь книг, училась у них. А ещё я с детства мечтала о том, что вырасту — и уйду из дома. В 13 лет даже была попытка, но меня вернули через сутки. Но в 17 я ушла "официально" — вышла замуж за знакомого, который гей. Он замечательный парень, и я ушла жить к нему.
До полного ощущения, что меня отпустили, прошло ещё несколько лет... Когда я поменялась внутренне, то стала строить своих родственников таким образом, чтобы они никак не касались моей жизни. Я — совершенно отдельное от них звено, никакие родственно-кровные связи меня не волнуют. Я сама по себе, отдельный человек.
Самым тяжелым было чувство обиды за то, что меня считали пустым местом, хотя даже не знали моего внутреннего мира, меня, чем я живу... Помогала злость. Я злилась, злость давала силы на то, чтобы работать над собой, совершенствоваться. Сначала всё делалось назло отцу, типа: «Эгегеееей, вот я какая стану крутая, а ты так и останешься в своей плоской матрице, со своей ограниченностью, без умения общаться и отвратительным характером!» А потом обида прошла, злость тоже, стало пофиг, а привычка улучшать и развивать себя осталась — делается это уже много лет только для себя самой.
Я очень эмоциональна, часто пропускаю чужие эмоции через себя. Вообще так вышло, что эмоции, энергетика, ощущения — это одно из главных в моей жизни. Пример моего детства научил меня быть сильной, когда это нужно, сильнее, чем я есть на самом деле, и тому, что важно всматриваться внутрь человека, слышать его. А вот унижать людей — нет, никогда. Как ни крути, так поступают слабые люди, а я, как-то так вышло, всё же выросла сильной. Я могу быть жесткой, опираясь на факты, я люблю четкость, но унижать — никогда.
С отцом я встречаюсь крайне редко. И, если честно, эмоций никаких это уже не вызывает, потому что я давно изменилась, а с внутренними изменениями ушла изнутри та маленькая девочка, которую обижали. Я переросла, видимо, те воспоминания и ощущения.
По поводу прощения и злости... Я выбираю злость. Она прекрасный мотиватор во многих делах. Призыв ко всепрощению мне непонятен.
Рисованное гиф-изображение. Рисунок в светлых розово-серых тонах. На рисунке – ванная комната, вид сверху. В пустой ванне лежит человек с розовыми волосами, в черных брюках и розовой кофте с узором из изогнутых линий. Ноги полусогнуты, на коленях лежит открытая книга. Из крана в ванную капают рыжие капли. Рядом с ванной лежит светлый коврик в крапинку, слева находится умывальник. Справа стоит серый стул, на нем лежат две ручки, оранжевая книга с надписью «Химия» и изображением атома и планшет. Планшет загорается и гаснет, на экране высвечивается время 22.37.Данила
Мой отец — сектант, и годы моего взросления прошли под его тотальным контролем, в молчании матери.
До моих лет 15-ти я плохо помню отношения с отцом. Только его наличие в доме и то, что он всё запрещает. Сначала запреты не объяснялись. Думаю, его просто раздражало наше с матерью присутствие, и он подавлял нас любым способом — чтобы казалось, будто нас нет.
По рассказам матери, он всегда бросался в крайности: то становился веганом, то питался солнечной энергией, то снова ел мясо. То верил в бога, распространял соответствующую литературу.
Помню, когда мне было лет 8, мы читали молитвы перед едой и перед сном — а потом отец поругался с верующими родственниками до полного разрыва отношений, потому что уже не верил.
Жизнь с ними в одной комнате сделала из меня самого практичного соседа и самого ужасного друга. Никогда не говорить, не есть при ком-то, не сутулиться, не шуметь, не слушать музыку, не двигаться. Прячь всё, что можно спрятать.
Я должна хорошо учиться. Вечером я сижу за столом над уроками — он подходит и выключает весь свет, без слов. Ложится спать. А я сижу в кромешной тьме за столом в той же позе, пока он не уснет. Главное не двигаться и не плакать.
Мы едим за одним столом. Он всегда напротив меня, начинает плеваться замечаниями обо мне — есть невозможно.
У нас всегда мертвая тишина. Музыка, телевидение и художественная литература — под запретом. Праздники и подарки — под запретом.
Когда мы переехали в другую квартиру, где у меня появилось немного личного пространства, показалось, что жизнь налаживается. Он теперь меня не видел и почти не слышал, я его тоже.
Когда мне было 15, он резко стал менять свой режим питания — полностью отказался от термообработанной пищи, у нас дома появились пророщенные зерна, миксеры, сушилки.
Параллельно с этим он начал заводить разговоры о радостях родового поместья, ходить на собрания группы, которая называлась «Сотворенцы».
Постепенно он стал говорить со мной всё чаще, с матерью — нет, она потеряна для этого, у нее волосы крашенные и уши пробиты.
Рисованное гиф-изображение. На белом фоне – человек с розовыми волосами ниже ушей, в розовой кофте с узором из изогнутых линий. На картинке начинают появляться слова рукописным шрифтом: «цивилизация», «ладушка», «разврат», «славянушка»», «здоровьице», «чаевничать», «кровинушка», «матушка», «душенька», «берегиня, «сторонушка», «нравственность», «премудрость», «близость», «ручеек». По мере появления слов человек на картинке закрывает глаза. Фон очищается и глаза снова открываются. Начиналось всё с достаточно невинных вещей — о пантеоне богов, о сотворении Земли, кто наши предки, во что они верили, как одевались. Про Атлантиду, Аркаим, разные необъяснимые явления, про пирамиды и скрытые возможности человека.
Потом начал мне предлагать книги — это были Веды и серия про женщину, живущую в сибирской берлоге.
Список отвратительных для меня слов увеличивался из года в год. От его манеры разговора тянет блевать.
Ладушка Берегиня Матушка Премудрость Русич Ясноокий Хлебать Нравственность Славяночка Душенька Ручеечек Сторонушка Здоровьице Близость Цивилизация Сатанистов Сакральное знание Разврат Кровь Расы Арийцы Мидград-земля Родовое поместье Телегония Красавица Кровинушка Чаевничать Девица-красавица Чужебесие, Эгрегор Конгломерат энергоцентралей Дура крашеная Америкосы Янкесы
Теперь я подозрительно отношусь ко всем людям, которые «секс» произносят через противное [е].
Отец начинает, под удивительной силой необработанных продуктов питания, писать стихи.
Появляется такая фамилия, как Левашов — почти все стихи о нем.
Этот человек дает семинары, пишет книги о контакте с иными цивилизациями и своих невероятных способностях: он путешествует по вселенной, предотвращает катаклизмы, а США отказываются за это платить.
Потом все разговоры (точнее, его монологи) перетекают в русло правильного, ведического, уклада семейной жизни. Как вести себя с мужчиной, как его выбирать, как быть хорошей матерью.
— Познакомься, Евгений.
Очередной жених-сектант. О, это прекрасное репродуктивное принуждение и перспектива быть увезенной в Сибирь, продолжать род в полигамной семье с двумя десятками детей.
— Кристина, где ты косу потеряла? — контролирует моих друзей.
Молчаливо игнорирует мои неоднократные просьбы подписать разрешение на выезд в Шенген по учебе. Даже не смотрит на меня. Иногда я задумываюсь о реальности моего существования.
— Телефон на стол.
Искать с утра одежду, обнаружить ее в мусорном ведре. Он сидит, читает, пьет чай.
Учу уроки ночью в ванной.
Я уже не всё помню. Ощущения помню.
— Ты, должно быть, очень смелая девушка.
— Почему?
— Если не боишься смотреть на себя в зеркало.
Сектанты говорят, что нравственность рождает истинное сострадание. Наверное, мы говорим на разных языках.
Скоро в его лексиконе появляется слово «дегенерат». Теперь мать боится оставлять нас наедине. Но ничего не предпринимает.
Стало не до шуток.
Сегодня я уже паразитирующая женоподобная тварь, которая не имеет права на жизнь. Мне место в скотомогильнике, а не среди живых людей. Я не нужна даже уличным бомжам.
Идет ко мне в вуз писать обвинение, что они развратили его дочь.
Я же не просто шлюха — я ментальная шлюха.
«Ты ничего не сделала за год».
Если бы ты хотя бы спросил меня, почему.
«Твое предназначение здесь. Вот она, информация! Твои предки ждут тебя. Всё, что нужно, — тут, на этих полках. Но ты не хочешь это узнавать».
Он не будет меня бить, брезгует.
Сейчас я уже не его дочь, потому что он не первый мужчина у моей матери. Я — не человек. Я — один из рептилоидов, мимикрирующих под людей, чтобы смешаться с белой расой и уничтожить ее.
Всё, что я отвечала на его тирады: это всё? И больше ничего, молчала. Также молча сбежала через пару дней, когда его не было дома. К подруге, которая жила под Минском.
А что дальше? А какая разница. Какая разница — эти слова я повторяю чаще всего.
Мне не было тяжело. Просто — ничего. Я их и не любила никогда. Разговоры о семейном долге заставляют меня и впрямь чувствовать себя нечеловеком. Потому что мне плевать на них в такой же мере, как и на себя.
Наверное, уход из дома был лучшим из всего, что произошло в моей жизни. Это как «до и после». Потому что выйти невредимым из тоталитарной семейной секты — счастье.
Счастье не желать никому доброго утра. Счастье самостоятельно думать, самостоятельно принимать решения, самой распоряжаться своим свободным временем. Счастье — не спрашивать на всё разрешения. «Спасибо» и «пожалуйста» — только когда реально так думаю.
Моя шляпа — мой друг. Тщательно подбираю одежду и помаду — так веселее. Хожу босиком по городу.
Потом я уехала учиться за границу. В мой последний приезд в Беларусь мы увиделись.
Сейчас отец с матерью живут в коммунальной квартире вместе с моим крестным, который заказывает у меня картины время от времени. И вот я должна была подвезти ему заказ на дом, вечером, когда все уже вернутся с работы. Мать позвонила мне и сказала, что отец хотел бы меня видеть. Сам он не звонил.
Я не хотела идти туда, чтобы «восстановить семью», помириться. Мне просто было интересно его поведение. Я ждала, что мы друг друга убьем. Мне хотелось поскандалить, поспорить, хотелось, чтобы он опять выкинул что-нибудь эдакое — а я уже смогу ответить.
Был еще вариант, что он хотя бы извинится.
Но ничего не произошло.
Я зашла, поздоровалась, он сказал, как я потолстела. Сказал о моей стрижке: «А я так и думал, что ты волосы продашь».
Мы сели за стол, чай, всё как полагается. И было не о чем говорить. Он не спрашивал обо мне ничего.
Я знаю, что могла бы всё довести до кипения, если бы рассказала о своей жизни, о своих увлечениях и мыслях. Я люблю всё, что он ненавидит.
Но моей матери еще жить с ним.
Рисованное гиф-изображение. На белом фоне в центре большая сероватая шляпа-котелок с нежно-розовой лентой. Шляпа висит над землей, будто летающая тарелка, из нее бьет розоватый свет с движущимися узорами.Насилие может быть не только физическим, но и психологическим. И когда речь об отношениях родителя и ребёнка, со вторым видом насилия особенно сложно бороться.
Признаки абьюза в отношениях
(по Check your privilege):
(по Check your privilege):
• Использование денег как средства контроля.
• Угрозы бросить при условии материальной или другой зависимости.
• Намеренное создание чувства страха и беспокойства через вербальные и физические угрозы.
• Попытки разрушить или испортить принадлежащие человеку вещи (зачастую очень важные для него) с подчеркнуто хладнокровным видом или в неконтролируемом приступе гнева. Сюда же относятся попытки отнять мобильный телефон/ноутбук и прочие средства связи.
• «Перевод стрелок». Абьюзер/абьюзерка всегда будет пытаться пристыдить вас или подчеркнуть вашу вину. Он/она не виноват/не виновата, вы просто «спровоцировали». При этом ваши чувства будут отрицать или игнорировать.
• Вербальные атаки и унижения (оскорбительные прозвища, крик, постоянная критика и непредсказуемо возникающее неудовольствие ваши поведением). Агрессора/агрессорку отличает умение чувствовать больные места жертвы и наступать именно на них.
• Агрессивное поведение и унижения с глазу на глаз и подчеркнуто заботливое — на публике.
• Газлайтинг. После эпизодов абьюза — попытки создать видимость того, что ничего не случилось. При жалобах со стороны жертвы абьюзер/абьюзерка начинает убеждать ее, что она просто «слишком остро на все реагирует». Через некоторое время жертва убеждается в том, что все дело в ее «неадекватности».
• Резкая смена поведения. Приступы ярости появляются непредсказуемо и не на шутку пугают. После приступа абьюзер/абьюзерка быстро возвращается к своему «нормальному» поведению.
• Использование одобрения и проявлений любви как средств поощрения и контроля.
Если вы видите, что в семье знакомых, возможно, есть насилие, попытайтесь поговорить с родителями — тактично, стараясь не навредить положению ребенка.
Если вы сами были в положении ребенка, который подвергался абьюзу, не вините себя, не преуменьшайте родительскую ответственность, не думайте, что вы обязаны простить и вытеснить в подсознание самую возможность критики. Все травмы (особенно детские) оставляют след. И для того, чтобы не позволить деструктивному примеру наложить отпечаток на ваши отношения с другими людьми и миром в целом, нужно работать с ними.
Если у вас нет возможности обратиться к психотерапевту, вам могут помочь следующие книги:
С. Форвард «Токсичные родители»
Л. Банкрофт «Зачем он это делает»
С. Форвард «Мужчины, которые ненавидят женщин, и женщины, которые их любят»
К. Бареа «Учебник для женщин, подвергающихся насилию»
Е. С. Черепанова «Психология насилия»
© Иллюстрации Nollaig Lou
