Этим текстом я хочу рассказать о том, почему мне кажется опасным и неэффективным признание любого проекта, который говорит об опыте дискриминируемой группы изнутри, правозащитным «по умолчанию».
© Иллюстрация Лены Немик / В правом нижнем углу изображения находится большая мультяшная фигура фиолетового цвета. В кадр вмещается только е_ё голова и руки. Руки подняты вверх, рот открыт. Изо рта персонажа вылетают буквы: H, E, L, P. В левом верхнем углу изображения расположены схематические фигуры людей. «Спасение утопающих — дело рук…»
Я верю, что правозащиту можно понимать по-разному. Можно как мировоззрение или миссию, а можно как реальную сервисную помощь. Разница может быть незаметной, если мы говорим про системные положительные изменения в обществе. Но она очень заметна, когда мы становимся на сторону пострадавших. У правозащитных организаций, занимающихся правовой помощью, есть клиенты — это граждане, чьи права были нарушены в результате несправедливого действия социальной системы. У просветительских, культурных или информационных проектов, работающих с уязвимыми группами, нет и не может быть адресных клиентов — они работают с общественным мнением.
Человек, которого сегодня уволили, депортировали или избили, не может подождать, пока общество «просветится», «будет готово» или «изменится». Ему нужно прямо сейчас встречаться с правовой системой, судами, канцелярским языком всевозможных ходатайств, заявлений и прочими вещами, в которых он, с большой долей вероятности, вообще не разбирается. Мы не рождаемся со знанием своих прав. В школе нас учат шить передники, делать табуретки, отличать хорей от ямба, но не рассказывают, что делать, если к тебе приходят с обыском и отказывают в праве на телефонный звонок. Логично, что все граждане рассчитывают, что в случае нарушения их прав рядом окажутся люди, которые осознанно и добровольно посвятили таким вопросам свое время, профессию или вообще жизнь.
В ситуации с проектами, которые создают представители уязвимых групп для того, чтобы говорить о своих проблемах, случается парадокс Шредингера. ЛГБТ+ люди, люди, живущие с ВИЧ или туберкулезом, пожилые люди, родители детей с редкими генетическими заболеваниями или ментальными особенностями, люди с инвалидностью, люди, пережившие насилие в семье и многие другие социальные группы… Эти люди создают проекты о своем опыте самостоятельно, потому что зачастую общество не предусмотрело для них ничего, ведь «это частная проблема». В обществе, где важность темы определяется количественным большинством, у таких людей, как я, нет других шансов получить адекватную информацию о своей жизни, кроме как найти и опубликовать ее самостоятельно. Именно поэтому такие проекты, даже будучи информационными или художественными, всегда будут говорить о дискриминации и исключении.
С одной стороны, обозначать проблемы социального неравенства — это, безусловно, правозащитный ракурс. А с другой стороны — представитель уязвимой группы со стопроцентной вероятностью сам является жертвой дискриминации. И он совершенно не обязан иметь навык отстаивания своих прав. И чаще всего он его не имеет. Зато у него точно хватает ситуаций, в которых все человеческие способы «вернуть свои права» не срабатывали.
Проекты «о и от лица уязвимой группы» зачастую образуются на волне боли и гнева именно от невозможности защитить свои права и границы. Однако в случае с правозащитой выходит, что ракурс на тему прав человека ставит вас в странное положение — вы словно Мюнхгаузен должны тащить себя за волосы из болота.
© Иллюстрация Лены Немик / На чёрно-сером фоне изображены круги разных размеров. Это пузыри. Внутри крупного пузыря в центральной части изображения стоит мультяшная фигура фиолетового цвета. Е_ё глаза закрыты, руки касаются стенок пузыря. В пузыре чуть поменьше в правом верхнем углу изображения — та же фигура сидит, закрыв глаза.«Никто никому ничего не должен, никто никому ничего не должна»
Важно обозначить, что речь не идет о том, что позитивные изменения для какой-либо социальной группы должны быть «преподнесены на блюдце». Не считая, конечно, того факта, что в «моем идеальном мире» базовые права от рождения принадлежат всем и каждому и не оспариваются в процессе жизни. Борьба за «мои права» — не только «мое дело», потому что социальные изменения, о которых мы все говорим, — это не «изменения для меня». Это изменения, которые будут способствовать безопасности и справедливости для каждого человека. Предполагать, что спасение утопающих — это дело рук утопающих, по меньшей мере странно, если мы исходим из знания о том, что социальное неравенство и дискриминация существуют, а значит, наши ресурсы для отстаивания себя не равны. А без этого понимания любая защита скатывается в идею «как себя поставишь».
Человек, пострадавший от насилия, не может «помочь себе сам». Да, главное решение — решение искать выход из ситуации насилия — принадлежит ему или ей. Но принять такое решение можно, только опираясь на помощь и поддержку более ресурсных людей. Трансгендерный человек, которого оскорбили и «прославили» в прессе, не может «сам защитить себя». Если бы он мог это сделать, то травля жертвы не продолжалась бы под свист толпы. Ему нужно напоминание о том, что в этой стране он имеет такое же право на защиту частной жизни, как и любой цисгендерный человек, а также подробный план действий по подаче жалоб и договор с адвокатом, который поможет справиться со страхом и начать поход по инстанциям, несмотря на ПТСР и дисфорию. Гомосексуальный мужчина, которого оскорбляют и травят сотрудники милиции при попытке обратиться за помощью, не может в такой ситуации «защищить себя сам». Ему нужна помощь в разъяснении своих прав и в составлении документов, если он хочет обжаловать несправедливое и предвзятое отношение в вышестоящей инстанции.
Часто всем этим людям нужна помощь даже в том, чтобы вообще понять, что произошедшее — не норма. А главное, им нужна широкая солидарность, а не только работа «строго по запросу». Если годами жить в ситуации, когда из каждого «утюга» тебе рассказывают о твоей «второсортности», то конкретный запрос о помощи формируется после нескольких лет психотерапии.
© Иллюстрация Лены Немик / По центру изображения нарисована большая мультяшная фигура фиолетового цвета. Он_а находится в чёрно-фиолетовой реке, левой рукой держит себя за волосы, как будто пытаясь вытянуть себя.«Профильность» или солидарность?
Я лесбиянка и ЛГБТ-активистка. Я являюсь частью уязвимой группы и говорю о проблемах, с которыми сталкиваюсь на своем опыте. И я точно знаю, что я не могу защитить себя в случае системной дискриминации. Именно это мотивирует меня писать образовательные тексты, создавать просветительские мероприятия, участвовать в группах поддержки и прикладывать все силы к тому, чтобы люди с похожим опытом знали, что они не одиноки и что их чувства несправедливости и отчаяния кто-то признает. В ситуации насилия или дискриминации система заставляет жертву молчать и принимать ситуацию как норму. И наличие голосов изнутри уязвимой группы дает человеку, попавшему в трудную жизненную ситуацию, глоток реальности в кромешном ужасе происходящего. «Я существую, мое тело существует, моя семья существует, я человек, со мной так нельзя», — про все эти вещи мне приходится вспоминать, и иногда это требует больших усилий.
Я остаюсь человеком из уязвимой группы даже будучи достаточно привилегированной (я открыта, у меня есть поддержка семьи и коллег, друзья, которые стали отличной командой, возможность говорить от первого лица). Это значит, что из-за своей идентичности и открытости я постоянно нахожусь в зоне риска по гендерному насилию. Каждое новое знакомство для меня связано с необходимостью камин-аута, смена работы или жилья — с очередной возможностью дискриминационного отказа, активизм — с возможностью гомофобной агрессии со стороны структур, с которыми я пытаюсь взаимодействовать. Я подчеркиваю для тех, кто все еще не видит разницу между предвзятостью к личности или к социальной группе: дискриминацией является не тот факт, что мне отказывают, а в том, что основанием для отказа становится сексуальная ориентация, которая, по хорошему счету, вообще не касается нанимателя, арендодателя, продавца или пограничника.
И пока я являюсь частью уязвимой группы, мне нужна уверенность в готовности правозащитных организаций работать с моими кейсами, а не уверенность в том, что правозащитная организация сама посоветует кому-то обратиться ко мне для защиты своих прав по той причине, что жертва дискриминации — «тоже лесбиянка». Я очень уважаю работу всех, кто отдает свои силы гражданскому активизму. Но я также убеждена, что для уязвимых социальных групп должны существовать не только «специальные профильные организации». Это похоже на старую шутку, которая обыгрывает дискриминационный взгляд привилегированного человека на вещи: «Ты лесбиянка? Круто, в моем городе тоже живет одна лесбиянка. Вы, наверное, знакомы». Ага, а еще в этом городе живет много гетеросексуальных людей. Они тоже все, видимо, знакомы.
© Иллюстрация Лены Немик / В нижней части изображения нарисовано множество поднятых вверх рук. На них лежит мультяшная фигура фиолетового цвета. Е_ё правая рука сжата в кулак и поднята вверх. В левой руке он_а держит рупор. Пространство вокруг персонажа заполнено фиолетовыми кляксами.Что общего между рабством в США и гомофобией в Беларуси?
Во времена существования рабства в США в южных штатах черные люди создали систему взаимопомощи под названием «Подпольная железная дорога». Эта была цепочка адресатов из числа аболиционистов (сторонников отмены рабства), которые помогали беглым рабам с плантаций безопасно добраться до северных штатов, где рабство уже было отменено. Важной деталью этой системы было союзничество рабов и аболиционистов. Потому что в системе, в которой прямо сейчас есть сильное социальное неравенство, привилегированный человек имеет в разы меньше рисков, помогая осуществлению правозащитной деятельности, нежели сам носитель стигмы, а главное — он имеет гораздо больше возможностей оказать помощь. Да, в ситуации нарушения прав уязвимой группы важно, чтобы помощь оказывалась по запросу. Но не менее важно, чтобы она оказывалась вообще.
Очень часто, когда речь заходит про союзничество и поддержку, я слышу, что более привилегированный в этом вопросе человек «боится залезть в чужой огород» и возглавить чужую демонстрацию (и таких исторических примеров действительно наберется немало). Но призыв к союзничеству — это не предложение брать «чужой флаг» в свои руки. Это просьба использовать свои ресурсы для помощи, если ваши риски менее критичны.
Предложения в стиле «вы говорите, а мы вас поддержим» — очень важны. Они позволяют не забирать голос у уязвимой группы и не занимать чужое пространство. Однако они работают только в той системе, где голос количественного меньшинства может быть услышан системой, а не просто проигнорирован. Если на любое заявление уязвимой группы система оспаривает сам факт существования этой группы, такое предложение поддержки бесполезно, как и устанавливаемые в Минске пандусы, ведущие к узким дверям и лестницам.
Будучи ЛГБТ-активисткой, я постоянно сталкиваюсь с фидбеком от правозащитных организаций о том, что они готовы поддержать нашу защиту собственных прав. И по сравнению с годами, когда в правозащитном сообществе повсеместно бытовала гомофобия и сексизм, это отличная новость. Возможно, этот текст — начало разговора о том, как слышать запрос и давать поддержку. И однажды ЛГБТ-люди почувствуют поддержку не в тот момент, когда правозащитники предложат сделать заявление о дискриминации «менее эмоциональным». И даже не тогда, когда они подпишут написанный ЛГБТ-людьми манифест. А в тот момент, когда — будучи фрустрированной и отчаявшейся после очередного срыва мероприятия или оскорбления в прессе — я получу на почту ЛГБТ-проекта пресс-релиз о том, что правозащитные организации считают происходящее ненормальным и сделали свое заявление. Мечтать же не вредно?..
Милана Левицкая для MAKEOUT
