Кому-то может казаться, что религиозные и ЛГБТ-сообщества не пересекаются, что люди из них живут в одно время, но в разных мирах. Тем не менее возможно, что, согласно теории пересечений, карты сойдутся и человек окажется и ассоциирующ_ей себя в какой-то мере с религией и принадлежащ_ей к ЛГБТК+.
Они берут на себя право говорить от лица всех верующих и представлять единственно верный монолитный опыт религиозных людей. Из-за этого в светском обществе многие считают религии гомофобными, «дремучими». Хотя свобода вероисповедания формально считается основой демократического общества — она всегда остаётся либо свободой неверия, либо свободой веры для кого-то другого. Кому-то может казаться, что религиозные и ЛГБТ-сообщества не пересекаются, что люди из них живут в одно время, но в разных мирах. Тем не менее возможно, что, согласно теории пересечений, карты сойдутся и человек окажется и ассоциирующ_ей себя в какой-то мере с религией и принадлежащ_ей к ЛГБТК+.
Jake
Мои родители воспитали во мне уважение ко всем религиям. В детстве меня ни к какой религии не приобщали: говорили, что, когда вырасту, сама пойму, нужно мне это или нет. Когда я переехала в Минск, я поступила в местный вуз на беларуское отделение, позже перешла на иностранное, и большинство студенто_к на этом отделении были мусульман_ками. Я увидела, что у меня с ними очень похожие воспитание и мировоззрение, и решила сходить в мечеть. Меня там очень тепло приняли. Я периодически посещаю мечеть, но никто ничего не знает о моей бисексуальности — в этом сообществе такое в принципе запрещено. Как положено? Вот мужчина, вот женщина, они создают пару, и на этом, пожалуй, всё.
© Яна Сорока / Коллаж. Фон – рисунок. На нем изображены голые ноги двух человек. Видны только нижние половины их тел. Они стоят друг напротив друга: один человек стоит на коленях, на нем белые трусы. На втором человеке бежевые туфли на каблуке. Рисунок порван, сквозь прореху видно другое изображение: по зеленому газону бегают и ходят люди, одетые в яркие одежды. Они улыбаются. О романтическом опыте
Первый поцелуй с девушкой у меня был в третьем классе, с одноклассницей. На какое-то время я забыла об этом. Позже, когда я была подростком, мои родители постоянно говорили мне, что нужно учиться, и запрещали встречаться с мальчиками: боялись, что я забеременею. Поэтому я начала встречаться с девушкой. Мы были с ней вместе 4 года. Позже был опыт отношений с парнем — это были ужасные полтора года моей жизни. Его не интересовало, что я думаю, — ему было важно, чтобы я его кормила, обнимала, дарила ему ласку, и на этом всё.
Я поняла, что в отношениях с девушкой мне намного комфортнее: она поймёт меня, она не будет говорить, что ей все равно, она постарается найти для меня время, даже когда кажется, что его нет. С парнями такого опыта у меня не было.
Об отношениях с родителями, внутренней гомофобии и первом религиозном опыте
Когда мои родители узнали, что у меня были романтические отношения с девушкой, они отнеслись к этому очень-очень плохо: запрещали пользоваться интернетом, постоянно говорили «ты должна быть с мужчиной», «женщина может раскрыть свой потенциал только с мужчиной», «женщина должна строить семью только с мужчиной». Я подумала: может быть, они правы, может, я просто поддалась очередной «моде», и нужно поступать как «нормальный человек».
Поэтому я шла в мечеть с целью найти себе мужа, человека, с которым буду строить семью. По всем мусульманским правилам мужчина должен видеться с женщиной только в присутствии кого-то. Я договорилась о встрече с одним парнем, которого мне рекомендовали как религиозного и очень хорошего человека. Я попросила его встретиться, как полагается, в здании мечети. Он сказал мне: «Нет, пойдём в кафе». Я отказалась. Он, наверное, раз пять переспрашивал меня на этот счёт. В итоге мы пришли в мечеть, сели на диван. Я начала расспрашивать его о жизни и в итоге узнала о нём столько всего «интересного», что мне перехотелось дальше с ним общаться. На следующий день он мне написал: «Привет, ангелочек». Какой я тебе ангелочек? Мы знакомы всего лишь один день. Для меня это было странно.
После этого случая я продолжила ходить мечеть. У меня были проблемы с соседками по общежитию, и мне было некомфортно с ними находиться, а в мечети, во время молитв, на коврике, мне было очень свободно и так хорошо, так уютно, тихо, комфортно. Я могла назвать мечеть своим вторым домом.
Об ЛГБТК+ сообществе
С 2012 года я сижу на сайте, где общаются в основном те, кто любит аниме. Там я решила открыться — на свой страх и риск сказать о том, что я верующая бисексуалка. На меня накинулись, начали говорить, чтобы я перестала ходить в мечеть, что мне промыли мозги, что я «взрываю людей», что я странная. Я не вижу в этом ничего странного. Просто у меня был такой период в жизни, когда мне необходима была религия. И люди, которые состоят в общине, мне очень помогли. К ним можно обратиться за помощью как к сообществу, если ты тоже веришь, — мы делали так, когда моя семья была в опасной ситуации.
Моя нынешняя девушка, когда узнала, что моя мать чеченка, а я придерживаюсь ислама, отреагировала спокойно: прояснила некоторые моменты и спросила, насколько это для меня важно. Я ответила, что в данный момент не очень.
О религии
Я считаю, что религия нужна тогда, когда ты заблудился в жизни. Когда ты отчаиваешься, она помогает встать на ноги и идти дальше. Но она также может сковать тебя и не дать развиваться. В этом случае, я считаю, от религии можно отказаться, но оставить для себя некоторые её практики. Например, медитация. В каждой религии свой способ медитации. В буддизме ты должен выбрать один предмет и просто смотреть на него, в исламе ты медитируешь с помощью монотонного чтения одной и той же молитвы. Слова знать необязательно — я просто сажусь и читаю. Это вводит меня в расслабленное состояние, и поток мыслей прекращается.
Об ощущении себя
Мне тревожно. Я уже год не посещаю мечеть, потому что теперь у меня складывается ощущение, будто я отвергаю часть себя. Да, в мечети мне комфортно и спокойно, я чувствую умиротворение, но ещё я чувствую себя очень подавленно из-за своих мыслей, из-за того, что не могу определиться, что и кто мне больше нравится. С одной стороны, я хочу семью и детей, а с другой стороны, у меня есть любящая девушка. Во мне борются четыре стороны: религиозность или нерелигиозность, мужчина или женщина. Я не вижу смысла в венчании, моя нынешняя партнёрка равнодушна к этому, и я чувствую, что мне это не нужно. Я не думаю, что религиозная община в принципе способна принять наши отношения.
Я бы хотела жить в обществе, в котором бисексуальность не противоречила бы религиозности, в котором мне бы не говорили, что я «странная», «больная», что со мной «что-то не так», не отгораживались бы от меня.
Если бы я могла прийти в сообщество и поговорить с ребятами на ту же «больную тему»… Это, наверное, было бы самое лучшее, что могло бы случиться. И я бы была счастлива. Потому что в религиозном сообществе я такого не встречала. Я не могу прийти, сказать, что мне нравятся девушки, и быть уверенной, что на меня спокойно посмотрят. Нет, такого не будет.
Катя
Я себя определяю как православного человека. Меня также привлекает буддизм: я не исповедую его, меня интересует сама философия. Когда я жила в Питере, я ходила на службы в дацан [буддийский храм — прим. ред.] по субботам. Я многое узнала о буддийских религиозных практиках, и оказалось, что они не так далеки от православных. Больше всего мне было интересно поговорить с ламами, которые живут в дацане. Они специализируются на разных темах. Если у нас священник отвечает за всё, то в дацане есть определённый лама, который может проконсультировать тебя по здоровью, определённый лама, который может разобрать твои ментальные или духовные проблемы и дать какие-то конкретные советы. В православии тоже так бывает, но конкретные советы я слышала только от лам. Что касается церкви, то я не хожу в какую-то конкретную. Я хожу в церковь на православные праздники или по своей духовной потребности. У меня есть любимая церковь в Минске — это Петропавловская церковь на Немиге. В детстве мы с семьёй отмечали там все праздники.
Я общаюсь с некоторыми верующими людьми — так получилось, что это православные верующие моего возраста. На самом деле, сейчас с этим всё сложно. У меня недавно возникла очень странная, но очень отчётливая мысль: православным сейчас быть сложнее, чем ЛГБТК. Каждый второй, кого я встречаю, не преминет сказать «а вот эти попы!..», «церковь продалась», «ты что, веришь в Бога?!». Это уже не удивляет и не злит, я привыкла с этим жить.
© Яна Сорока / Коллаж. Фон – черно-белое изображение сидящего старца на троне. За ним горит солнечный диск и шестиконечная звезда, вокруг летают ангелы и птицы. Руки старца лежат на коленях ладонями вверх. Сама фигура старца в центре, его голова и одежда, вырезаны – брешь в черно-белой картинке закрыта макро-изображением – это радужные разводы с пузырями воздуха или масла. Небольшие фрагменты цветного макро-изображения разбросаны по черно-белой картинке как капли. О пути к религиозному опыту
Моя бабушка работала в школе завучем младших классов, и к ним очень часто приезжали американцы, привозили разную духовную литературу, переведённую на русский язык. Насколько я понимаю, это в основном были протестанты, но для меня разницы нет: всё равно они говорили о Христе. С 5 лет мне читали одно такое издание, переведённое с английского языка. Это был Ветхий и Новый Завет в коротких историях и с очень красивыми картинками. Я не умела читать, но очень хотела научиться, поэтому вместо сказок на ночь мне читали эти истории. Все говорили: ладно, если ребёнку нравится, то пусть. Примерно к шести годам я знала наизусть все притчи из Ветхого Завета, что-то додумывала сама. Приезжала к родственникам в Брест, сидела во дворе, много болтала и рассказывала эти истории. Позже я пыталась понять, когда наступил тот момент, когда я поверила в Бога, и пришла к выводу, что я никогда и не жила без этой веры. Это произошло естественным образом — я не помню, как было до этого. Я всегда знала, что Бог существует и что он где-то рядом со мной. Мне всегда было приятно подолгу находиться на службе, я могла стоять Всенощную.
О церковной общине
Я очень завидовала прислужникам и мужчинам в принципе. Когда я узнала, что женщин не пускают в Царские Врата и за алтарь, мне это было обидно и непонятно. Я за то, чтобы женщины имели возможность быть священниками, могли служить в приходах, потому что опыт женщин так же важен, как и опыт мужчин.
Я всегда думала, что ходить в церковь в строгости, в юбке и платке, — это обязательно, а если ты этого не сделаешь, то Бог тебя покарает. Но, что бы я ни читала о Боге, я нигде этого не встречала. Я думала, что, когда вырасту, смогу ходить в церковь по-другому, не надевая платок. Лет пять назад я побывала в православном монастыре в Черногории, и меня поразило то, что он был заполнен детьми. При этом они не в серых одеждах и платках, они бегают, дурачатся, дёргают священников за подол и смеются. Было видно, что их никто не заставлял туда идти. Я увидела людей, которые не носят платки, узнала, что в православных традициях Греции и Черногории, которые более древние, чем русская традиция, нет таких постулатов домостроя. Я прошла через внутреннее сопротивление насчёт этого, особенно когда бабушка стала более религиозной. Она говорила: «Нельзя сидеть в церкви». Но я приходила туда днём, когда никого не было, и сидела, потому что мне нужно много времени и я не могу долго стоять. Да, возможно, я нарушала законы, принятые нынешней церковью, но я не чувствовала, что предаю этим свою веру.
О внутренней гомофобии
Когда я осознала свою гомосексуальность, я уже как будто слышала со стороны возгласы «это же против Бога!», как это обычно говорят. Я задалась вопросом: а читала ли я где-то об отношении Христа или древних пророков к таким людям, как я? И поняла, что нет, не читала — мне попадались только упоминания о разного рода грехах, за которые карали разными способами. Например, за кражу побивали камнями. Упоминалось и мужеложство. Мне кажется, в древнем мире людям приходилось выживать, и потому Ветхий Завет такой агрессивный и жестокий.
Внутри я всегда чувствовала, что мой Бог принимает меня, потому что это он меня такой создал.
С этим связана моя большая внутренняя проблема. Мне тяжело было об этом говорить, но с раннего детства и я, и моя мама замечали и пытались говорить на тему моей трансгендерности. «Может, ты хочешь быть мальчиком?» — спрашивала она меня то ли в шутку, то ли всерьёз. Она пыталась разобраться в этом так же, как и я. Тогда мне было 5 лет, сейчас мне 33. Переход в другое тело — это вопрос, на который я сама себе ещё не ответила. Ведь Бог меня создал в этом теле. И я пока сомневаюсь: а вдруг он хочет, чтобы я это пережила, приняла и всё-таки решилась на переход?
О принятии и окружающих людях
Мои верующие друзья знают, кто я. Такого камин-аута, чтобы собрать всех вместе и сказать «давайте выдохнем, я хочу вам кое-что сообщить», я никогда не делала, даже на работе. Я просто открыто говорила о себе, своих отношениях с другими людьми, защищала свои права. Обычно я врывалась в общество самой собой: хотите — принимайте, хотите — гоните. Я видела, что кто-то меня понимает, а кто-то — нет, но никто не говорил об этом вслух.
© Янис Саар / Коллаж. Фон – черно-белое распечатанное фото комнаты: на окне прозрачная занавеска, видна спинка резная кровати или дивана и белая дверь. В комнате темно, свет от окна не освещает углы. Поверх наложено пиксельное цветное изображение седого старца в тоге. У него длинная белая борода, он сидит, положив руки на колени ладонями вверх. Над его головой вырезан нимб, за его спиной – красные крылья. Сверху на изображение наложен вырезанный текст: слово «flying» (англ.: летающая) и буквы, складывающиеся в слово «lesbian» (англ.: лесбиянка). Это название книги.
О религиозных ритуалах и гомофобии
Бабушка периодически говорит нам с дедом: «Сходите причаститесь, исповедуйтесь, праздник же». Мы нехотя идём. Я исповедоваться, честно, не очень люблю, у меня был негативный опыт, связанный с этим. Когда я приходила к священнику и просила помощи, не касающейся моей ориентации, я не получала никаких ответов, он еле-еле отпускал мне грехи.
Но потом в церковь моей бабушки пришёл новый молодой священник, и она сказала: «Сходи к нему исповедуйся». Мне в тот момент было очень плохо. У меня было всего лишь около минуты, чтобы рассказать о своей проблеме, — там же всегда большая очередь. Я сказала ему, что влюбилась в несвободного человека. Священник спросил меня: «Они женаты?». Я ответила: «Это девушка, и у неё есть девушка». Он посмотрел на меня, и я подумала: ну всё, сейчас что-то будет. Он сказал: «Не важно, что они не женаты, они в отношениях. Ты должна отступить и держаться подальше от этого человека, а Бог уже рассудит». И всё. Я так удивилась: у него не были глаза по пять копеек, ему как будто каждый день такое говорят. После он передавал через бабушку, чтобы я приходила, если у меня будут какие-то вопросы или мне просто захочется пообщаться. Это был удивительный опыт. Я подумала: «Сейчас в церкви служат люди моего поколения. Может, они по-другому воспитаны и менее гомофобны?»
Об ЛГБТ и реакции на религиозность
Мне намного проще сказать, что я лесбиянка, чем что я верующая. Я часто вижу в ЛГБТ-пабликах противопоставление ЛГБТ и веры. Я постоянно слышу, как осуждают православную церковь и издеваются над религией в целом. Иногда я чувствую себя как в притче про Петра и петуха, который прокричит три раза, прежде чем Пётр отречётся от Иисуса. Не то чтобы я отрекаюсь от своего вероисповедания — мне проще промолчать и не вмешиваться. Я чувствую какое-то бессилие: я не смогу ничего доказать этим людям, не смогу объяснить, почему я так живу, почему выбрала этот путь. Я не Иисус, не священник, не монах. Но я это всё прожила. И свою сексуальную идентичность я тоже прожила.
Я замечаю, что у многих людей, которых я знаю не так давно, но которые много для меня значат, есть представление, что церковь — это «жесть». Когда я смотрела ролик с выступлением Pussy Riot в храме и видела реакцию людей вокруг (они смеялись над попами, монахинями, церковью), у меня возникли смешанные чувства. С одной стороны, я понимаю, почему Pussy Riot это сделали. А с другой стороны, храм для меня имеет ценность. Это одно из тех мест, где я могу общаться с Богом.
Об институте брака и ЛГБТ
Конечно, для меня институт брака имеет значение. А ещё мне было бы важно, чтобы православные верующие видели, что для ЛГБТ-людей семейные ценности тоже важны. Если бы мой любимый человек не был православным, я бы согласилась провести обряд в его церкви. У меня был опыт крестин, где мой крёстный ребёнок крестился в католицизм, а крёстный отец был протестантом. Я не считаю, что таким образом предаю свою веру, потому что так мы несём чуть больше ответственности друг за друга ещё и перед Богом.
О союзничестве и сообществе
Мне бы хотелось, чтобы у ЛГБТК-сообщества были союзники и за пределами самого сообщества: «Я тебя понимаю, принимаю, разделяю твои ценности, борюсь вместе с тобой за твои права, но я не ЛГБТК». Я хочу, чтобы мы объединялись, находили союзников. Иногда мы смотрим только в одну сторону и не видим альтернативных методов, с помощью которых могли бы стать сильнее. Сообщество — это хорошо, но когда ты находишься постоянно в одном и том же окружении, ты начинаешь костенеть. Я за то, чтобы религию и гендер можно было объединить в свою идентичность.
Быть любимым Богом, по моему мнению, не значит быть отверженным и страдать. Мне бы хотелось, чтобы люди рядом со мной услышали, что мой Бог — это про любовь и про жизнь здесь и сейчас.
Таня
Раньше я посещала мечеть в Минске, сейчас не посещаю. Сама я из другого города. В мечети проходили занятия по религии, были и просто посиделки. На них могли присутствовать все, кто пожелает, — даже люди другой религии, которые хотели узнать больше об исламе. В день могли прийти десять человек, а могли и три — как у кого получалось с работой или учёбой. На тот момент я не испытывала дискомфорта в отношении религии, а сейчас особого желания посещать мечеть у меня нет. Я не очень комфортно себя чувствую в этой среде. Я чувствую, будто «противоречу» своей религии. Я не могу быть собой в мечети, слушая лекции о том, что все мы должны быть «правильными». Это вызывает у меня апатию.
О пути к религиозному опыту
С рождения я была православной христианкой по умолчанию, как и мои родители. Я редко ходила в церковь, а мои сверстники часто посещали храмы по разным поводам. Однажды случилось так, что моя мама узнала про ислам и сразу приняла его, а позже рассказала про него мне. После того, как я познакомилась с исламом, мне он показался ближе. Я поняла: вот та религия, которая не вызывает у меня вопросов. В ней нет икон, нет сына божьего, нет вообще ничего лишнего — есть только один Бог.
На сегодняшний день в исламе я уже третий год.
© Янис Саар / Коллаж. Фон – черно-белое распечатанное фото комнаты: слева окно с прозрачной занавеской, справа – белая дверь. В комнате темно, свет от окна не освещает углы. Окно вырезано – в прореху вставлено макро-изображение радужных разводов и пузырей. Такие же разводы видны снизу. Поверх наложены черно-белые изображения людей разных возрастов и национальностей. Они улыбаются, поют, играют на музыкальных инструментах.
О пути к своей квир-идентичности
Я никогда не задумывалась о своей ориентации. Эта тема попросту не волновала меня. Мне могли нравиться мальчики, но редко. Девочки нравились ещё реже. Иногда я вообще чувствовала себя асексуальной (хотя это слово пополнило мой словарный запас несколько позже). Это были целые периоды жизни, когда я ни к кому не испытывала тяги или просто симпатии, и тем не менее я всегда считала себя гетеросексуалкой — даже не знаю, почему. Замуж никогда особо не хотела, но могла думать, что когда-то в будущем у меня появится муж.
Сейчас я всё-таки встретила любовь всей моей жизни, и это девушка. На данный момент я идентифицирую себя как пансексуалка.
О внутренней гомофобии и камин-ауте
Я не испытывала внутренней гомофобии. Сейчас камин-аут — это то, в чём я больше всего нуждаюсь, и в то же время совершить его сейчас мне никак нельзя по целому ряду причин, хоть и очень хочется. Я планирую сделать его через пару лет. Сложно предугадать реакцию моих родителей, но я знаю точно: она будет негативной, особенно со стороны мамы.
Ну а вообще мне очень сильно не нравится сама необходимость камин-аута. С самого рождения я даже подумать не могла, что мне предстоит эта нервотрёпка. Меня возмущает тот факт, что ЛГБТ-люди часто боятся открыться, потому что опасаются быть отвергнутыми обществом или получить негативную реакцию. Несправедливо, что кто-то должен переживать из-за того, кем он является, страдать по этому поводу и калечить себя, а кто-то так и проживёт свою обычную, «нормальную» жизнь в абсолютном спокойствии. Хочется, чтобы все люди были равны в глазах друг друга — с камин-аутом или без него.
О пересечении идентичностей
На данный момент обе мои идентичности в какой-то степени страдают друг от друга. Религиозная, пожалуй, больше, ведь в итоге я перестала ходить в мечеть и всё чаще задумываюсь о дискриминации гомосексуальных людей: в некоторых мусульманских странах не только обещают ад гомосексуальным людям, но и осуждают их на смертную казнь. Это подрывает моё отношение к религии.
Я бы хотела, чтобы в моей религии изменилось отношение к ЛГБТ-людям, к их семьям, браку.
В квир-сообществе я чувствую себя комфортно. Я чувствую себя в безопасности и не чувствую угрозы жизни или другого негатива со стороны людей. Для меня ЛГБТ-сообщество — это и есть равенство. Это принятие всех людей независимо от того, кем они являются.
О религии
Сложно сказать, что мне даёт религия, если в целом она токсична для одной из моих идентичностей. Раньше религия была для меня как свет: она давала надежду и выступала опорой в жизни. Но когда я поняла, что мне грозит ад… Даже не знаю. Я просто не могу не верить в Бога — я действительно продолжаю в него верить и надеюсь, что он простит нас всех.
И в то же время я задаюсь вопросом: простит за что? За то, какие мы есть? Всё-таки я верю, что любовь победит.
Валентин
Верующим я был всегда, я был крещён в православной церкви. Во время школы любил «сачковать» уроки и вместо них ходить в церковь. Мне нравился запах ладана.
Мои родители выросли и воспитывались в эпоху атеизма, и особой религиозности с их стороны не было. Но моя религиозность для домашних никогда не была проблемой: и когда я учился в семинарии, и ещё до учёбы, во время школы, когда я уезжал пожить в монастырь в Украину.
О своём служении
Я, можно сказать, «священнослужитель специального назначения». Покрестить, отпеть, похоронить — вот, собственно, и всё, что я могу. Я поддерживаю связь с людьми, которые рассеяны по всей стране и которые в силу тех или иных обстоятельств не могут или не хотят принадлежать к православной церкви, которая официально существует у нас в стране. У нас нет своего храма, у нас нет места, где мы могли бы собираться. Мы не называем это общиной в традиционном смысле — это больше про общину первых веков христианства.
Изначально были я и ещё три человека, а потом наше сообщество разрасталось, информация передавалась из уст в уста. Теперь нас пятнадцать человек. С гомосексуальными людьми никто особо в церквях не работает, потому что никто не приходит и не говорит «здравствуйте, я представитель ЛГБТ-сообщества, я хочу посещать вашу церковь». Это больше встречи «по знакомству», рекомендации, а трансгендерные люди в церкви мне, к сожалению, не встречались и с такими темами не обращались. Спасибо современной технике, мы поддерживаем общение через социальные сети: вайбер, скайп. Есть и личная переписка. Люди ходят в церковь не два раза в год, на Пасху и Рождество, — каждый ходит во своей нужде. Не у каждого на лбу написано, что он гей или бисексуал. Ребята ходят в свои местные церкви, где священник даже не догадывается ни о чём.
У нас нет разделения на православных и католиков. Как говорит Папа Римский: «Главное, что ты ищешь дорогу к Богу, а не к конкретному храму».
© Яна Сорока / Коллаж. Фон – изображение религиозного сюжета. На фоне звездного неба сидит старец в тоге, над его головой нимб и шестиконечная звезда, вокруг него летают ангелы. Изображение старца – это повторяющийся паттерн. Впереди между его коленями каскадом размещены еще несколько его фигур поменьше. За его плечами - еще одна его фигура, это черно-белый фрагмент, он выходит за рамки цветного фона. О принятии себя, аутинге и учёбе в духовной семинарии
Я учился, но не закончил учёбу. Думаю, понятно, почему: не сошлись с церковным руководством в позиции относительно ЛГБТ.
Осознавать себя я начал лет в 13—15. Вера и принятие своей идентичности развивались параллельно, не мешая друг другу, и до момента, когда я пошёл в семинарию, идентичность с религией не пересекалась. Внутренняя гомофобия у меня началась около 22—25 лет во время учёбы в семинарии. У меня возникало чувство, что для меня гомосексуальность — это что-то непозволительное. Был тяжёлый период, когда я на полгода снял с себя крестик, потому что мне было стыдно его надевать. Я решил пообщаться с умными людьми, с теологами. Оказалось, что всё не так, как я думал. Поэтому я решил нести эту благую весть дальше.
В семинарии меня зааутили. Это был гневный донос моему руководству. На меня написали кляузу: «А вот вы знаете...» Были разбирательства. Можно было остаться, но я решил, что наши дороги разошлись.
Если дорога начинается с недоверия, то, наверное, лучше поменять эту дорогу. Потому что в том письме я был обвинён во многих грехах человеческих — и во всех безосновательно. У меня спросили: «Почему мы должны верить тебе, а не автору письма?» У меня не нашлось что ответить на это. Единственное, что стоит, наверное, отметить, — я благодарен своему церковному на тот момент руководству за то, что мы разошлись мирно. Мне никто не предлагал уйти, никто на меня не давил, не кричал. Мне сказали: «Подумай пару дней». Через пару дней моё желание утвердилось.
Об отношениях с окружающими и повседневности
Я сталкиваюсь с агрессией практически каждый день. Но если ЛГБТ в современном обществе — это «оппозиция», то ЛГБТ-христиане — это «оппозиция» и для «оппозиции», и для всех остальных.
Мы как чужие среди своих. Нас не любят традиционалисты: РПЦ, официальная оппозиция католического костёла. Точно также нас не любят ЛГБТ-активисты. Мы как между молотом и наковальней.
Я стараюсь с такими людьми на религиозные темы не разговаривать, а поддерживать беседы на другие общие темы. Я состою в группе «Журналисты за толерантность», среди наших ребят хватает религиозных, и мы прекрасно сосуществуем вместе. Мы друг друга прекрасно дополняем.
Библия — это не свод законов, который написан сухим юридическим языком. Её нельзя использовать, следуя букве. Прежде всего, Библия писалась как литературное произведение, поэтическим языком. К тому же Библия всегда переводилась, то есть та Библия, которую сегодня держим в руках мы, которая написана, например, на русском, — это перевод с нескольких других переводов. Первоначальный смысл, который был вложен в этот текст, давно утерян. Поэтому, когда, доказывая что-то, опираешься на Библию, нужно быть очень осторожным. Те, кто любит сыпать цитатами и вспоминать Содом и Гоморру и множество других примеров, всегда почему-то забывают, что там было написано ещё много интересных вещей. Все, например, любят вспоминать книгу Левит — «да не возлежит мужчина с мужчиной как с женщиной» (Левит 20:14), — но при этом все упрямо забывают, что тот же Левит чуть ниже по тексту писал, что дети, которые ослушались родителей своих, должны быть преданы смерти (Левит 20:9), как и те, кто смешивает ткани в одежде (Левит 19:19), и те, кто ест моллюсков морских, потому что они творят беззаконие в очах Господа (Левит 11:20). Позиция людей, которые приводят гомофобные цитаты, очень избирательна. Если они хотят найти истину, то этот путь к истине не ведёт. Если они хотят просто, извините за выражение, пукнуть в воду, то это очень действенный путь, действительно шума будет много.
О религиозных обрядах
Я не думаю, что открою Америку или большую государственную тайну, если скажу, что и у нас в Беларуси, и у наших соседей в России и Украине венчания однополых пар происходят. Просто обвенчавшиеся пары не выкладывают свои свадебные фотографии в социальные сети. Внутри официальных религиозных организаций, которые есть в Беларуси, есть священники, которые прекрасно понимают, что у Господа Бога есть куда более важные занятия, чем смотреть, кто с кем спит. Они смотрят на эту проблему немного другими глазами, в отличие от их официальной церкви. И мы с этими священнослужителями стараемся поддерживать общение. У них исповедуются наши ребята, но это всё происходит на уровне индивидуальной договорённости. Сообщение на столбе не найдёшь: «Приходи в такую-то церковь, православный священник тебя исповедует». А венчание происходит, но, к сожалению, не католическими священнослужителями, такими, скажем, как я.
Об отношениях с епархией
Меня рукополагал епископ Переславский и Богуславский Владимир, рукоположение было в Киеве. С точки зрения РПЦ и Московского патриархата я самозванец, фрик и так далее. Об этом было большое интервью с пресс-секретарём Минской епархии. В один из разговоров с епископом греческой ортодоксальной православной церкви я ему сказал [о своей гомосексуальности — прим. ред.], чтобы это потом не стало сюрпризом. Мне ответили: «Хорошо, мы знаем, кто ты, мы знаем, что ты знаешь, кто ты». В Беларуси православная церковь тоже знает. Тут спасибо СМИ и периодическим гомофобным выступлениям церковных лидеров, на которые я стараюсь реагировать.
О романтических взаимоотношениях
У меня с партнёрами всегда всё сложно и тяжело. Потому что для большинства из них проблемой оказывается либо моя религиозность, либо мой активизм. Кто-то боится активизма, чтобы не «спалить» себя перед окружающими. Кому-то не даёт спокойно спать моя религиозность. В нашем гомофобном обществе быть гомосексуалом и при этом ещё христианином вдвойне тяжело.
О перспективах
На Великом Соборе, который проходил на острове Крит, было передано письмо Европейского Форума ЛГБТ-христиан, в котором ЕФ призывал европейских лидеров изменить своё отношение к ЛГБТ. Официально, конечно, это письмо там не рассматривалось. Но я знаю, что в кулуарах некоторые патриархи делились своим мнением об этом письме. Мне кажется, церковь уже понимает, что она ошибалась, но пока не знает, как вести себя в этой ситуации. Думаю, РПЦ Московского патриархата однозначно никогда не придёт к пониманию, что она ошибалась. И если вдруг завтра вселенский патриарх Варфоломей признает, что церковь ошибалась и нужно изменить свое отношение к ЛГБТ, то РПЦ уйдёт в раскол. Это будет [признание церковью ЛГБТ+ сообщества — прим. ред.], просто нужно подождать. Кто мог подумать лет пятьдесят назад, что Папа Римский со своей кафедры будет извиняться перед представителями ЛГБТ-сообщества и говорить: «Кто я такой, чтобы судить человека, если он идёт к Господу?» Но сегодня мы это слышим. Я понимаю, что католики, скорее всего, быстрее сделают этот шаг. Но православные их тоже догонят.
