Я небинарная полигендер бальзаковского возраста и мне не нужно вам что-то доказывать. Но всё по порядку...
Как же вы мне надоели. Я устала объяснять и оправдываться. Я устала доказывать, что я — это я и я имею право на существование. Я не люблю косметику, шпильки, рюши и цветастые принты. Я хочу носить то, что мне удобно, а не то, что подпитывает чью-то политическую позицию или делает кому-нибудь жизнь комфортнее. Хватит обращаться ко мне во множественном числе, у меня нет раздвоения личности, и мне мне всё равно, какой грамматический род вы используете. Хватит называть меня персоной. Я не персона, я человек. Не надо навешивать на меня стилистически нагруженные кальки из английского языка, они только все усложняют. Я не могла себе представить, что мой небинарный камин-аут обернётся таким количеством сексистких комментариев, неприязни и гетеронормативного гнёта. Причём всё это исходит от других небинарных людей, которым почему-то очень важно нормировать то, как я показываю миру свою небинарную сущность. Я не спорю, важно построить общество, где гендерная экспрессия будет свободной, или общество, свободное от гендерной экспрессии. Но зачем это делать моими нервами? Зачем отказывать мне в небинарной идентичности, если мне не нужно играть по вашим правилам?
Я небинарная полигендер бальзаковского возраста и мне не нужно вам что-то доказывать. Но всё по порядку.
© Анна ЖиньЯ родилась и выросла в г. Минске, ходила в приличную школу в центре города и застала развал советской системы во вполне осознанном возрасте. То, что я небинарная полигендер я могу сказать теперь, т.к. соответствующая лексика стала активно разрабатываться только в последнее время. До того я себе такие вопросы не задавала и жила как жила, хоть и понимала, что внятно описать свой пол я не могу, да и незачем. Приписанный пол был — куда же без него? — но я с ним не спорила, как и со многим другим, навязываемым бюрократией. Мне повезло с родителями. Меня не ругали за то, что я одевалась в мамины вещи, пусть в каких–то книгах это называется кроссдрессингом. Я не видела в этом перехода границ, мне не хотелось быть кем-то ещё. Возможно, меня вело чувство игры или желание быть похожей на маму, я сейчас не помню. Я отличалась от остальных; это вело к эмоциональной изоляции, одиночеству, книгам и разного рода артистическим кружкам, вроде театрального и бальных танцев. На улице меня спрашивали, девочка я или мальчик, лет до тринадцати, я часто баловалась называясь то одним, то другим полом. А потом у меня начались гормональные изменения, и вот тут всем сразу стало не всё равно.
Пубертат — это всегда травматично. Небинарный пубертат — травматично вдвойне. Проблема была не в том, что на мне стали отрастать огендерированные части тела. Проблема была в несовпадении анатомии с «должной» социализацией. Я говорила, двигалась и всё делала не так. Травили за гендерный диссонанс все. В школе, во дворе, а знакомые и некоторые родственники «намекали» если не на психические отклонения, то на «нетрадиционную сексуальную ориентацию». Кстати, похоже, что гомосексуальность — это самое простое объяснение многих гендерных вариаций. Людям так проще.
Механизмы гендерного нормирования хорошо разработаны и всегда под рукой: люди знают, как назвать / обозвать, как пошутить и показать собственную «нормальность», как причинить боль, зная, что за насилие к ЛГБТК последствий, скорее всего, не будет.
Помню, что меня ранило, когда меня называли «оно». Я где-то отшучивалась, где-то пряталась в чтении книг.
Так продолжалось пару лет, пока я не сообразила, что мне всё равно, буду я понятой и принятой или нет, поэтому я могу самовыражаться как хочу. И началось. Были эксперименты с цветом и длиной волос. Мама иногда что-то советовала, покупала хну и водила к своей стилистке, а иногда пугалась, глядя на выбритые виски или лоб, прокрашенные пряди, которые делали меня похожей на дикобраза. Это был Минск конца 80-х – начала 90-х, в школе была форма, что многое упрощало. А вот когда форму носить было не обязательно, я была нарочитой унисексой. Это стремление к половой «неузнаваемости» окрепло, когда я начала учиться в университете. Моя причёска, кольца в ушах, джинсы в обтяжку и ботинки снова заставляли прохожих или работниц на почте путаться и не знать, как лучше ко мне обращаться — «девушка» или «молодой человек».
© Анна ЖиньТеперь я понимаю, что это не было самым удачным стратегическим решением с точки зрения безопасности, т.к. в моей жизни случались очень неприятные инциденты. Вербального и эмоционального насилия хватало, но я находила выход в эпатировании окружающих, чтении книг и просмотре фильмов. Но ничего, как видите, я выжила и даже в чём-то преуспела. Что бы ни происходило, я упрямо отказывалась быть жертвой и упивалась возможностью озадачивать незнакомых людей невнятностью своего гендера.
Собственную гендерную инаковость я понимала, но жила без внутреннего конфликта. У меня не было и нет гендерной дисфории, врождённая оболочка меня вполне устраивает. Полигендерность моя проявлялась в тесноте гендерной социализации: в какой-то момент скрывать анатомический пол стало невозможно, а вписаться в нормативные рамки маскулинности мне никогда не светило. К гомофобным обзывательствам, насмешкам и отчуждению я привыкла. Большей проблемой было то, что мне просто хотелось общаться, а от меня хотели гендерного контракта. Я не понимала, почему всем так важно меня «выровнять». Возможно, я не отдавала себе отчёта, что моё существование и было гендерной альтернативой, и что моя гендерная странность, возможно, была способом сказать «нет» не столько врожденному полу, сколько модели социализации, с ним связанной.
Время шло, унисексой я уже не была, но и в рамках приписанного пола себя я полностью не ассоциировала. Когда мне было под тридцать у меня включился тестостерон, я начала лысеть по мужскому типу и обрастать волосьями в неожиданных местах, на плечах, например. Я тогда училась в Германии, стипендия была маленькая, а за стрижку брали 15 евро. Поскольку нет худшего наказания, чем плохая стрижка, я сказала «хрен вам», купила себе машинку и побрила всё под «нулевую» насадку. Этот чудный «ёжик» я всё равно потом красила под настроение, но вопрос визуализации нейтральной гендерной экспрессии у меня ушёл сам собой. Это не стесняло моё ощущение пола, скорее, во мне поселилось чувство свободы, которое частично подпитывалось осознанием того, что я не часть системы.
© Анна ЖиньА потом заговорили о небинарности. Пришёл дискурс, который дал возможность спокойно и без истерик говорить о гендерной идентичности, которая может быть чем-то бОльшим, чем женщина или мужчина, чем цис– и трансгендерность. По крайней мере, я так думала и решилась рассказать о своей небинарной полигендерности. Я надеялась, что можно будет жить без гетеро– и бинарного нормирования, по крайне мере, среди своих. Но я ошибалась. Я не сталкивалась с таким количеством непонимания, агрессии и ненависти даже от минских гомофобов. Я сейчас живу в Северной Америке, я тут европейский человек, с утонченными манерами и вкусом. Здесь людям важнее национальность, так им проще приписывать вам кулинарные предпочтения, например, я как наполовину полька просто обязана питаться бигосом и пирОгами-пельменями. А вот гендерно неконформное комьюнити — как местное, так и русскоязычное на бывших родинах — инаковости (или неподчинения?) не прощает.
В чём суть конфликта: сегодня небинарность, в основном, визуально оседает в двух формах. Первая — унисекс или андрогинность, чтобы пол совсем не читался, что в какой-то степени предполагает определённую телесную конституцию. Вторая форма более доступна — это нарочитое смешение гендерной экспрессии. Выражается оно в гендерном переосмыслении и экспериментах с макияжем, длиной волос и бороды, стилем одежды и так далее, до такой степени, что стереотипные гендерные признаки перестают что-то значить. Всё это прекрасно, но есть одно «но»: мне не подходит ни один из этих вариантов. Всё это мне было важно двадцать лет назад, я своё уже отандрогинила. А гендерквир — это не мой стиль. Я тяготею к классике, без подчеркивания пола тем или иным способом. Ношу я вещи для обоих традиционных гендеров, но те, что хорошо сочетаются и удобны. А вот каблуки я люблю, да, что-нибудь готическое на элегантной платформе. И руководит мной не гендерная экспрессия, а чувство стиля.
Меня беспокоит то, что мы упускаем из виду момент формирования социального знака: небинарность становится узнаваемой как андрогинность или как смешение гендерных признаков, гендерквир, гендерфак (гендерфак — термин, которым квир-активисты_ки стали называть демонстративный отказ от гендерных стереотипов, поведенческих норм, стандартов, касающихся внешности, которые диктует общество, — прим. ред.), и т.д. То есть происходит упорядочивание, стандартизация небинарности. Хотя, по сути, небинарность или гендерная неконформность, должна помогать освободиться от гендерных тисков. Получается, что небинарность, как и любой другой пол, обрастает не только узнаваемыми визуальными и поведенческими признаками, но и механизмами контроля и подавления. Например, когда тебе могут сказать, что вовсе ты не небинарная, раз ты не используешь декоративную косметику в тон бороды или не носишь лифчик на своей волосатой груди. То есть вместо революционного расшатывания системы, как многие думают, наоборот, происходит затвердевание гендера как категории социального контроля. Мы снова подтверждаем принцип пол = гендерная экспрессия. Патриархатная система только крепнет, когда мы заняты проверкой натуральности или достоверности чьей-то гендерной идентичности, мы просто добавляем больше вариантов для её определения и вписывания в нормативную систему.
Небинарность безгранична, равно как и способы найти себя.
Не поймите превратно, это моя история, вариация и мнение. Я очень рада, что теперь есть возможность публично выразить свою небинарность и прийти к какому-то внутреннему балансу. Я понимаю, что кому-то «болит» больше, чем мне, и им важнее визуализировать и вербализовать своё непопадание или неподчинение бинарным гендерным нормам самыми разными способами. Небинарность безгранична, равно как и способы найти себя. Проблемы начинаются тогда, когда одна часть сообщества начинает контролировать другую. В случае небинарности это принимает форму контроля твоей гендерной экспрессии и может сопровождаться агрессивным отказом хотя бы выслушать другую точку зрения. Я устала от всего этого.
