Я учился на последнем курсе. Понимал, что, скорее всего, придётся отслужить в армии. Особых ограничений по здоровью у меня не было. Искал возможные пути к отступлению. Посоветовавшись со своим (бывшим) парнем, решил, что стоит сказать о своей гомосексуальности. С этой мыслью в итоге пошел на комиссию...
И вот наступил тот самый день «Х». Не понимаю, как могут проводить осмотр в таких условиях. Большое помещение, в котором сидит несколько разнопрофильных специалистов, и всё, что их разделяет, — это шкафы и шторы. Допустим, мне надо что-то сказать психиатру. Получается, я должен совершить камин-аут не только перед ним, но и перед всеми, кто в данном помещении находится. Возможно, это сделано специально, чтобы люди боялись говорить о себе и в большинстве случаев на вопрос «Жалобы есть?» отвечали просто «нет». И получали заветное «годен» без лишних вопросов. Ведь если в выписке из поликлиники нет никаких «диагнозов» и нет жалоб, то ты здоров и годен. Да и диагнозы не факт что учтутся. Чтобы не быть голословным: хирург, сидя напротив, в паре метров от меня, понял, какая у меня степень плоскостопия. При этом я был в носках. Этот прекрасный человек мило ухмыльнулся и сказал, чтобы не боялся и что служить буду. А теперь спойлер: только из-за плоскостопия я оказался негодным.
© Иллюстрация Лены Немик В этой странной обстановке я сел к психиатру и сказал, что гей. Это было не самым простым и лёгким, но я это сделал. Надо было видеть реакцию и лицо бедного мужчины. Он судорожно начал искать справочник по психиатрии. Книга была явно не из ХХІ века. Возможно, даже старше меня. Со мной он об этом не говорил. Просто взял направление и написал код из этой чудесной книги.
С этой нелепой бумажкой я поехал в Республиканский центр психического здоровья. Сидел в холле и ждал, когда отведут в отделение. Пришло несколько человек, и нас всех вместе повели на опрос. Медсестра задавала вопросы: кто, как, где и зачем? Самое странное в этом всём то, что мне изначально не поверили и отговаривали. Что-то типа «Зачем ты себе жизнь ломаешь?» и «Ты же потом не сможешь на права пойти». Если я гей, то разве должен как-то доказывать это? Вы можете не верить. А я не обязан вас переубеждать. Я такой, какой есть.
До сих пор не могу понять, каким образом они проверяют, гомосексуал парень или нет. Тесты были на память, реагирование и работу головного мозга. Мне кажется, это было очень поверхностное обследование, чтобы оценить общий уровень психического здоровья. Отчасти понимаю, почему так. Это конвейер, где качество стоит на последнем месте. Плюс нехватка персонала. И как результат пациентов просили выполнять какую-то работу за бонусы. Это могли быть выходные дома или пара лишних часов вне больницы. При этом у пациентов были обязанности, которые они должны были выполнять. На моей памяти это была первая больница, где ты не имел права от них отказаться. Дикое чувство бесправности, где врачи и остальной медперсонал могут тебе нарисовать любой диагноз, если не будешь «послушным» пациентом. Толерантности там не стоит ожидать. В лучшем случае безразличие.
© Иллюстрация Лены Немик Я был честен во всём, кроме одного. Никто из соседей по отделению не знал, с каким диагнозом я поступил. Это было специальное отделение для призывников. Там были разные парни. Кто-то был из-за тату и пирсинга, кто-то стоял на учёте в школе, такие как я и т.д. Я чувствовал себя небезопасно. В один из дней двое парней напились. Они вели себя очень агрессивно и искали, на ком сорвать злобу. Помню, как после их попытки придраться ко мне я громко сказал: «Если вы напились, ведите себя как люди». Было страшно. В паре метров сидел санитар, но он никак не реагировал. Я сам отвечал за свою безопасность. В итоге парни слишком разошлись, и санитару всё-таки пришлось вмешаться и выпроводить их из отделения.
Через пару дней в отделение положили парня. Я чётко понимал, что, скорее всего, он, как и я, рассказал о своей идентичности. Его внешность, речь и жестикуляция не вписывались в принятые нормы для мужчин. Некоторые парни открыто озвучивали гомофобные оскорбления. Персонал на это тоже не реагировал. В отделении был общий туалет и душ, который принимали в строго отведённое время. Многие брезговали находиться с этим парнем в душе, «потому что он п#дор». Было много подобных моментов. Мне стыдно, что я никак не поддержал его и оставался в стороне. Я знаю, что это такое — когда ты в центре общего внимания и тебя травят. Было страшно. Никогда не прощу себе ту минуту слабости. Сейчас я понимаю, что важно не молчать и не оставаться в стороне. Молчание не решает ничего. Важно говорить.
В итоге всё закончилось для меня благополучно: я получил отсрочку. Хотя моё заявление о том, что я гей, «не нашло подтверждения». В больнице меня официально признали психически здоровым.
© Иллюстрация Лены Немик Не нашло подтверждения, Карл?! Т.е. я не гей. А кто я тогда? Хочется кричать от подобных бумаг. И что бы случилось, если бы заявление «нашло подтверждение»? Что бы тогда они написали? «Он гей, но это норма и с этим можно служить»? В идеале именно так и должно было быть. Ведь геи служили, служат и будут служить в армии. Гомосексуальные парни ничем не отличаются от гетеросексуальных, кроме сексуальной ориентации. Но мне кажется, что в текущем контексте это невозможно. Гетеросексуальным людям часто проще отрицать, что мы, ЛГБТКИ, живём среди них, точно так же работаем, служим и участвуем в жизни общества. Но с той разницей, что мы в основном невидимы, а наш вклад просто аннулируется и никак не учитывается.
Если вы думаете, что это финал, то нет. У всего этого было продолжение через четыре года. Я уволился и устраивался на новое место. Там потребовалась справка, что я не состою на учёте в психоневрологическом диспансере. И угадайте, что случилось? Оказалось, что на основании бумаги из «Новинок», где было чёрным по белому написано, что я психически здоров и что у меня акцентуация личности без указания типа, меня поставили на учёт. При этом меня не уведомили, хотя должны были. В итоге в психоневрологическом диспансере мне отказали в выдаче данной бумаги: просто дали справку, что я «годен для выполнения данной работы». Но этой бумаги работодателю оказалось недостаточно.
Впоследствии они всё же признали постановку на учёт неправомерной и изъяли мою карточку. Но чувство уязвимости и незащищённости из-за всей ситуации с диспансером осталось со мной даже после отсрочки. К счастью, я смог написать знакомой психотерапевтке обо всём и до сих пор благодарен ей за то, что она помогла и поддержала меня в тот момент.
