«Когда они пришли за мной, уже некому было заступиться за меня», — так заканчивается известное стихотворение немецкого евангелиста Мартина Нимёллера.
© Иллюстрация Дарьи ДаниловичМне кажется, что именно многолетнее невнимание к проблемам ненависти и языка вражды постепенно привело мою страну к реальным призывам к геноциду. Чтобы понять, что я не утрирую, достаточно заглянуть на главный медийный портал страны и открыть комментарии к любому материалу про ЛГБТ-людей. Можно сколько угодно уговаривать себя, что комментарии оставляют «какие-то абстрактные люди», но правда в том, что эти же люди каждый день едут с нами в лифте, транспорте, заходят в тёмные подъезды. С этими людьми мы вместе платим налоги, которые финансируют наши тюрьмы и суды, которые, в свою очередь, при случае одинаково сработают против нас. «Эти люди» — срез моего города, страны, общества, в котором я росла и в котором будут расти поколения после нас. Учителя, юристы, врачи, родители.
© Иллюстрация Дарьи ДаниловичТо, что меня как ЛГБТ-активистку и открытую лесбиянку волнует высокий уровень гомофобии в Беларуси, неудивительно. Но в последние годы поводов вспомнить стихи Нимёллера у меня хватает даже вне моего активизма. Например, глядя на то, как бульдозеры выкорчёвывают кресты в Куропатах… Или на то, как побором на массовые мероприятия облагается критически важная для Беларуси тема экологии: в этом году, впервые за много лет, в Минске не прошел Чернобыльский шлях. Должна ли я оставаться к этому безразличной, зная, что участие ЛГБТ-колонны в марше ежегодно блокировалось, а некоторые публичные спикеры всерьез предлагали сперва доказать, что чернобыльская проблема затронула здоровье геев и лесбиянок. Поставлю вопрос острее: могу ли я остаться к этому безразличной?..
Глядя на бульдозеры в Куропатах и слушая речи про то, что они там для «облагораживания территории», я видела уже знакомую подмену понятий. Всё это тоже объяснялось «традицией», «моралью», «заботой о будущих поколениях» и, конечно, сопровождалось обвинением гражданских активистов в «самопиаре» и «выпячивании» (чего, смертей и репрессий?). Будучи максимально далекой от христианства и националистической повестки, я пережила такую же боль, как и в тот день, когда моя милиция фактически назвала меня фашисткой за то, что в моей семье две женщины. Интересно, знал ли человек, составивший тот анонимный пасквиль, что лозунг «Они не пройдут» использовался испанскими партизанами в борьбе с фашистским режимом Франко?
© Иллюстрация Дарьи ДаниловичЯ чувствую, что если я не напишу этот текст и не попытаюсь объяснить, почему для меня все эти вещи являются звеньями одной цепи, мой голос (а может быть, моё молчание) станет частью коллективного шёпота о том, что всё происходящее «нас не касается».
К сожалению или к счастью, я не отношусь к той группе, за которой «придут» только в конце стихотворения… И я очень хорошо знаю, что значит быть «невыгодным союзником». Это чувство знакомо любому ЛГБТ-человеку с момента осознания себя. «Чёрные овцы» своих семей, мы так часто бывали «позором домашних праздников», что угадываем эту мелодию с двух нот.
Когда что-то плохое происходит с тем, «о ком нельзя говорить», невольно начинаешь подбрасывать дров в обвинение жертвы: ну а как они хотели (поверьте — не так), не нужно «выпячивать»... Словно отгораживаешься рациональным объяснением: меня это не касается. И ты молчишь, ведь, как писал Нимёллер, пришли не за тобой, ты «не социалист»... Не гей, не парень из небольшого ромского поселения, не журналист, не анархист...
Когда ты страхуешься невмешательством и правилами игры, в картинке справедливого мира появляется много важных слов, за которые можно цепляться, как за щит: мы мораль — они нет, мы традиция — они нет, мы государство — они нет, мы порядок/закон/логика/природа — они нет. Поверив в это, начинаешь верить и в добро с кулаками. В книге Евгении Гинсбург «Крутой маршрут», в которой она описала своё выживание в сталинских лагерях, есть много упоминаний о второй волне репрессий. О людях, которые до последнего твердили себе и сокамерникам, что оказались в подвалах Лубянки «случайно», «по ошибке», в отличие от окружающих...
Тем больнее даётся позже понимание, что механизмы репрессий всегда работают одинаково. Мясорубке абсолютно всё равно, из чего она делает фарш: она не имеет моральных представлений. Она — просто машина. Которую мы попытались наделить нашими представлениями о справедливости.
© Иллюстрация Дарьи ДаниловичЦерковные иерархи, которые год назад призывали местную администрацию спасти Пасху от «шабаша содомитов», в этом году оказались вынуждены призывать общественность к тому, чтобы спасать Пасху и священные для них символы от той же администрации, которая «выполняла свою работу», выкорчёвывая кресты по указанию вышестоящих. Это просто работа машины. Механизм не изменился — изменилось правило сортировки. Безликие «они» пришли за кем-то новым. И предыдущих козлов отпущения уже не было, чтобы сохранять твою призрачную безопасность. А когда об этом написали в газетах, большинство из твоих соседей сказало: «А что они хотели, нечего было…» И отвернулись. Завтра будут другие новости.
© Иллюстрация Дарьи ДаниловичНадежда на то, что исключение и ненависть могут привести общество к справедливости, — это самообман. Игра в казино, в котором невозможно унести куш. Ты можешь выиграть пару ставок и даже выпить призовое шампанское, но ночь длинна, и рулетка всё ещё крутится.
Литература прошлого века — это, конечно, лирика. А реальность моего сегодняшнего дня — это призывы убрать слово «гендер» из концепции закона против домашнего насилия, потому что «это слово продвигает права ЛГБТ».
Реальность — это препятствие сексуальному просвещению в школе, несмотря на высокий процент насилия в подростковых коллективах и семьях. Это плакаты о том, что брак является защитой от ИППП, потому что правда о возможности полноценной и долгой жизни с ВИЧ «растлевает подростков». Это эфиры в прайм-тайм с гомофобной лексикой высших чинов или бесконечное цитирование их «сожалений» о том, что женщины в Беларуси могут быть лесбиянками. Моя реальность, как и реальность сотен людей вокруг меня, — это открытое злорадство культурных деятелей от отмены чтения стихов, это тысячи писем «неравнодушных» и «не промолчавших» во властные инстанции с целью «не допустить подобного в ИХ стране». Это запугивания, угрозы и непоколебимая вера в то, что у преступлений есть гендер или национальность... Потому что «это вот всё — не НАШИ ценности».
© Иллюстрация Дарьи ДаниловичПоследние месяцы показали, что из «наших ценностей» при желании можно выбросить что угодно. Я не склонна мистифицировать факты, но признаюсь: глядя на то, как надгробные кресты забрасывают в машину, словно мусор, я испытала суеверный ужас. Я едва ли могу сегодня представить что-то более нездоровое для общества, чем осквернение могил. И мне кажется абсолютно неважным, насколько исторически достоверными являются подсчёты, какие именно люди там лежат и, главное, было ли место поминовения с кем-то согласовано. Для меня кресты в Куропатах были и остаются символической точкой преломления человеческой памяти — признанием того, что мясорубка репрессий всегда направлена против человека, что у неё нет никакой «справедливой стороны». Не спрашивай, чьи кости там лежат, потому что это наши кости. Не спрашивай, по ком звонит колокол...
Читая в тот же день официальные комментарии про то, что благоустройство урочища должно быть «без политики», я невольно подумала: какой оксюморон, аполитичная память о политических репрессиях. Я думаю о том, как легко в неугодное и «не наше» можно превратить всё, что сегодня каждый из нас чувствует своим и важным. И сколько после этого пройдет времени, прежде чем, повторяя библейскую сцену, те, кто ещё вчера стоял с тобой рядом, сочтут тебя невыгодным союзником. «Все отступитесь вы от Меня в эту ночь», — говорит своим ученикам Иисус. Когда твои ценности больше «не в тренде», потому что политика изменилась, какие слова у тебя останутся, чтобы удержать рядом тех, за кем ещё не пришли?..
Милана Левицкая для MAKEOUT
