О внутренней гомофобии

Кристина
«Я никогда не думала, что это странно и неестественно»

В подростковом возрасте, насколько я помню, у меня не было проблем с принятием себя. Хотя вспоминать я не очень люблю: это как будто ты «подстраиваешь» свое прошлое под себя сейчас.

Все подростковые катаклизмы я проживала со своим другом. Сейчас мы уже около 3 лет не общаемся. Помню наши разговоры в шестнадцать-восемнадцать о том, хотела ли бы я поцеловать девушку, переспать с девушкой. Я никогда не думала, что это странно и неестественно. Мне было интересно, я была к этому готова. Хотя тогда для меня это было скорее вызовом, чем желанием.

Когда ты влюбляешься и у тебя появляются отношения, ты понимаешь, что это уже не игра и тебе нужно со своими чувствами как-то выходить в большой мир. И если твоя влюбленность — в девушку, то ты выходишь и сталкиваешься с тем, что мир к тебе такой не готов. И, естественно, поначалу ты ищешь причину в себе.

Я пыталась понять, что со мной не так, может, все они правы, а я неправа, может, все это на самом деле извращение, ведь в Библии же так и сказано, а в Конституции вообще написано, что семья — это мужчина и женщина, и больше ничего. Все вокруг говорили, что это просто «интерес к новому».

***

«Я бы никогда не выбрала отказаться от себя самой»

В какой-то момент ты понимаешь, что не можешь быть собой, пока не будешь принята другими. У меня была острая потребность в принятии мамой.

У тебя все офигенно, ты по уши влюблена. Приходишь к маме и говоришь, что любишь девушку. Мама смотрит на тебя опухшими в одно мгновение от слез глазами и говорит: лучше бы ты была беременной. И твоего маленького счастливого мирка в одно мгновение бац — и нет. Потом она вообще заявила: лучше бы ты была одна. Спасибо, мама. Теперь я это вспоминаю спустя 5 лет после расставания.

Когда прошло немного времени, и истерика и с ее, и с моей стороны поутихла, она сказала эту героическую фразу: какой бы ты ни была, ты моя дочь. И добавила: но про «нее» мне можешь не говорить.

Это был самый большой удар, который только могла нанести мне мама. Потому что когда у тебя первая любовь, тебя еще нет. Есть только вы, одно целое с человеком, которого ты любишь. И когда тебе говорят, чтобы ты его не упоминала, то, фактически, отказываются и от тебя.

Я, в принципе, не склонна искать какие-то способы прогнуться под ситуацию. Собственная целостность мне была гораздо важнее. Я понимала, что то, что я чувствую, не может быть неправильным. Я не буду отказываться от того хорошего, что появилось в моей жизни, только потому, что кому-то некомфортно рядом со мной, — мне не нужны такие люди, мне не нужна такая церковь, мне не нужны все эти институты. Никогда бы не выбрала отказаться от себя самой, назвать себя неправильной. Я была полностью готова жить сама по себе — сейчас так и происходит.

***

«Если вам хорошо, вы не обязаны делать так, чтобы хорошо было другим»

Какое-то время я пыталась ходить в церковь, в костел. Я задавала вопросы разным знаменитостям, которые приезжали к нам на филфак. До сих пор помню украинского философа и богослова Александра Филоненко из Харькова. Был первый курс. Он приехал с какой-то лекцией богословского толка. Я подошла к нему после лекции и спросила, что мне делать, как мне привести в соответствие взгляды церкви и свои чувства. Я запомнила это состояние, когда у меня за спиной как будто раскрылись крылья, — он мне тогда сказал: если вам хорошо, вы не обязаны делать так, чтобы хорошо было другим. Это был единственный человек из всей этой церковной сферы, который меня поддержал, вернее, сказал то, что мне было нужно.

Принятие себя — процесс, самокопание. Когда тебе раз за разом говорят, что гомосексуальность — это грех и ты должна себя из него вырвать, рано или поздно (я надеюсь, что рано) у любого думающего человека начнется отторжение этой идеи. У меня оно началось курсу ко второму. Я просто перестала ходить по церквям и читать литературу на эту тему. Я решила, что буду жить так. И не жалею. Потому что мне классно.

***

«У людей есть право выглядеть так, как им комфортно»

Я тоже «продукт общества», хоть и прогрессивный продукт, стоит отметить, поэтому гомофобия во мне есть. Я ее замечаю. Это ощущение «разрыва шаблона», например, когда я вижу неконвенционально одетого мужчину. Когда он подчеркнуто женственен. Тогда часть меня — консервативная, патриархальная — кричит: ну ты же мужик, будь мужиком, где твоя маскулинность! Почти то же самое происходит, когда я вижу маскулинных девушек, не похожих на тот конструкт девушки, который есть у меня в голове.

Я себя постоянно одергиваю, ведь понятно, что у людей есть право выглядеть так, как им комфортно. Я себя стыжу и ищу в человеке что-то другое, что-то более… человечное, чем внешность. Я над этим работаю, это важно.

Когда ты со всех сторон ощущаешь давление и постоянно находишься в ситуации небезопасности, очень легко выключить эмпатию и человечность. Мне кажется, людям всегда нужен враг, тот, на кого можно выпустить пар. Каким бы либеральным, свободолюбивым и понимающим ни был человек, я понимаю, что при определенных обстоятельствах он может вести себя не лучше какого-нибудь ярого гомофоба. Кроме того, никто не отменяет шаблоны, с которыми даже самым прогрессивным людям бороться сложно.

Женя
«Ненависть очень сложно контролировать»

О принятии я думаю постоянно. Для меня это медленный, никогда не заканчивающийся процесс. Когда ты больше половины жизни живешь в постоянном страхе, когда все то, что ты чувствуешь, другие считают неправильным, просто взять и полюбить себя в одну секунду вряд ли получится. Все приходит со временем.

Постепенно я осознал, что гей, что физически меня привлекают только мужчины. Сначала было непросто: в школьные годы я все время думал, что со мной что-то не так. Поэтому, когда становилось особенно тяжело, пытался крутить романы с девочками. Конечно, ничего из этого не выходило и становилось только хуже.

Потом я принял тот факт, что секс с мужчиной — это просто секс, такой же, какой случается у любого другого человека. Сейчас у меня такой этап, когда я пытаюсь принять свое тело — для меня это оказалось сложнее всего. Я позволяю себе не стесняться своих движений, жестов, всего того, что многие могли бы назвать «манерностью» (ужасное слово на самом деле). Я полюбил свой высокий голос. Парни мне всегда говорили, что он приятный, но я долгое время никак не мог забыть слова одного из одноклассников: «Разговариваешь как баба». И потом многие годы я пытался подогнать его под какой-то стандарт — как будто такой стандарт есть.

Единственное, что мне осталось сделать, — перестать скрывать свою ориентацию. Но я все еще живу в страхе: как за себя, так и за родных и близких мне людей. Я знаю, на что способны гомофобные люди: не только гомосексуальный человек, но и его семья может подвергнуться опасности. Ненависть очень сложно контролировать. Потому что это чувство, которое дает людям власть.

Возможно, это неправильно. Даже так: это точно неправильно. Но пока я живу в обществе, где все, выходящее за мифические «нормы», считается «извращением», я не уверен, что найду ресурсы открыться и столкнуться лицом к лицу с этой ненавистью. И позволить этой ненависти затронуть людей, которых я люблю.

***

«Для меня гомофобия — это про страх»

Самое сложное — признаться в собственной гомофобии. Я ее в себе замечаю. И, как мне кажется, все мы немножко гомофобны: кто-то в большей степени, а кто-то в меньшей. Для меня гомофобия — это про страх. Страх оказаться в меньшинстве, быть непохожим. Те, кто боится сильнее, совершают преступления на почве гомофобии, пишут в соцсетях и на форумах гомофобные комментарии, устраивают облавы на геев, шантажируют. В общем, делают все, чтобы показать: уж я-то не такой, я-то «нормальный», как все.

Моя гомофобия — это еще и про мои представления о мире вокруг и соответствия установок в моей голове «общепринятым нормам». Раньше она проявлялась так: когда я приходил на свидание и видел, что парень «манерный», я уходил и прекращал с ним всякое общение, за что мне до сих пор стыдно. Тогда мне было страшно, что меня с ним увидят и точно поймут, что я гей. Тогда я думал, что парень должен вести себя не так, быть таким всем из себя мужественным, мачо — соответствовать образу, транслируемому обществом. Сейчас все это редко меня беспокоит. Но иногда что-то такое проскакивает. Тогда я останавливаюсь и говорю себе: проблема не в нем, проблема в тебе, этот парень ничего тебе не должен.

Сейчас ситуация не изменилась. Откройте любое приложение для гей-знакомств: в каждой пятой анкете вы найдете «манерным не беспокоить», «девочкам не писать» и т.д. Неудивительно, что почти все эти анкеты — с фейковыми фотками. Иногда просто хочется одного из этих чуваков взять и встряхнуть: алло, позволь уже себе быть собой и не мешай другим.

Юля
«Я обесцениваю то, что имею сейчас и могу иметь в будущем»

В школьные годы, когда я начала думать о своей идентичности и сексуальности, мне было сложно себя понять и принять. В принципе, как и теперь. Иногда я думаю: «Если я вдруг стану «натуралкой», моя жизнь будет проще». Таким образом, как мне кажется, я сниму вопрос о детях, у меня будет больше потенциальных партнеров — а значит, и большая вероятность быть счастливой в романтическом плане. Но ведь получается, что я как будто обесцениваю то, что имею сейчас и могу иметь в будущем.

Я всегда понимала, что мне очень нравятся женщины. К мужчинам я либо ничего не чувствую, либо чувствую что-то дружеское, а иногда даже негативное. Был период, когда я пыталась строить отношения с мужчинами, но это ни к чему хорошему не приводило. Я давала себе шанс «стать натуралкой». В последний раз я подумала именно так: я даю себе шанс, я просто пробую. Мне было интересно, что я буду чувствовать. В какой-то момент я поняла, что вот я нахожусь с мужчиной, он меня целует, мы полуголые, но я испытываю намного меньше удовольствия и ощущений, чем пару дней назад в клубе, когда девушка просто провела пальцем по моему колену. Я подумала: что-то тут не то. Остановила процесс и ушла. И больше не пыталась.

***

«Оказывается, у меня есть целый пласт жизни, никому до этого не известный»

Мое принятие себя как лесбиянки влияет на мои отношения с другими людьми. Если я себя не принимаю, значит, я не говорю об этом с близкими людьми, с друзьями. Значит, я не говорю о целом пласте своей жизни, о романтических чувствах. Этой темы не существует. Я избегаю этих вопросов.

Когда я сделала камин-аут перед мамой, эти вопросы открылись. Та-даам! Оказывается, у меня есть целый кусок жизни, никому до этого не известный.

После камин-аута у меня появилась возможность говорить о нем не только с мамой, но и с друзьями. Со своей подругой я могу говорить о своих отношениях, о сексе, несмотря на то, что у нее все еще проскакивают гомофобные суждения. С мамой мне об этом говорить неловко. Вот тут я как раз-таки и ощущаю свою внутреннюю гомофобию. Мне некомфортно — значит, я не совсем себя принимаю, получается.

Сестре я тоже ничего не говорю, считая, что мои чувства к женщинам — волнение, трепет, влюбленность, боль, нерешительность — не так важны. Но что за хрень? Почему я могу ей говорить, что ела на завтрак, и не говорю о своих отношениях? Вот в этом всем я ощущаю свою гомофобию.

***

«От внутреннего непринятия не убежишь»

Обратная сторона внутренней гомофобии? У меня не всегда получается принимать людей вокруг меня такими, какие они есть. Я сама себе говорю: нужно принимать всех. Но я этого не делаю. Например, некоторые люди вызывают у меня негативные эмоции и чувства. Когда я просматриваю Инстаграм, и вижу, например, мужчин, выглядящих гендерно неконформно, я понимаю, что конструкт мужчины, который есть у меня в голове, не состыковывается с образом, который я вижу. Поэтому я автоматически отрицаю этот образ. Но со временем он входит в мою картину мира, я больше не испытываю негатива и начинаю видеть в нем красоту. Повторяю себе, что людей нужно принимать. Но вначале мне некомфортно. Если честно, то я не думала, почему. Возможно, это защитная реакция на что-то новое. Я думаю, что должна быть честна с собой и своими чувствами. Если мне некомфортно, я должна это признавать.

Когда я не принимаю себя, когда я с собой не совсем честна, то неправильно воспринимаю не только себя, но и все вокруг. Я блокирую часть эмоций, которые испытываю. Называю их другими словами, принимаю за другие чувства — но они все равно остаются. Например, отвращение или страх. Я их заменяю и пытаюсь что-то с этой заменой делать. Это как работать не с болезнью, а с симптомами. В итоге я чувствую себя дезориентированной, не понимаю свои эмоции, не понимаю себя. А если я не могу понять и принять себя, то как понять и принять других людей? Все это приводит к напряжению и саморазрушению. На телесном уровне у меня это проявляется через аллергическую реакцию: я буквально разрываю свое тело в попытке освободиться от напряжения. Периодически с этим помогает справляться творчество, но это работает только тогда, когда напряжение внутри доходит до такого уровня, что разрядиться жизненно необходимо. Тогда белый лист бумаги покрывается моей болью, яростью, бессилием. И я с облегчением выдыхаю.

От внутреннего непринятия не убежишь. Это как дыра внутри тебя, которую не заполнить, пока не ответишь себе на вопросы: почему мне неловко говорить (и сейчас тоже), что я лесбиянка, почему я не делюсь своими чувствами к женщинам с близкими? Пока я себе не отвечу на эти вопросы, все это будет забирать мою энергию.

Через честность с собой я учусь понимать и принимать свое одиночество. Я чувствую себя одиноко вне зависимости от того, есть кто-то рядом или нет. Потому что это чувство исходит от меня. Это было сложно принять.

Самое ужасное — когда не понимаешь, кто ты. Когда ты знаешь, кто ты, то можешь действовать. Я могу сказать: я женщина, я лесбиянка, я временно безработная, я люблю мороженое — и могу действовать исходя из заданных характеристик.
Когда встречаются два человека с неосознаваемой внутренней гомофобией, то они легко могут возненавидеть друг в друге то, что ненавидят в себе — ЛГБТК+-идентичность. Потому что чувствуют друг к другу эту гомофобию. Но ведь это абсурд, да?

Владислав
«У меня есть определенная манерность, но я ее не стесняюсь»

Сейчас мне нравятся и девушки, и парни. В школьные годы больше нравились девушки, но мне всегда было крайне некомфортно в раздевалках спортзала. Мне было интересно смотреть на мужские тела, думать о том, что я могу их потрогать.

Я знал, что «пидоры» существуют, просто не причислял себя к их числу. Почему «пидоры»? Мне нравится это слово. Я считаю, что могу его использовать, равно как и другие пидоры. Хотя когда его используют в отношении меня гетеросексуальные люди, мне, естественно, неприятно. Раньше было по барабану. В школе меня пару раз называли «пидором». Обидно было только в одном случае: когда я был во дворе с мамой, и какой-то долбоеб заорал с другой стороны улицы: «Пидор!»

У меня есть определенная манерность, но я ее не стесняюсь. Мне она даже нравится. Хотя я и понимаю, что если бы не был таким манерным, мне было бы проще на работе — я работаю в окружении «брутальных» взрослых мужиков. Я знаю, что в своей работе я очень хорош, у меня огромные перспективы. Но также я знаю, что у меня всегда будет определенный потолок, выше которого я не смогу подняться. А все из-за того, что я говорю и веду себя далеко не так, как это принято. Как говорит мой психотерапевт, очень утонченно и изящно. Это все. Во всем остальном мне моя манерность совершенно не мешает.

***

«Я постоянно опасаюсь, что родня все узнает»

Сейчас я понимаю, что я гей. И изредка «натурал». Но пока не знаю, принял ли я это. Думаю, нет. У меня крайне консервативная семья, меня так воспитали. В моей голове до сих пор есть определенные блоки на гомосексуальность, и я их пока не могу побороть. Я не открылся перед родителями и вряд ли когда-нибудь это сделаю. Из друзей знают только двое, и то я сказал им об этом совсем недавно.

Моя внутренняя гомофобия проявляется в виде «паранойи»: я постоянно опасаюсь, что родня все узнает. В чате, где я общаюсь с ребятами, у меня даже авы нет. К паранойе добавляются проблемы с сексом и чувство неправильности происходящего. Но вообще я считаю, что нахожусь в процессе преодоления.

Артур Комаровский для MAKEOUT