О том, как продвижение товаров и услуг в сфере «красоты» навязывает нереалистичные стандарты внешности и отрицает биологический аспект человеческого существования, как если бы мы уже стали роботами и научились размножаться в виртуальном пространстве.
Аффекты этой дисциплинирующей махины — страх, вина и стыд — являются важным этапом капиталистического цикла. Внушив нам отвращение перед нашими «дикими», «несовершенными» телами, «индустрия красоты» торжествует, предлагая бесчисленные способы «решения проблемы»: от диет, комплексов упражнений, всевозможных консультаций, косметических средств и процедур до хирургических модификаций.
В процесс «окультуривания» тел есть только вход, выхода не предполагается. В действующей системе навязанных представлений о «прекрасном» нет таких понятий как «достаточно стройная женщина» или «достаточно красивая женщина». Всегда найдется изображение, говорящее, что такая-то кинозвезда или топ-модель похудела «лучше тебя».
Стандартная реклама товаров по «улучшению» тела использует прием сравнения: «Перед вами — «обычная» женщина. Так она выглядит «до» применения нашего снадобья. А вот суперженщина. Так вы будете выглядеть «после»». По аналогии с двумя средствами для мытья посуды (одно из которых плохо удаляет жир, другое — отлично), внушается, что быть «обычной» женщиной недопустимо, быть избавленной от жира женщиной — вот подлинная цель жизни современницы.
Диктуя «телесные нормы», медиа связывают изображения похудевших людей с образами успеха и наслаждений. Так мы выучиваем, где «обитает счастье», попутно наращивая недовольство собой. В ситуации постоянного нагнетания отвращения к собственному телу мы часто забываем, что нас приговаривают конкурировать с отредактированными изображениями и неограниченными ресурсами для «самосовершенствования», имеющимися в доступе у «икон стиля», чья профессия — выглядеть так, как диктует мода.
© Laura Pannack
«Обычное» тело с уникальными изгибами и асимметриями — враг идеологов моды. Воплощать новые идеи haute couture гораздо удобнее, держа в уме абстрактное плоское тело в качестве идеального манекена.
«Высокая мода», задающая направление мысли о «красоте», не создает одежды для живых людей. Она вынуждает живых людей подгонять свои тела под ее платья.
Парадоксальный и репрессивный способ мыслить тела распространяется все дальше, захватывая новые пространства: дети, мужчины, люди старшего возраста все чаще становятся целевой аудиторией «индустрии красоты» и идеологии обезжиривания. Однако меньше всех позволено отпускать на волю свои тела именно женщинам.
В последние несколько десятилетий к двойной женской нагрузке — карьере и семейной работе — добавилась третья обязанность — по укрощению тела. И если вы попытаетесь соскочить с этого поезда, приняв решение любить свое тело, каким бы «обычным» оно ни было, «полиция красоты» будет раз за разом возвращать вас в царство неврозов.
Тела без органов, контролирующие друг друга
Каждое лето со мной повторяется одна и та же история. Когда одежды становится меньше, мне предлагают место в общественном транспорте. Я — та самая «обычная» женщина «среднего» телосложения. У меня есть живот. Он не плоский и никогда таким не был. В разные периоды моей жизни он становится то более округлым, то менее. Из-за того, что мой живот не впалый, меня часто принимают за беременную. И тут я вижу две проблемы.
Первая состоит в том, что «полиция красоты» полностью вытеснила из «общественного сознания» существование «обычных» тел, заменив их изображениями идеально гладких, вжатых, подтянутых, обезжиренных телесных поверхностей, словно без органов внутри.
«В результате чего у женщины «репродуктивного» возраста «не может быть живота». А если он есть, значит, она беременна и никак иначе»
Вторая проблема в том, как нас приглашают понимать беременность. Всякий раз, слушая объявления в общественном транспорте, напоминающие уступать места «пассажирам с детьми, беременным женщинам, пожилым людям и инвалидам», я ловлю себя на том, что едущих граждан разделяют на две группы: на «нормальных» пассажиров и нуждающихся в опеке.
© Jade Beall
Но откуда берется идея о том, что беременные женщины не могут сами решить, стоять им или сидеть, и если сидеть, то почему они не могут обратиться с просьбой уступить место к кому-то из сидящих? Кто первым решил, что вместе с беременностью исчезает способность мыслить и принимать решения?
На мой взгляд, призыв уступать места «слабейшим» отражает текущую квазиконцепцию социальной защиты в постсоветских странах. Члены общества воображаются молодыми, активными, здоровыми и бездетными, вследствие чего городская среда организуется с учетом минимальных потребностей «универсальных солдат» на службе у интересов государства. «Остальные» автоматически становятся гостями в мире «идеальных тел», способных функционировать в недружелюбном пространстве.
Но «остальные» — это все мы. Все люди рождаются с ограниченными возможностями и живут с ними в разные периоды жизни. Статус эффективного и неприхотливого бойца «капиталистического фронта» при благоприятных обстоятельствах может быть только временным состоянием любого человека.
Организуя инфрастуктуру для «мóгущих» и приглашая их уступать места «остальным», мы лишь укрепляем неравенство и несправедливость, продолжая навешивать ярлыки и оттеснять тех, кому сейчас нужны дополнительные условия для доступа к общественным благам. Людям с инвалидностью, как и пассажирам с детьми, не нужна снисходительная опека. Им нужна безбарьерная, в широком смысле, среда, в которой они не будут нуждаться в патронировании, но смогут участвовать в жизни общества на равных условиях.
Символическая забота и «обожествление» беременных женщин, принятые в наших реалиях, напоминают мне один из ритуалов традиционной марокканской свадьбы — покрывать руки невесты узорами из хны. До тех пор, пока нанесенный узор остается на руках, новобрачная освобождена от работы по дому, которая вскоре станет ее пожизненной обязанностью.
В наших широтах «примирение» с «женским» семейным трудом осуществляется посредством трепетного отношения к беременным. Опека в транспорте символизирует грядущие перемены. Став матерью, женщина будет оставлена наедине с загадкой, как совмещать модные принципы «естественного родительствования», семейную работу, реализацию в профессиональной сфере и воплощение «глянцевых» стандартов внешности.
Так, к классовому, расовому и гендерному разделению существующий порядок добавляет и телесное измерение, выстраивая нас в иерархию «супер»-тел, «обычных» тел и «других» тел. Но если ужас перед «другим» телом — это наследие советской традиции бороться не со структурными причинами проблемы, а изолировать тех, кто находится в уязвимом положении, то ужас перед «обычным» телом — изобретение последних двух десятилетий.
Моя мама вспоминает, что в позднесоветскую эпоху «жирок» имел положительное значение, служа доказательством здоровья и достатка. У вернувшихся из отпуска, проведенного в санаториях и лечебницах, граждан было принято спрашивать: «На сколько килограмм поправились?» Прибавление в весе считалось показателем проведенного с пользой времени.
© Jade Beall
Мне сложно представить себе моих бабушек, чья молодость пришлась на военное время, ежедневно мониторящими свой вес и подсчитывающими «лишние» калории. Однако моя мама, выйдя на пенсию, переняла новую риторику отношения к объемам тела, регулярно взвешивается и демонстрирует чувство вины, «позволяя» себе «постыдное удовольствие» в виде «запрещенных» продуктов — сладостей и жирной пищи.
Если моя мама ест рефлексируя, то я уже отношусь к тому поколению, которое «старается не есть». Для меня, например, булочка — это «немыслимая еда». Но я еще помню, как в детстве меня «заставляли» есть хлеб. В течение только моей жизни верования относительно продуктов питания, их влияния на организм и понимание «здорового образа жизни» поменялись несколько раз. В эру товарного дефицита хлеб был важен как доступный «источник витаминов», средство надежного насыщения, священный символ выживания во времена социальных потрясений.
Трепетное отношение к хлебу передавало смысл уважения к крестьянскому труду. В эпоху «жирофобии» хлеб — «недопустимое зло».
Мое поколение из культуры «ешь, что есть» незаметно переселилось в систему установок, чей девиз — «рот на замок». И дело не в том, что еды стало больше и люди, поглощая ее без разбора, наносят вред своему здоровью в условиях «цифрового» общества. Дело в том образе тела, который продвигается как наиболее «вожделенный» и «здоровый».
Встречаясь с приятельницей, с которой вижусь раз в полгода, я автоматически говорю «спасибо» на ее замечание «ты похудела». Тем временем, мои жалобы на вторжение в мою сугубо приватную сферу «сердобольных» пассажиров, приписывающих размерам моих органов значение недееспособности, часто встречают «доброжелательную» рекомендацию — «качай пресс». В этой системе ценностей я не могу быть оставлена в покое с каким угодно телом. Я «должна» сокращать его объемы, чтобы не беспокоить окружающих «своим видом».
Но мне не нужны все более новые советы о том, как изменить свое тело, чтобы радовать взоры окружающих, не нужны идеи о том, как оптимизировать мои «психологические установки», чтобы «поменять свое отношение» к нарушению частных границ. Размещая проблему в личность, мы позволяем несправедливой общественной структуре оставаться неизменной. В свою очередь, в этой системе есть люди, чьим интересам служат наше разрушенное самоуважение и стремление к соответствию нереалистичным стандартам.
© Laura Pannack
Поколения, идущие за нами, усваивают озабоченность похудением уже с детства. Такое понимание «правильного поведения» не является частным выбором свободных индивидов. Каждое утро, пролистывая ленту новостей, я обнаруживаю свидетельства неутомимой работы «полиции жира».
Война, объявленная телу
Популярная певица, недавно ставшая мамой и исчезнувшая с радаров СМИ в связи с беременностью, возвращается с рассказом о том, как ей удалось похудеть после родов. Чуть более двадцати лет назад, когда я начинала работать журналисткой, такой медиасюжет был еще невозможен. Сегодня это одна из самых продаваемых историй даже для тех СМИ, которые видят себя «качественными».
Из подобных сюжетов мы не узнаем о новых песнях и творческом поиске похудевшей артистки. Зато нам подробно расскажут о том, чего певица не ела, чтобы сбросить набранный во время беременности вес и как именно она упражнялась. Упорным трудом и невероятной дисциплиной поп-дива возвращает своему телу прежние объемы, и именно это сегодня понимается как ее главное профессиональное достижение и достойный внимания информационный повод.
Передо мной одна из таких публикаций под заголовком «Самые громкие похудения года», сравнивающая тела звезд шоу-бизнеса «до» и «после» избавления от «лишнего веса» и объясняющая, что обезжиренное тело — теперь главный фокус публичной профессии. Анонс статьи попал ко мне вместе с почтой:
Стройная фигура — предмет мечтаний каждой женщины. Однако для знаменитых личностей — это еще и часть работы. Звезде непозволительно разъедаться. И даже рождение детей, которое часто сопровождается набором веса, не повод расслабляться. Знаменитые женщины готовы испытывать на себе всевозможные диеты и фитнес-программы, лишь бы вновь вернуть стройность
Из этого сообщения нам дают понять, о чем должны мечтать «обычные» женщины, следуя современным «ролевым моделям», как нужно относиться к еде и во что необходимо инвестировать свою жизненную энергию.
А вот продолжение медиасериала о войне с телом, формирующее представление о том, какие чувства «обычные» женщины должны испытывать по отношению к своей плоти. Нашему вниманию — подборка интервью со специалист/ками массажных практик, которые под видом беспокойства о здоровье населения нагнетают отвращение перед «обычными» телами, попутно обеспечивая себя работой.
«…Женщина с лишним весом редко бывает довольна собой, постоянное недовольство перерастает в депрессию», — авторитетно заявляет одна из эксперток, переводя значение «обычного» тела в юрисдикцию психопатологии.
«…50-55 лет — климакс и вообще караул. Тут уже женщина, если не следит за собой, резко превращается в пенсионерку», — продолжает свои рассуждения специалистка, наделяя зрелый возраст значением недопустимого, словно превратиться в пенсионерку — самое страшное, что может случиться в жизни. Но это случается со всеми, кто доживает до пенсионного возраста!
© Jade Beall
«Наши соотечественницы, к очень большому сожалению, в 40-50 лет выглядят просто ужасно — большие, грузные дамы-мужики». Критические замечания не обходят стороной и мужчин, быть которыми, оказывается, «ужасно». Параллельно утверждается стандарт женской внешности — «от противного» по отношению к внешности мужской. Но если «наведение женственности» требует постоянной работы, не означает ли это, что никакой женственности не существует?
Общий смысл последующих высказываний сводится к тому, что «от природы» женские фигуры стройны и подтянуты, но женщины портят их перееданием, родами, недостатком фитнеса и старением. Разговор о безответственном отношении современниц к телу резюмируется так:
«Если уж даже маленькие девочки имеют лишний вес и проблемы с сосудами, что уж говорить о взрослых тетках».
Похоже, шанс не подвергаться репрессиям со стороны «полиции жира» остается пока только у новорожденных. Надолго ли?
Война с возрастом и следами материнства
Действующая идеология в отношении гендерных ролей объясняет, что быть матерью — «священный долг» каждой женщины. При этом выглядеть или быть описанной как «мамаша» или «тетка» — преступление по законам «полиции жира».
Таким образом, к ответственности матери в наши дни подключается забота о том, чтобы не оскорблять окружающих признаками того, что материнская работа требует больших усилий и вовлекает физиологические процессы. Работая матерями, женщины обязываются к труду по поддержанию мифа о том, что материнство — это сплошное удовольствие, не оставляющее следов на внешности.
Сегодня публично одобряется навык моментального избавления от последствий беременности. Словно дети действительно стали появляться из пробирки, уже готовыми служить обществу, без каких бы то ни было затрат.
В патриархатном обществе женщины ассоциируются прежде всего со своей телесностью, которая, в свою очередь, оценивается с точки зрения действующих канонов привлекательности. Личность женщины низводится до ее органов, точнее, до тех смыслов, которыми наделяются различные образы тела в определенный исторический момент. Быть худой сегодня значит считаться «хорошей», не быть худой значит считаться «ленивой», «отсталой» и «неуспешной».
В этой системе ценностей тело репрезентирует не только «внутренний мир», но и принадлежность к определенным социальным группам.
Смыслы, приписываемые образу тела, создают иллюзию того, что проблему низкого социального положения можно разрешить путем создания «успешного» тела и его последующей успешной продажи на брачном рынке или на рынке труда.
«Успешность» женского тела определяется способностью скрывать его биологическую сущность. «Успешное» тело сокращает свою физическую поверхность и любые свидетельства близости к «дикой природе». Обязанностью «окультуренной» женщины является, в частности, контроль над «лишними» волосами. Небритые подмышки, «зоны бикини» и лодыжки сегодня получают значение «отвратительных» и «неприличных» признаков связи с нашим «нецивилизованным» прошлым.
© Laura Pannack
Вместо волосатых, пахнущих, текущих, живущих по своим законам тел мы обязываемся предъявлять их окультуренные дубликаты, максимально избавленные от «человеческого». Как если бы мы уже не метафорически перешли в виртуальное пространство и в буквальном смысле превратились в цифровых «постлюдей».
В этой парадигме отрицания связи с «низким природным» аспектом существования возникают новые фобии. Психологи все чаще упоминают о случаях обращения за консультациями образованных женщин, носительниц «проактивной» культуры, по поводу страха перед беременностью или пугающего ощущения «чужого внутри» во время беременности, когда физиологические процессы выходят на передний план и не могут быть отвергнуты как «гадкие» признаки нашей принадлежности к биологическим существам1.
Связь с «человеческим» все больше растворяется в набирающей обороты антивозрастной идеологии, объясняющей, что «хорошо стареть» сегодня значит не стареть, словно процессы, ведущие к смерти, неестественны, «некультурны» и могут быть отменены.
Если женщина не выглядит как девочка-подросток, ей приписываются лень и попустительство в отношении ее внешности. При этом, наделяя значением стандарта сексуальной привлекательности максимально приближенные к детским тела, мы параллельно «боремся с педофилией».
«Индустрия красоты» «видит» только стройные тела. «Обычным» и «другим» телам часто отказано в трендовой одежде, магазины с дизайнерскими фасонами «больших» размеров — большая редкость. Героини продуктов поп-культуры — чаще всего молодые женщины или женщины, которые выглядят молодо, «несмотря на свой возраст». Как будто все самое ценное и важное в жизни происходит в первые несколько десятилетий, а затем следует лишь мрачное и пустое ожидание смерти.
Глядя на женщин старших поколений, которые не стремятся соответствовать навязанным стандартам внешности, лично я вижу вовсе не попустительство, но определенный саботаж «полицейских телесных норм». Переставая или не начиная худеть, женщины выражают презрение к истерии вокруг размеров тела, отвоевывая пространства телесной свободы, которые стремительно сокращаются под воздействием распространения биотехнологий, позволяющих, в первую очередь звездам шоу-бизнеса, поддерживать иллюзию возможности вечной молодости.
© Jade Beall
Поддерживая культ молодости, мы автоматически обесцениваем другие периоды жизни, в особенности периоды старения и старости, и без этого связанные с серьезными вызовами — снижением физической и социальной активности.
Таким образом, парадокс «отмены старения» состоит в том, что, стремясь продлить молодость и списывая со счетов все, что с ней не связано, мы сами сокращаем свое время, которое может и должно быть наполненным и удовлетворяющим.
Это особенно важно в ситуации роста продолжительности жизни и увеличения числа пожилых людей на планете.
Мы все стареем, наши тела постоянно меняются под воздействием естественных процессов и внешней среды. Но всякий раз, поднимая на щит тему борьбы с «лишним весом» или с признаками старения, мы не только обесцениваем опыт наших матерей и старших женщин, мы лишаем себя права быть в ладу со своим возрастом и телом, умножая энтропию вселенских страданий. Мы действительно так озабочены процветанием «индустрии красоты»? Какой у вас процент в этом бизнесе?
Ссылки:
1. Впервые о страхе «чужого внутри» я услышала от кандидата психологических наук Анны Варги на заседании общества семейных консультантов и психотерапевтов в Москве в начале 2014 года. Позже я слышала об этом феномене от других специалисток помогающих профессий и их клиенток.
Избранная библиография:
А. А. Горных. Медиа и общество // Европейский гуманитарный университет, Вильнюс, 2013.
Андреа Дворкин. ГИноцид, или китайское бинтование ног / Антология гендерной теории под редакцией Е. Гаповой, А. Усмановой // Пропилеи, Минск, 2000.
Elena Iarskaia-Smirnova. Class and gender in Russian welfare policies: Soviet legacies and contemporary challenges // University of Gothenburg, 2011.
Margo Maine, Joe Kelly. The Body Myth: Adult Women and the Pressure to Be Perfect // John Wiley & Sons, Inc., 2005.
Margrit Shildrick. Leaky Bodies and Boundaries: Feminism, Postmodernism and (Bio)ethics // Routledge, 1997.
Naomi Wolf. The Beauty Myth: How Images of Beauty Are Used Against Women // HarperCollins e-books, 2002, 1991.
Sara Ahmed. The Promise of Happiness // Duke University Press, 2010.
Автор книги «Не замужем: секс, любовь и семья за пределами брака»
Анна Шадрина для MAKEOUT
