12 лютага 2015

Объективация: детки в клетке

27 503
К сожалению, у объективации нет возрастных границ. В новом материале MAKEOUT хочет обратить внимание на одну из наиболее уязвимых групп, — детей.
Изображение: Кадр из к/ф “Моя маленькая принцесса”, Ева Ионеско, 2011
© Кадр из к/ф “Моя маленькая принцесса”, Ева Ионеско, 2011
Мы существуем в культурном поле, которое транслирует объективированный образ женщины как нечто традиционное, привычное, нормальное. Из-за повсеместности этой практики объективация часто не замечается и не подвергается критическому осмыслению.

С самого детства женщину приучают думать, что её самореализация ограничивается областями, в которых таковая полезна и желательна мужчине. Уметь готовить, охотно заниматься домашним хозяйством, всегда выбирать не карьеру, а семью, хорошо выглядеть, быть готовой к сексу, обещать его каждым взмахом ресниц, каждой улыбкой — такой пример подают нам журналы «для женщин», ток-шоу и фильмы.

Когда объективированным становится ребёнок, проще заметить объективацию: например, обязательность макияжа на женщине давно стала недискуссионной темой, решённым вопросом, тогда как ребёнок с косметикой, в неудобной одежде вызывает споры. Очевиднее в этом случае и последствия, к которым приводит восприятие человека как предмета, лишённого личностных черт и творческого потенциала.

Стоит, однако, отметить, что объективация взрослых женщин и девочек тесно связана. Это результат одной и той же системы взглядов, которая утверждает восприятие человека как сугубо телесный объект из-за принадлежности индивида к женскому полу. И когда мы говорим про объективацию женщины, мы говорим и о практике ранних браков, и о ритуальном женском обрезании, и о специфическом воспитании девочек, которое направлено на формирование у них комплекса представлений о своих возможностях лишь в роли чьей-то женщины: чьей-то сестры, любовницы, жены, матери.

Борьба за право быть, действовать и выбирать — так можно определить развитие женской истории. И если в Средние века браки с 11-13-летними девочками считались нормой, то в Европе и США к середине XX века подобное, к счастью, стало немыслимым. Или почти немыслимым (ведь в ряде стран проблема браков с несовершеннолетними по-прежнему актуальна).

Сексуальная революция, большую роль в которой играли феминистки второй волны, привела к парадоксальным последствиям: расширенное и углублённое понимание сексуальности стало почвой для множества спекуляций. Получение женщинами определённой сексуальной свободы происходило с адаптацией этого к миру патриархальных ценностей, где на первом месте стоит удовольствие мужчины. Часто женщина имела возможность самореализации только при условии принятия мужских правил игры: ты женщина, а значит, ты сексуальна и доступна. И не существовало (да и существует ли теперь?) чётко определённого возрастного порога, за которым женщина была бы защищена от внимания к её телу как сексуальному объекту.



Девочки-модели

В 70-е годы прошлого века многие журналы снимали несовершеннолетних для своих неприкрыто эротических обложек, причём серьёзного противодействия этому не было: споры в различных ток-шоу и прессе лишь подогревали интерес к фото. Многие известные актрисы и модели, начинавшие карьеру 30-40 лет назад, в очень юном возрасте были сексуализированы медиа-индустрией, их популярность так или иначе зависела от соответствия образу нимфетки, роковой девочки, которая сочетает в себе невинность и власть.

В книге «Миф о красоте» Наоми Вульф отмечает, что «идеал женской красоты становится всё более сексуальным, и девушки всё более юного возраста ощущают необходимость соответствовать ему»:

Когда я была подростком, нашумевшие рекламные кампании Calvin Klein представляли в эротическом свете 16-летних моделей. В начале 1990-х гг. им на смену пришли 14-летние, а в конце века — 12-летние. Сейчас в рекламе GUESS Jeans снимаются уже девятилетние модели в провокационных и соблазнительных позах. А последние образцы модной одежды для семи- и восьмилетних девочек воссоздают наряды поп-звёзд.


Объективация: детки в клетке


Обе иллюстрации — Мила Йовович на страницах журнала Lei, 1987


• Мила Йовович рано начала карьеру модели и успела принять участие во множестве откровенных фотосессий ещё до совершеннолетия: впервые она появилась на обложке итальянского журнала Lei в 11 лет. Позднее известный американский фотограф Ричард Аведон предложил ей фотосессию для журнала Mademoiselle. Проблема привлечения несовершеннолетних в шоу-бизнес на несколько месяцев стала предметом разговоров американских ток-шоу, однако в этом же году Мила появилась на обложках 15 журналов;

• В фотосессии «Подарки»/«Cadeaux» (Vogue Paris 2011) фотографа Шарифа Хамзы три маленькие девочки выступают в роли настоящих моделей глянца. Одна из девочек, десятилетняя восходящая звезда модельного бизнеса Тилан Блондо, не впервые участвует в фотосессиях подобного рода; остальным двум — всего по 6 лет.

Истории Брук Шилдс и Евы Ионеско во многом схожи: девочки появились на обложках эротических журналов в одно время, примерно в одинаковом возрасте. Впоследствии травматический опыт обеих лег в основу сюжета двух фильмов, поднимающих проблему сексуальной объективации детей.

• В 1975 году в возрасте 10 лет актриса Брук Шилдс с одобрения своей матери приняла участие в эротической фотосессии Гарри Гросса для Playboy. Модель была полностью обнажена. Впоследствии Шилдс много лет пыталась отсудить у журнала права на фото и негативы, но так и не смогла это сделать, что говорит о нечувствительности общества к травмам объективированных женщин. Съёмка 15-летней Брук Шилдс для рекламы джинсов Calvin Klein продолжила эксплуатировать образ сексуальной нимфетки — девушка произносит провокационный слоган: «Вы хотите знать, что находится между мной и моими джинсами? Ничего!»;

• В 1978 году Брук Шилдс сыграла главную роль в фильме «Прелестное дитя», который рассказывает о жизни маленькой Вайолет в публичном доме, где её мать работает проституткой. «Прелестное дитя» — это история ребёнка, который не имеет права быть ребёнком. Казалось бы, судьба Вайолет, которой навязывают недетский поведенческий паттерн, должна подтолкнуть медиа-мир к переосмыслению традиций. Однако после выхода фильма проблема не потеряла своей актуальности.

• Ирина Ионеско делала эротические фотографии своей дочери Евы начиная с пятилетнего возраста. В октябре 1976 фотографии 11-летней Евы Ионеско, сделанные Жаком Бурбулоном, появились в журнале Playboy. Впоследствии Ирина Ионеско была лишена родительских прав, однако вопрос сексуальной эксплуатации ребёнка по-прежнему не был решён: шокирующая история ненадолго растревожила общество, но не подтолкнула к радикальной переоценке. В 2011 году Ева сняла автобиографический фильм «Моя маленькая принцесса», который рассказывает о её отношениях с матерью и детстве, которого не было. Главную героиню, прототипом которой была Ева, зовут Виолетта, что, возможно, отсылает зрителя к фильму «Прекрасное дитя», показывает непреходящее постоянство трагедии. В 2012 году Ева подала в суд на мать, требуя выплатить ей 200 тысяч евро и запретить Ирине получать прибыль от ранее опубликованных фотографий. Сумма выплаты по решению суда была уменьшена в 20 раз, причём за Ириной Ионеско было сохранено право на прибыль от снимков. Это в очередной раз доказывает, что общественная оценка объективации всё ещё далека от гуманности и здравого смысла.



Лолита

Говоря про объективацию ребёнка и образ сексуальной нимфетки в культуре, непременно вспоминаешь «Лолиту» Владимира Набокова. Книга, впервые опубликованная в 1955 году, вскрыла пласт существующих проблем и обозначила основные причины того, почему девочки воспринимаются как объект сексуального интереса. Скандальная книга вовсе не была «Библией педофила»: прорисовывая сюжет и характеры, Набоков показывает незрелость и уязвимость главной героини, верно подмечает характерные методы объективации. Образ Лолиты в привычном нам понимании был создан киноиндустрией, косметическими компаниями и брендами одежды, которые поддержали привлекательность мифа о полудевочке-полуженщине, а вовсе не Набоковым.

Кадр из к/ф «Лолита», Стэнли Кубрик, 1962

Если сравнить книгу и её экранизации, легко заметить, как массовая культура подгоняет оригинальную историю под традиции, вкусы и желания потребителя. Если Владимир Набоков чётко разделяет действительное положение вещей и представления Гумберта о сексуальности девочки, то уже у Кубрика образ Лолиты обретает оттенок властного демонизма. Адриан Лайн завершает конструирование образа роковой Лолиты: пренебрегая уязвимостью главной героини, он превращает девочку в маленького бесёнка, который скрывает сексуальность и готовность к отношениям за издевательски-юным телом. Такая трактовка истории Гумберта и Лолиты работает на романтизацию сексуальной эксплуатации женщин в целом и девочек в частности, поощряет виктимблейминг и приписывает ребёнку/подростку зрелость, которой в действительности нет.

В эссе «Лолита, или Ставрогин и Беатриче» Станислав Лем подчёркивает ценность любой человеческой жизни, отнимает у Гумберта возможные оправдания:

Эта маленькая душа чрезмерно набита мусором комиксов, мятных лепёшек и рекламы; хотя автор ещё перед началом всего отнял у неё возможность «растоптанной невинности», наделив подростка тривиальным половым опытом, и поведал о ней многое, убеждая нас в совершеннейшей обычности, посредственности её личности и в том, что её ничего особенного не ждало в жизни, даже если б не случилось рокового появления Хумберта, — судьба эта трагична, и извлечение такой ноты из всей этой пустоты составляет особое достоинство книги: ибо это показ имманентной ценности человеческой личности — даже стереотипной, лишённой всякой привлекательности и духовной красоты.


Вспомним характерные черты отношений Гумберта и Лолиты:

• Гумберт часто сравнивает Лолиту с домашним зверьком, лишает её субъектности;
• Описывая взрослых женщин и нимфеток, Гумберт критикует первых за неестественность, иронично характеризует их макияж. Тем самым женщине предъявляется новое требование: она должна выглядеть юной, красивой, яркой, но при этом не пользоваться косметикой;
• Первый половой акт происходит после того, как Гумберт сообщает девочке о смерти её матери, т.е. в то время, когда травмированный ребёнок очень уязвим;
• Собственное неумение строить отношения со взрослым человеком, обладающим жизненным опытом и самостоятельностью в суждениях, интерпретируется Гумбертом как стремление к чистоте;
• Гумберт контролирует развитие Лолиты, пытается ограничить общение с другими людьми, перенаправить её познавательный интерес сугубо в свой адрес;
• Гумберта злит тот факт, что Лолита вырастает, хочет приобрести самостоятельность;
• Денежное вознаграждение как метод манипуляции Лолитой, снятия с себя вины;
• Характерное для абьюзеров беспокойство о том, что последует наказание (Гумберт продумывал план с усыплением Лолиты, что уберегло бы его от ответственности перед обществом. При этом вопрос мук совести, ответственности перед Лолитой и самим собой не возникает).



Дело Эми Фишер — доказательство того, как тесно связаны культурные традиции и реальная жизнь, как образы, транслируемые СМИ, определяют отношение к тому или иному явлению. В ходе известного процесса 1992—1993 гг. 16-летняя Эми была названа «Лолитой с Лонг-Айленда», так как её история напоминает искажённый, но популярный образ сексуальной, манипулирующей Лолиты. Эми Фишер вступила в половую связь с 35-летним женатым бизнесменом и спустя год поняла, что роль любовницы её не устраивает. Совместно с самим мужчиной она продумала план убийства его жены, однако оно не состоялось: врачи успели спасти женщину. Джоуи Баттафуоко на суде отрицал свою причастность к покушению на жизнь супруги. Образ Лолиты, понимающей, чего она хочет, и способной этого добиться, стал основной линией обвинения. Возложив вину на Эми, на её сексуальную притягательность, мужчина избежал должного наказания: Эми Фишер провела в тюрьме 7 лет, Баттафуоко — 6 месяцев.

Опасность романтизации образа «искажённой Лолиты» не только в том, что он снимает вину с действительно взрослого человека, мужчины, который манипулирует менее зрелым, но и в его привлекательности для женщин: кажется, что следование этому примеру обеспечивает власть и защиту одновременно. Но ведь все системы подавления и насилия строятся именно так, основываясь на компенсации: абьюз стремится оправдать своё существование, предоставляя жертве мнимые привилегии. В данном случае девочке предлагается ощутить себя взрослой, самостоятельной, влияющей на ход вещей, женщине — побыть «опекаемой», псевдозащищённой, более чистой, чем другие представительницы её пола (слатшейминг в отношении женщины играет в этом не последнюю роль).


Кадр из к/ф «Лолита», Эдриан Лайн, 1997

В эссе «Комплекс Лолиты» Ханна Дж. Л. Фельдман поднимает вопрос о трансформации образа Лолиты, утверждает, что «Желать её или симулировать её притягательность означает инфантилизировать как самих женщин, так и их сексуальность, а такой ход трудно примирить с наступлением феминизма»:

Говорить, что «Лолита вернулась», вовсе не равносильно тому, чтобы говорить, что неожиданно вернулся сексуализированный ребёнок сам по себе. Ибо в действительности он никогда и не исчезал. Такая девочка присутствовала всегда — в семьях, в порнографии, рекламе и кинематографе, равно как и в низком и высоком искусствах. Подобно тому, как повторяется история — вначале трагедией, впоследствии фарсом, — Лолита оказалась разведена с деталями собственной истории. В своей реинкарнации она предоставляет определение как для демонизации сексуальности юной девочки, так и для её обожания. Сексуальность эта, первоначально приписываемая препубесцентной девочке, которая (по крайней мере, в глазах закона) была изнасилована собственным отчимом, теперь понимается женщинами как позитивный символ, который они изо всех сил стараются присвоить и утвердить. Заново выстроенная легенда Лолиты, следовательно, — объект желания не только мужчин, но и женщин. Претензии на якобы сексуальную напористость Лолиты привлекают «новую» или «про-сексуальную» повестку дня феминисток, намеревающихся преодолеть патриархальную гегемонию желаний, на которых она основывается.


Важно понимать, что культура (особенно массовая) — мощный инструмент управления человеческим поведением, она артикулирует приемлемость того или иного образа, формирует отношение к явлениям. Пока телевидение и специализированные журналы, чуждые идее равноправия полов, диктуют женщине, в каких рамках она может самореализовываться, проблема тиражирования образов-клише остаётся насущной. Наоми Вульф так обосновывает выбор «желательных» черт характера и внешности:

Имея в распоряжении весьма ограниченный набор ролевых моделей в реальной жизни, женщины ищут их на теле- и киноэкранах, на страницах глянцевых журналов. В мужской культуре женщины намеренно позиционируются как просто красавицы и ничего больше, чтобы сохранять мужское господство. Проявление характера делает женщину нежелательным членом общества, а роль простодушной инженю, наоборот, всячески приветствуется.


Действительно, ролевая модель Лолиты отвечает требованиям «мужского» общества: Лолита безопасна, Лолита беззащитна, Лолита зависима, Лолита красива и глупа. Продолжая линию маркиза де Сада, который эротизировал безнаказанное издевательство над женщиной, массовая культура предлагает нам множество вариантов одного образа: от Анестейши из «50 оттенков серого», которая наслаждается своей управляемостью, до Ирен Адлер, которая хоть и пытается перейти к власти посредством знания, всё же остаётся в противоречивом статусе работницы эскорт-услуг.


Коронованные детки

Не приходится говорить о том, что вопрос с объективацией детей был закрыт. Сегодня по-прежнему существует спрос на образ сексуальной девочки. Телешоу канала TLC «Коронованные детки» (Toddlers and Tiaras) демонстрирует иллюзию девочки-полуженщины, маленькой, но соблазнительной, знающей, чего она хочет. Каждая серия рассказывает о региональном конкурсе красоты, участники которого — дети, привыкшие к накладным ресницам, лаку для волос и броскому макияжу. Они принимают позы «женщин из журналов», и миф об акселеративной сексуальности продолжает жить.




Свадебный блог Теи

Однако существуют проекты, которые призывают людей задуматься об опасности объективации, о связи сексуализации ребёнка и практики ранних браков. Этой осенью свадебный блог Теи стал самым читаемым блогом в Норвегии буквально за один день. Норвежские медиа горячо обсуждали проект, который рассказывал о приготовлениях 12-летней девочки к фиктивной свадьбе со взрослым мужчиной. В блоге Тея делилась мыслями о предстоящей свадьбе, о том, что ждёт ребёнка в такой ситуации. Норвежцы, поверившие в реальность происходящего, звонили в полицию и требовали не допустить бракосочетания. «Свадьба» Теи была назначена на 11 октября, это Международный день девочек. Многие феминистки критикуют проект за то, что среди его целевой аудитории нет потенциальных жертв раннего замужества, за объективирующее исполнение (на фотографиях Тея выглядит счастливой, она пользуется косметикой, многие снимки демонстрируют отдельные части тела, например, губы). Однако важно то, что фиктивная свадьба Теи вызвала мощную реакцию: тысячи людей в соцсетях обсуждали тему ранней свадьбы.

«Мы считаем, что провокация является мощным инструментом для того, чтобы продемонстрировать реальность», — говорят авторы проекта»


heasbryllup.blogg.no

По оценкам ЮНИСЕФ, 82 миллиона девочек вступают в брак в возрасте до 18 лет. Многие из них — в гораздо более раннем возрасте, часто по принуждению. Девочки сталкиваются с высокой степенью опасности насилия, включая принудительные половые отношения. Статистика ООН утверждает, что в Афганистане и Бангладеш 7% женского населения выходит замуж до 10 лет, около 40% — до 15 лет.

На законодательном уровне такие браки запрещены, и возраст вступления в брак колеблется от 16 до 18 лет. Но традиции часто сильнее закона.
Детские браки характерны для Индии, Афганистана, Пакистана, Бангладеш и Индонезии.

Формально в некоторых арабских странах возраст сексуального согласия не установлен, как, например, в Саудовской Аравии или Катаре, или он ниже 12 лет, как, например, в Йемене. В Иране женщинам официально разрешено вступать в брак с 13 лет, однако есть сообщения о выдаче девочек замуж раньше этого возраста.


Фото из личного архива Полины

Чем гармоничнее развит человек, тем выше качество его жизни, тем больше у него опор. Но сексуальная объективация «питает» только сексуальность и внешнюю привлекательность. Дети видят себя глазами ближайшего окружения, в восприятии себя они несвободны. Внешняя оценка становится самооценкой. Экспериментально доказано, что самооценка девочек подростков значительно уступает самооценке их ровесников, т. к. основана большей частью на внешности, а восприятие себя почти не связано с эффективностью тела, но коррелирует с его привлекательностью. И зависимость эта обусловлена гендерными ролями.

Делая ставку на юность и красоту, мы очень рискуем: юность проходит, красота — понятие субъективное и при дефиците внутреннего содержания (а зачем же его развивать, если «все при ней»?) вряд ли сделает ее обладательницу счастливой. И девочка, которую воспринимали как сексуальный объект, поддерживали в ней такое же восприятие себя, будет обречена либо на борьбу с таким тотальным обесцениванием себя, как полноценного субъекта, либо для сохранения психической целостности будет вынуждена «соответствовать». Воспринимая девочку как потенциальный сексуальный объект, мы потенциируем ее восприятие себя в качестве сексуального объекта.

Согласно господствующей среди современных экспертов точке зрения, любые сексуальные действия с ребёнком являются сексуальным насилием. Так, по определению ВОЗ, «сексуальное насилие имеет место, когда взрослый использует ребёнка для получения сексуального удовлетворения». Большинство авторитетных определений сексуального насилия над детьми включает в это понятие широкий спектр действий, многие из которых не связаны с применением физического насилия — в частности, предложение и попытки склонить ребёнка к сексуальному контакту, непристойное обнажение при ребёнке с целью получить сексуальное удовлетворение, сексуальные прикосновения, демонстрация ребёнку порнографических материалов.