Инклюзивность — это идеал справедливого миропорядка, к которому мы все, в конечном итоге, стремимся. Но как его достичь? Как понять, кто нуждается в инклюзии, какие методы для этого выбрать, как проследить, чтобы стремление к инклюзии одних не вело к дискриминации других?
Я буду рассказывать на примере жизни ЛГБТКИА-сообщества в Украине и Сербии и того, как эти группы включены там в общественную жизнь и городское пространство. Я хорошо знаю эти страны, потому что жила там долгое время. Там, на мой взгляд, происходят интересные процессы: ЛГБТКИА-сообщество пытается создать для себя какое-то пространство — в постсоциалистических, переходных обществах. Кроме того, эти общества еще и неолиберальные.
Несмотря на то, что я рассматриваю опыт Украины и Сербии, я буду говорить о нем с точки зрения западных теорий. К сожалению, сейчас у нас нет никаких местных квир-теорий. И когда мы анализируем то, что происходит в наших странах, нам приходится использовать переводные западные тексты. Но я надеюсь, что такие разговоры как сегодня, постепенно приведут к тому, что возникнет также и местная квир-теория, а не только переводы западных теорий.
Вторая причина, по которой я выбрала говорить не только об Украине (это страна, откуда я родом и где сейчас живу), но и о Сербии — это то, что Сербия — постконфликтная страна, а Украина — конфликтная страна. Многие процессы, которые происходили в Сербии 20 или 10 лет назад, сегодня происходят в Украине.
Я думаю, что конфликтная среда — это очень важный фактор, когда мы говорим про становление (или попытки становления) ЛГБТКИА-сообщества в Украине. Есть три очевидных причины, почему общество в конфликте не готово к восприятию инаковости. Это национализм, милитаризм и милитаризация.
● Национализм — это идеология, которая утверждает, что «наша нация — самая классная нация в целом мире»;
● Милитаризм — это, опять же, идеология, которая объясняет потребность нации в наращивании военной мощи, военного присутствия, развитии военного аппарата, и не только государственного, а также военной мощи в экономике и в каких-то идеологических сферах;
● Милитаризация — это процессы, которые сопровождают идеологию милитаризма. Т.е. это сами процессы наращивания военного присутствия государства во всех сферах, включая экономику, культуру и идеологию.
По этим причинам исключают и не принимают не только «воображаемого другого», против которого ведётся война. Исключение и неприятие в таких обществах распространяется на все другие группы, которые не подходят под искусственно созданное понятие нормы. Например, уязвимыми группами становятся так называемые «гендерные и сексуальные диссиденты» — это люди, чья внешность, поведение, сексуальная идентичность и тела не соответствуют правилам, которых требует от них патриархат и гетеронормативный строй.
© Stefan Jokic / Belgrade Pride, 2014. Фотография. На переднем плане снимка спиной стоит человек в амуниции. У него на голове чёрный шлем. На спине на сербском языке написано: «ЖАНДАРМЕРИЯ». На небольшом расстоянии от него расположена группа людей, люди держатся вместе, скучковавшись. У некоторых руки подняты вверх. Националистическая идеология тесно связана с патриархатом и гетеронормативностью. Во-первых, в таком обществе четко распределены роли между мужчинами и женщинами: женщина всегда в пассивной роли матери и хранительницы очага. Во-вторых, единственно правильными партнерскими отношениями считаются гетеросексуальные репродуктивные отношения. Гетеронормативные репродуктивные отношения в таких обществах служат не только продолжению рода, но и продолжению нации. Все другие формы отношений между людьми не имеют значения — они второстепенны для национализма.
Конечно, при таком порядке люди, которые своим поведением, гендерной идентичностью или сексуальной ориентацией не вписываются в «норму», могут стать «врагами нации». Например, во многих странах, в которых есть конфликт, такими «врагами нации» называют феминисток. В Сербии феминисток, которые протестовали против сербской агрессии в других странах бывшей Югославии, обзывали «проститутками», «врагами», «ведьмами», на них совершались нападения. В Израиле, Палестине, Ирландии — всюду, где феминистки пытаются протестовать против конфликтов — это стандартная для них история и стандартная их судьба. Они «враги нации», которые «продались и служат врагу».
Вот так национализм выталкивает это «инородное тело» гендерных и сексуальных диссидентов, не приемлет их, не создает инклюзивности для них. Но парадокс в том, что в современном мире иногда те же национализм и милитаризм создают условия для инклюзивности сексуальных дессидентов. Квир-критики называют эту тенденцию «гомонационализмом». Это такой механизм, когда ЛГБТКИА-люди получают возможность стать частью коллективного национального тела. Это сложный процесс, который, с одной стороны, создает иллюзию инклюзии, но, с другой, лишь ведет к отчуждению других групп и созданию другой инаковости.
© Christopher Miller / Киев Прайд 2013, Украина. На фотографии: в правой части снимка в плотную шеренгу выстроились люди в амуниции и чёрных шлемах. У них за спинами видны размытые силуэты группы людей. Кто-то держит в руках транспаранты.Весь мой доклад построен на так называемом вовлечённом исследовании, когда я выступаю не просто как исследовательница, но и как активистка. Для меня важно рассказать не только про то, как ЛГБТКИА-люди ждут от общества «включения», но и про то, как мы формируем этот запрос на включение. Каким образом мы, стремясь включиться в жизнь общества, жизнь города, можем не создавать новые версии «инаковости» и не исключать уже других из публичного пространства.
Я стала думать о себе как о квир-активистке, когда жила в Сербии. Там я наблюдала, как квир-люди и ЛГБТ пытаются заявить о своей принадлежности к какому-то обществу и «выпросить» себе место под солнцем на городских улицах. Для ЛГБТКИА-активизма на постсоветском пространстве вообще характерно говорить только о праве на город. И это проблема. Т.е. все прайды, которые проводят в постсоветских странах — это прайды в больших городах, преимущественно в столицах. О маленьких городах, о селах никто не говорит. Как будто ЛГБТКИА-люди живут только в столице, а о потребностях и нуждах ЛГБТКИА-людей, которые живут не в больших городах, никто не задумывается. Это проблема как самого активизма, так и людей, которые занимаются исследованиями. К сожалению, я тоже буду сегодня говорить о процессах, сосредоточенных в больших городах. В первую очередь о попытках организовать прайды в Белграде, столице Сербии, и в Киеве, столице Украины. И немного поговорю о Евровидении, которое прошло недавно в Киеве.
Сначала немного исторического контекста. И в Сербии, и в Украине гомосексуальность декриминализировали в 90-х годах. Но это случилось не после целенаправленных усилий ЛГБТКИА-активист_ок, как было в странах Западной Европы, США или в Канаде. И в Украине, и в Сербии отменили Уголовные кодексы Советского Союза и социалистической Югославии, а вместе с ними исчезла статья за гомосексуальность.
Какие у этого были последствия? Во-первых, ни в Сербии, ни в Украине борьба за отмену статьи не стала началом ЛГБТКИА-движения. Эти движения возникали там без какой-то чётко очерченной и объединяющей цели. Другой важный момент, который касается в первую очередь Украины — это то, что не было никакого движения за права ЛГБТ-людей как за права человека. Поэтому права ЛГБТ не являлись и, к сожалению, сейчас не являются частью повестки так называемого правозащитного движения. Исследовательница из России Ирина Ролдугина показывает в своих работах, что правозащитное движение в СССР было глубоко гомофобным, и это имеет последствия до сегодняшнего дня в России. То же самое и в Украине: многие правозащитники являются гомофобами. Гомосексуальность для них — это что-то, что «вы можете делать за закрытыми дверями, если хотите, но это извращение в публичное пространство не выносите». В Украине, и мне кажется, в целом на постсоветском пространстве — это клеймо, которое тяготеет над ЛГБТКИА-активизмом.
В социалистической Югославии и Сербии правозащитные ЛГБТ-организации начали появляться в середине 80-х гг. прошлого века. Но с развалом страны и началом войн, которые сопутствовали этому развалу, ситуация резко изменилась, особенно на территории Сербии. Там не было военных действий, кроме бомбардировок НАТО, которые должны были заставить режим Милошевича прекратить этнические чистки в Косово. Но тем не менее, националистический режим Милошевича был связан с войнами на территории Боснии и Хорватии, и из-за этого страна была в международной изоляции. Страна была доведена до бедности, резко нарастали националистические настроения. В таких условиях одними из главных и наиболее последовательных критиков Милошевича были именно феминистические движения и организации. В рамках фем-движения 90-х гг. в Сербии начало формироваться и ЛГБТ-движение, для которого главным в то время был протест против Милошевича, а не защита прав самих ЛГБТКИА-людей.
© Wolfgang Klotz / Belgrade Pride 2009. На фотографии: на переднем плане к нам «спиной» стоят люди в шлемах и амуниции. На спинах у них написано на сербском языке: «ЖАНДАРМЕРИЯ». В руках они держат прозрачные щиты. Перед ними на проезжей части стоят люди в капюшонах и кепках, у многих закрыты лица. В руках у человека, который смотрит прямо в камеру, – бита. На асфальте валяются куски бетона, кирпичей и камня.После свержения режима Милошевича в 2000 году местные ЛГБТ-активистки поверили, что наконец наступила демократия, наконец можно отстаивать и свои права. Поэтому в 2001 году лесбийская организация «Лабрис» попыталась организовать первый в Белграде прайд, но они столкнулись с ужасным насилием со стороны крайне правых. На менее, чем 100 людей, которые вышли на прайд, напали хулиганы и правые радикалы. Активисты и активистки также столкнулись с абсолютным нежеланием полиции противодействовать этому насилию. В результате примерно 40 людей получили увечья разной степени.
Этот инцидент был очень травматичным для ЛГБТКИА-сообщества и движения в Сербии. Во-первых, общество и активисты, активистки очень долго обсуждали – где же была ошибка, почему они не рассчитали, что будет такая негативная реакция и такое насилие. Было очень много взаимных обвинений. И, по сути, только к концу этого десятилетия возобновились разговоры, чтобы опять попытаться провести прайд в столице Сербии Белграде.
© Chelsea Bond / Фотография. На стене здания чёрными крупными буквами написано: «СТОП ГЕЙ ПАРАДЫ !!!»В 2009 году под давлением Европейского Союза было принято антидискриминационное законодательство, которое обещало, что наконец-то сербское государство будет гарантировать право ЛГБТКИА-людей на свободное выражение и, в том числе, на заявление о своём присутствии в публичном пространстве и в городской среде. Очень важный момент, что это законодательство было принято под давлением Европейского Союза (Сербия после падения режима Милошевича заявила, что они будут стремиться к интеграции в ЕС). У европейских институций был механизм давления: если вы хотите действительно получить право въезда на территорию шенгенской зоны без виз, вы должны принять антидискриминационное законодательство.
Активистки и активисты в 2009 году были очень воодушевлены этим законом и решили опять попытаться провести прайд в Белграде. Вся подготовка к проведению прайда велась в условиях символической борьбы за публичное пространство в городе: крайне правые и представители церкви заявляли, что не позволят ни за что и никогда так называемым «извращенцам» гулять по городу. Церковь проводила свои шествия в центре города. От собора к собору постоянно ходили шествия с молитвами «против инаковости». Правые, со своей стороны, мобилизовались и тоже угрожали насилием, если кто-то осмелится выйти на улицы города. Также были мобилизованы все мейнстримные рекламные медиа в стране — как частные, так и государственные. Все они транслировали гомофобные месседжи. Но особенно интересно в контексте городского пространства посмотреть, что происходило на улицах. Например, правые из организации «Образ» заполонили целый Белград трафаретными рисунками с угрозами «Чекамо вас!» («Мы ждём вас!»), т.е. «не смейте выходить на улицу, потому что мы вас ждём».
Конечно, ЛГБТКИА-активистки и активисты старались не унывать и отвечать на вызов. В городе можно было увидеть граффити с Суперменом и Бэтменом, которые спрашивали: «Вы меня ждёте?». Но несмотря на этот креативный протест в преддверии прайда, Министерство внутренних дел запретило его проведение в центре города. Они предложили провести прайд в парке, удалённом от центра города. Конечно, организатор_ки отказались, для них это было неприемлемо. Во-первых, из-за опасности (на всех, кто попытались бы прийти в этот парк, легко было бы напасть крайне правым радикалам), с другой же стороны, это был важный символический акт.
© Lazara Marinkovic / Фотография. На бежевой стене здания написано красными буквами «луби пэдэра», поверх буквы «л» чёрной краской нарисована «У». Перед зданием растёт зеленое дерево, припаркованы две легковые машины. 
© Urška Merc / Фотография. На стене здания нанесён трафаретный рисунок: перечёркнутая пара символов ♂, и слова «Чекамо вас!» Справа написано чёрными буквами: «ОБРАЗ».
© Urška Merc / Фотография. На бетонном куске стены нарисовано граффити с Суперменом и Бэтменом, которые спрашивают: «НАС ЖДЁТЕ?» Власть предложила провести прайд в каком-то очень удалённом парке («с глаз долой»). Этим самым она повторяла известное гомофобное клише: «Где-то там, где мы вас не видим, вы можете делать что угодно». В том числе и организовывать свои парады за ваши права. А вот в центре города можно быть только националистам, священникам… и белым мужчинам, да.
Конечно же, организаторки и организаторы были очень расстроены и отказались проводить прайд на таких условиях. Они попытались повторить его в 2010 году на своих условиях, в центре Белграда. Было очень сильное давление со стороны ЕС. Очень сильное давление со стороны международных институций, дипломатов, которые работали в то время в Сербии. В результате власти поддались и разрешили провести прайд в центре города. Но выглядело это всё очень печально. Меньше 1000 участников и участниц шествия охраняли приблизительно 10 тысяч полицейских и военных, с очень усиленными мерами безопасности, с привлечением военной техники на улицы города. Не зря: контрдемонстрация насобирала приблизительно 8 тысяч людей, преимущественно мужчин, спортивных и накачанных, которые пытались прорваться через полицейские кордоны. Когда им это не удалось, они начали крушить город. Насколько успешным или безуспешным был этот прайд для продвижения и восприятия ЛГБТКИА-людей в Сербии — это открытый вопрос, который и сейчас обсуждается в среде активистов и активисток. Критики очень часто называют прайд 2010 года «государственным прайдом». Они говорят, что ЛГБТКИА-сообщество само никогда не смогло бы провести этот прайд, и что это была демонстрация мощи государственного репрессивного аппарата.
© Vladimir Krzalic / Belgrade Pride 2009. На фотографии: на переднем плане к нам "спиной" стоит человек в шлеме и амуниции. На спине у него написано: "ЖАНДАРМЕРИЯ". В вытянутой правой руке он держит чёрный жезл. Человек стоит перед зданием с разбитой стеклянной ветриной.Разговоры об инклюзии после этого прайда не сильно сдвинулись с места. В первую очередь потому, что очень многие жители и жительницы Сербии и особенно Белграда были очень разочарованы тем, что город настолько пострадал после проведения этого прайда, что он был значительно разрушен. Это не вызвало, конечно, симпатии к ЛГБТКИА-сообществу. Это как бы «обычная», но тем не менее печальная ситуация, когда в ситуации насилия обвиняют жертву, а не насильника. Вместо того, чтобы обвинять правых радикалов, которые разрушали город, обвиняли конечно же ЛГБТКИА-людей, которые осмелились выйти на улицу.
С другой стороны, для части людей, которые считали себя в Сербии «прогрессивными», события вокруг прайда были столкновением двух групп: с одной стороны — «дикарей» националистов, с другой стороны — «цивилизованных проевропейски настроенных» людей. В группе «цивилизованных людей», кроме представителей ЛГБТКИА-сообщества, было много дружественных людей из сферы культуры, интеллектуалов и интеллектуалок, очень много было также представителей и представительниц «европейского» общества, т.е. разных сотрудников и сотрудниц фондов, посольств, и т.д. Т.е., с одной стороны была идеализированная группа людей, которая «борется за цивилизацию»: за Европу, за права человека, а с другой стороны — «эти дикари, которые крушат всё», «варвары», националисты, которые «застряли в этом балканском прошлом».
Эта история, к сожалению, хорошо ложится на популярный в Сербии со времен Милошевича стереотип о том, что национализм якобы популярен в первую очередь среди «необразованных крестьян и рабочих из небольших населённых пунктов». А городская космополитическая интеллигенция, конечно же, является центром сопротивления «вот этим всем ужасным тенденциям»: национализму и ксенофобии. И, к сожалению, некоторые из известных ЛГБТКИА-активистов и активисток, лидеров сообщества, сами продолжали распространять этот стереотип. Для меня это важный пример того, как ЛГБТКИА-активистки и активисты, борясь за включение в общество, одновременно создают линии раскола. Т.е. одновременно они создают инаковость в других измерениях, очерняют какую-то другую группу, представляя их как менее цивилизованную, а это значит, и менее человечную.
С 2010 по 2013 год все попытки провести прайд в Сербии были запрещены государством — опять же по причинам «безопасности». Т.е. они пытались не допустить того, что случилось в 2010 году. Активистки взамен организовывали уличные флеш-акции, например, выходили ночью на улицы Белграда с от руки нарисованными баннерами «Вот так выглядит прайд», или разливали краски на улицах Белграда, и таким образом пытались заявить о своем присутствии в городском пространстве.
С 2015 года прайд в Сербии проводится. С разным уровнем вмешательства и поддержки со стороны государства, но три года подряд прайд в Сербии более или менее успешно и спокойно проходит в Белграде. Но за эти годы успешных и неуспешных прайдов стало очевидным другое противоречие. Речь идёт о конфликте внутри самого ЛГБТКИА-движения, а ещё точнее — о конфликте в среде организаторок и организаторов прайда.
Стало понятно, что лесбиянки, трансгендерные люди и другие группы не имеют такого же доступа к ресурсам и к принятию решений, как геи. Это можно интерпретировать как знак того, что к сожалению, и в среде ЛГБТ+ законы патриархата никто не отменял. В марте 2015 года был организован лесбийский марш — ответ остальным прайдам, которые лесбийские активистки в Сербии считают оккупированными гей-активистами. Также в 2016 году во время главного прайда был проведен трансгендерный прайд.
© Lazara Marinkovic / Лесбийский марш в Белграде, 2015 год. На фото: группа людей идёт по проезжей части, в руках у них плакаты с надписями. Нам видны отдельные слова на разных языках и символы: «лесбиянка», «Нет границ, нет наций», «люби женщин», «♀ ♀».Эти конфликты очень важны, и мы не можем обходить их вниманием, если говорим об инклюзии и попытках ЛГБТ+-сообщества создать себе присутствие в городской среде и в публичном пространстве.
«Потому что если мы будем говорить об инклюзии ЛГБТ+ как одной гомогенной группы, то мы будем замалчивать тот факт, что люди в этой группе разные и страдают от разных видов дискриминации»
Большинство прайдов, которые происходят на постсоветском и постсоциалистическом пространстве, в том числе, в Сербии и в Украине, не уделяют особого внимания правам трансгендерных людей и интерсекс-людей, лесбиянок. И если мы говорим о том, как сообщество пытается стать видимым, важно говорить об этих внутренних конфликтах. Иначе мы будем создавать ложный образ какого-то единого и гомогенного общества.
© Christopher Miller / Фотография христианского протеста против гей-прайда 2013 в Киеве. В центре фотографии стоит православный священнослужитель в черном культовом одеянии, на шее у него висит крест. Справа от него — мужчина в белой рубашке сдержит плакат с перечеркнутым радужным флагом и надписью на украинском «гомосексуализм разрушает семейные ценности». Слева мужчина в синей рубашке смотрит вперед. На переднем плане видны люди: они снимают демонстрацию на видео. За протестующими растянут большой плакат с неким текстом и виднеются хоругви.Что же происходит в Украине? Очень похожие процессы с организацией прайда. В Украине тоже в середине 2000-х гг. были попытки провести прайд, но под давлением праворадикалов и церкви власти не давали разрешение. В 2013 году прошёл прайд, но он был проведён не в центре города, где хотели сами активисты и активистки. И опять же — очень мало активист_ок, и их охраняло очень много полицейских от толпы людей, которые вышли на контрманифестацию. Т.е. все процессы были очень похожими на те, о которых я рассказывала, говоря про Сербию.
После Евромайдана ситуация немного изменилась. Евромайдан дал надежду многим людям в Украине, в том числе и многим людям из ЛГБТКИА-сообщества. Особенно мейнстримным активистам и активисткам, которые, и правда, поверили, что вот сейчас, наконец-то, Украина начнёт интенсивно интегрироваться в Европу. Это значит, что мы будем внедрять у себя всё европейское законодательство, в том числе и в сфере прав человека.
В то же время оснований для такой веры было не очень много. Например, во время протестов на Евромайдане никогда не была озвучена ЛГБТКИА-повестка. Была одна акция, на которой развернули радужные флаги, но это была акция для дискредитации самого Евромайдана, т.е. проплатили каким-то людям, чтобы они своими радужными флагами провоцировали насилие на Майдане. Этого не случилось, но это был единственный момент, когда радужные флаги были на Майдане.
В то же время мы точно знаем, что например в самом начале протестов на Майдане даже какие-то очень мягкие феминистские лозунги и плакаты, вызывали очень бурную агрессию со стороны правых. Мои знакомые и подруги, которые были с этими плакатами, стали жертвами насилия со стороны правых — на них напали, вырвали эти плакаты, порвали. Их обрызгали, кажется, перцовым спреем. Т.е. если даже такая мягкая феминистская повестка не была принята, можно только себе представить, чтобы бы случилось, если бы ЛГБТКИА-люди действительно попытались использовать Майдан для озвучивания своих нужд и потребностей.
© Christopher Miller / Фотография христианского протеста против гей-прайда 2013 в Киеве. На переднем плане пожилая женщина в синей кофте и розовом платке держит в одной руке православный крест, а во второй икону Николая II, коллаж из икон и портретов исторических личностей (русских князей, царей, императоров и императриц) и бело-голубой пакет. За ней женщина в белом кружевном платке, она что-то говорит. Сзади стоят женщины в платках, они держат в руках иконы и плакат с пиктограммами: «мужчина + женщина = семья с детьми», «мужчина + мужчина = череп и кости». На плакатах англоязычные надписи.После Евромайдана, с началом войны, ЛГБТКИА-повестку даже внешне либеральные политики начали отбрасывать как неактуальную, потому что «у нас война», какие права человека, какие там права ЛГБТКИА-людей. А правые радикалы, тем более, в контексте милитаризма и милитаризации, постоянно угрожают «извращенцам» физической расправой. И вдруг в таких сложных условиях с другой стороны открывается окно для приспособления со стороны ЛГБТКИА, а именно гомонационализм. Что же это такое?
О гомонационализме впервые заговорила исследовательница палестинского происхождения Ясбир Пуар в начале 2000-х гг. Это период сразу после 11 сентября — разгул войны с террором, период очень интенсивной исламофобии в западных странах Европы, в США. В этом контексте США и другие западные государства начали использовать чувства ЛГБТ-людей для пропаганды борьбы с «террористической исламской угрозой».
Например, пропаганда строилась так: говорили, что ислам «содержит угрозу европейской цивилизации», «не приемлет» все, что лежит в ее основе, и — в частности — «не толерантен к ЛГБТ». Было очень много в начале 2000-х гг. лозунгов, передач о том, как «ненавидят геев в исламе», что «невозможно быть геем и жить в исламе». Всё это, конечно, неправда, потому что на самом деле всё намного сложнее (отношение между исламом и ЛГБТКИА-людьми), но для потребностей пропаганды эта история была очень упрощена.
Именно поэтому геи и лесбиянки были также обязаны поддержать войну и даже присоединиться к армии. Именно в этот период было наконец разрешено быть открытым геем или лесбиянкой в армии США после многих-многих десятилетий борьбы за это. Все эти противоречивые процессы Ясбир Пуар и назвала термином «гомонацианализм».
«Это механизм привлечения геев и лесбиянок к коллективному телу нации. Но это привлечение возможно только за счёт исключения и противопоставления кого-то другого»
В контексте западных стран — это противопоставление исламу. Об этом писала Джудит Батлер: в таких странах как Голландия и Франция ЛГБТКИА встают на сторону правых сил, потому что тоже поверили в «исламскую угрозу», в то, что «исламские мигранты приедут и уничтожат нашу прекрасную европейскую цивилизацию».
© Christopher Miller / Фотография христианского протеста против гей-прайда 2013 в Киеве. На фото люди разных возрастов держат в руках плакаты и религиозные символы. Справа стоит мужчина с седой бородой, в картузе и голубой рубахе, рядом с ним пожилая женщина в цветастом платье, в платке. На ее шее висит икона Николая II. На заднем плане возвышается деревянный православный крест. Слева переговариваются три молодые женщины в платках. За ними человек держит в руках плакат с пиктограммами: «мужчина + женщина = семья с детьми», «мужчина + мужчина = череп и кости». В случае с войной в Украине, шанс на включение в коллективное тело украинской нации геям и лесбиянкам предоставляется, только если они активно будут противостоять образу «врага», который создает пропаганда, т.е. в нашем случае (Украина) — это или сепаратисты и/или Россия. У нас есть история про то, что сепаратисты и Россия — это «оплот нецивилизованного зла», который не уважает права ЛГБТКИА-людей, и наша задача как ЛГБТКИА-людей «защищать Украину и европейскую цивилизацию».
Здесь схлопываются эти идентичности, украинская и европейская, против вот этой «нецивилизованной угрозы». И сейчас для многих геев и лесбиянок в Украине участие в гомонационалистическом проекте как бы даёт шанс заявить о своей принадлежности к украинской нации и также заявить о своём праве быть включёнными в публичную среду. Например, в среде организаторок и организаторов гей-прайдов несколько лет назад серьёзно обсуждалась возможность проведения прайда в вышиванках напротив посольства России в Киеве.
Или очень многие из ЛГБТКИА-людей в Украине «ведутся» на провокации со стороны правых, которые говорят: «Ну что же вы не воюете?», и активно пытаются доказать, что среди людей, которые сейчас воюют тоже есть ЛГБТКИА-люди. Как бы говоря и подразумевая: «мы тоже патриоты», «мы тоже хорошие националисты и националистки», «мы тоже защищаем свою страну и европейскую цивилизацию от этих дикарей». Здесь мы опять видим попытку создать инклюзивность при помощи исключения, «сотворения себе врага». Замалчивается, что среди тех, кого сейчас называют сепаратистами и сепаратистками (а в Украине сейчас так называют не только тех людей, которые воюют с ружьями в руках против украинской армии, добровольцев — а всех, кто остались жить на территории так называемых ЛНР и ДНР), как-то забывается, что среди этих людей тоже есть ЛГБТКИА-люди. О них просто никто не говорит.
© Troballola / Фотография стрит-арт работы Анатолия Белова, Берлин, 2012. На стене из красного кирпича сделана черно-белая надпись, поверх которой нанесена большая наклейка с черно-белым изображением. На желтоватой бумаге изображен священник с гневным выражением лица. В поднятой руке фигура зажимает ОМОНовскую дубинку, которую пересекает горизонтальная линия, создавая иллюзию креста. Справа от фигуры размещена подпись на английском языке: «Добро пожаловать на первый гей-прайд в Украине. Киев-Прайд 2012, май». Наконец, наша вишенка на торте. Поговорим немного о Евровидении, которое было в этом году в Киеве. Это ещё один пример попытки ЛГБТКИА-активистов и активисток в Украине заявить о своём присутствии в публичном пространстве. Этот пример хорошо иллюстрирует всю противоречивость неолиберальной политики идендичностей, которая сейчас используется мейнстримными ЛГБТ-организациями для того, чтобы заявить о своём праве принадлежать какому-то обществу.
Евровидение очень часто называют гей-олимпиадой. С 90-х гг. и до сих пор всё большую и большую видимость среди участниц и участников этого шоу обретают ЛГБТКИА-люди. Многие ЛГБТКИА-фанаты и фанатки Евровидения приезжают на конкурс ежегодно в разные города, чтобы отпраздновать разнообразие. В этом году, например, лозунгом Евровидения в Киеве был «Celebrate diversity» («Давайте праздновать разнообразие»). С другой стороны, важно понимать, что Евровидение, как и Олимпиада, — это пример колониализма, т.е. всё-таки в первую очередь это событие для очень привилегированных людей из ЛГБТКИА-сообщества, которые могут себе позволить поехать из Франции в Киев, из Киева — ещё куда-то, в Лиссабон. И которые могут себе позволить быть туристами, туристками, потребителями и потребительницами этого мега-шоу. Что же происходит, если ЛГБТКИА-сообщество принимает это шоу с радостью, вместо того, чтобы критически думать о том, что это значит, когда такое мега-шоу происходит в твоём городе и твоей стране? Особенно, если речь идёт о постсоциалистической стране, которая сейчас также в войне, очень бедной, с множеством других сложных и противоречивых процессов.
Большинство мейнстримных ЛГБТКИА-активисток и активистов в Украине, конечно, очень радовались тому, что Евровидение проходит в Киеве. Киев-прайд на своей страничке даже создал отдельную карту с информацией о том, где в Киеве есть ЛГБТ-френдли места — кафе, магазины… Т.е. это тоже такая попытка отпраздновать разнообразие через потребление и коммерциализацию. Но такой тип включения требует, чтобы группы, которые пытаются добиться этого включения, разделяли неолиберальные интересы, как национальные, так и интернациональные. Фактически, это продолжение политики гомонационализма на международном уровне. И это требует от ЛГБТКИА-сообщества, чтобы они закрыли глаза на какие-то негативные стороны, которые сопутствуют проведению таких международных событий.
«Вопрос в том — какой ценой это разнообразие празднуется?»
Была одна очень хорошая анонимная низовая квир-активистская группа, которая пыталась проинформировать людей в Украине о том, какая же реальная цена проведения Евровидения и какие другие группы страдают за счёт того, что вот мы сейчас празднуем это разнообразие, проводим эту «гей-олимпиаду» в столице Украины. Например, поселение рома было насильственно выселено из Киева. Им угрожали, среди ночи снимали у них отпечатки пальцев, само поселение впоследствии сожгли. Другой пример — колоссальные суммы, которые были потрачены на приобретение и установку камер наблюдения, а также прочие меры безопасности во время проведения Евровидения. ЛГБТКИА-люди с такой радостью стремились к проведению этой «гей-олимпиады», что они даже не задумались, какую цену приходится в действительности платить за Евровидение — еще больший контроль публичного пространства, более пристальное наблюдение за жизнью каждого из нас.
Евровидение, которое прошло в Киеве в мае этого года, — очень хороший пример того, как попытки добиться инклюзивности в публичном пространстве, в культурной среде, очень часто проходят без учёта того, что другие группы остаются или исключёнными, или подвергаются еще большей дискриминациии и насилию (как, например, рома).
Это мой главный посыл сегодня: было бы хорошо, если бы ЛГБТКИА-люди, которые пытаются добиться большего включения и принятия в обществе, помнили о том, что это включение не может быть основано на исключении другого, других.
