Я пишу эту статью анонимно, потому что не хочу, чтобы моя мама нашла её в интернете. Я думаю, что она гуглит мои статьи, чтобы отправить своим знакомым и показать, как она мной гордится. Я пишу это анонимно, потому что иногда я ссылаюсь на её слова. Я хочу показать, что эти на первый взгляд обычные слова токсичны.
Я разбираю, что в них не так. И это её наверняка расстроит.
Я пишу это анонимно, потому что не хочу сделать больно маме — ни сейчас, ни в будущем. Потому что я знаю, что, несмотря на её методы воспитания, она безоговорочно любит меня и всегда старалась меня защитить.
То же касается моего отца. Разве что он меня не гуглит. Я не уверена, что он умеет хорошо пользоваться компьютером.
Но эта статья не о моих родителях. Для обсуждения непростых переживаний по поводу родителей и детства у меня есть терапевт_ка.
Это статья о тебе, обо мне и о том, что мы передадим будущим поколениям. Это статья обо всей нашей культуре.
О культуре, в которой не принято уважать женские границы, в которой «нет» не считается ответом и в которой принято объективировать женщин, пристыживать и стигматизировать женскую сексуальность. Эта культура незаметно проникает в умы и сердца родителей_ниц, пока её самые ужасные мизогинные установки не начнут вылетать из уст тех, кто любит нас больше всего.
Это статья о культуре изнасилования и о том, как родители долгие годы воспитывали меня в ней, не подозревая о её токсичности. Если тебя всю жизнь отравляли родители, как научиться не отравлять своих детей?
Вот о чём моя статья.
Я считаю, что мы, как феминисты_ки, делаем большую работу — мы говорим о воспитании, о культуре изнасилования, о культуре согласия.
Но в жизни очень тяжело оградить себя от культуры изнасилования.
Я не могу избежать ситуаций, когда «нет» застревает в горле. Или я не решаюсь сказать «нет», потому что его, возможно, проигнорируют.
Даже став взрослой, я не могу перестать сомневаться в собственном выборе: «А это точно то, чего я хочу? Действительно ли я знаю, что для меня лучше?»
А всё потому, что я хорошо усвоила эти уроки в детстве. И закрепляла на протяжении всей жизни. И я хочу честно об этом поговорить.
Родители_ницы знают, что детей нужно любить, но не всегда знают, как им не навредить. Особенно если они растят девочку в среде, которая оправдывает и нормализует изнасилования.
Вот три примера того, как мои родители неосознанно дали понять, что моё согласие и моя автономия не важны.
Урок #1. Три года: «Ты не имеешь права говорить “нет”».
У меня есть двоюродный брат, на месяц старше меня. Мы оба первенцы и родились одновременно.
Мы вместе пошли в детский сад, а потом и в школу. Мы ходили туда, держась за руки, а наши мамы шли за нами. Их семья жила этажом выше, поэтому мы с братом проводили много времени вместе: смотрели «Мой маленький пони» и «Черепашек-ниндзя».
Все в наших семьях — особенно наши мамы — считали нас прелестными детьми. И я думаю, что так и было: он, с его шоколадными глазками и выпяченной «в обидке» нижней губой; я, с локонами цвета вóронова крыла и привычкой размахивать руками в разговоре.
Когда приходило время расходиться по домам, они с невинным видом говорили: «Анджело, поцелуй Софию на прощание!» И моё настроение сразу портилось.
Потому что я терпеть не могла, когда Анджело меня целовал. Ненавидела всеми фибрами души.
Его хорошенький маленький ротик, которому все так умилялись, всегда блестел слюной. Мне было мерзко от его мокрых чмоков, и я всегда старалась во что бы то ни стало их избежать.
Иногда я старалась избежать самой ситуации, пыталась проигнорировать их просьбу или говорила «нет».
И всё всегда заканчивалось одинаково: «Да ладно тебе, София, поцелуй Анджело на прощание». И они радостно визжали, когда я через силу подчинялась.
Ребёнка часто принуждают к физической близости (объятия-поцелуи) с родственниками_цами, даже против воли. И я уже вижу закатывающиеся глаза читателей_ниц: при чём тут культура изнасилования?
А я с детства осознала, что мой отказ не принимается и единственный выход — закрыть глаза и согласиться сделать то, что от меня хотят.
Поэтому, когда ребёнок говорит «нет» / «не хочу» и хочет избежать физического контакта, поверьте, он_она знает, что делает. И запомните, что тела людей независимо от возраста принадлежат им и только им.
Урок #2. Десять лет: «Мальчишки все такие, что с них взять?»
У родственников по маминой линии был летний домик на озере: солнечная жёлтая хижина среди высоких сосен, с которых на стол для пикника — а иногда и на наши головы — капала смола.
Мы с другими городскими детьми проводили там лето: пытались ловить лягушек голыми руками, плавали на каноэ через пруд и представляли себя исследователями.
Дом принадлежал моей матери и трём её братьям и сестрам, поэтому мы часто проводили июльские выходные вместе.
Мои двоюродные братья Сонни и Джоуи в детстве очень много проказничали.
Они лазали во двор к соседу, чтобы втихаря покачаться на его гамаке, в шутку толкали друг друга около вечернего костра, а однажды чуть не подожгли дом. Они были забавными, но с ними хватало хлопот.
А ещё они любили дёргать меня и мою двоюродную сестру Терезу за купальники.
Они проплывали мимо нас под водой и дёргали за лямки бикини, пытаясь их сорвать. Иногда они хватали холодные и склизкие комки грязи и песка и засовывали нам в купальники.
Последнее было просто мерзким. На купальниках оставались невыводимые пятна. Но первое куда страшнее.
Это не было просто игрой одиннадцатилетних мальчишек, которые хотели переплюнуть друг друга в пакостях (что само по себе достаточно гадко). Это была «игра», в которой объектами были тела девочек, как правило, обнажённые.
Мои родители учили никогда никому не позволять прикасаться ко мне «там, где закрывает купальник» — и вот мои двоюродные братья пытаются его с меня сорвать.
А наши родители сидят в шезлонгах, обмазываются маслом, загорают и следят, чтобы мы не утонули.
Я чувствовала себя ужасно. Мне было стыдно, я чувствовала себя униженной. Естественно, я думала, что взрослые обязательно бы сделали что-нибудь в такой ситуации.
Когда я стала звать на помощь маму с папой, кто-то из взрослых еле слышно прикрикнул_а: «Отстаньте от девочек». И всё.
Гораздо позже, обсуждая это происшествие с родителями, я поняла, в чем дело: они чувствовали, что не могут ничего сделать в этой ситуации, потому что те дети были воспитаны иначе.
Даже если бы они наехали на родителей Сонни и Джоуи, те просто пожали бы плечами: «Это же мальчишки. Что с них взять?»
И вместо того, чтобы взять дело в свои руки — серьёзно поговорить со мной об этом наедине, вытащить меня из воды и увести в безопасное место, больше не проводить выходные с кузенами, — они решили оставить всё как есть, раздавленные социальными нормами.
Мы позволяем молодым мужчинам делать что угодно, но отказываемся видеть нашу общую ответственность, когда они применяют к кому-то насилие. Хотя мы фактически учим их вседозволенности.
А те, кто хочет заступиться, бессильны против общественного мнения.
С тех пор я уяснила, что помощи ждать неоткуда. Что холодный липкий комок грязи ударит мне в спину, и я тупо пойду его отмывать. Ни о какой справедливости речи быть не может.
Урок #3. Четырнадцать лет: «Вот что значит быть девушкой».
Со средней школы у меня есть хорошая подруга Клэр. Она преподала мне первые уроки феминизма, даже не называя его так. Она была первой на моей памяти девушкой, которая не боялась открыто сказать или крикнуть: «Нет. Иди к чёрту».
Мы подружились в шестом классе. Мы обе были неудачницами, и нам не с кем было общаться. Мы нашли друг друга. На информатике Клэр сидела рядом со мной, и мне нравилось, как она разговаривает сама с собой, играя в компьютерные игры. Её не смущало, что из всех тем для беседы меня увлекало только фигурное катание.
Я многому научилась у неё: смешивать одежду с разными принтами, красить волосы в синий цвет, слушать Nsync и Radiohead, понимать, что верить в Бога не обязательно.
И самое главное, я узнала, что, когда какой-то мужчина нашёптывает мне пошлые вещи, я имею право ответить, даже грубо.
В первый раз я услышала, как Клэр это делает, в двенадцать лет — когда мы только подружились.
К этому времени у меня уже был неприятный опыт уличных домогательств. Когда стоит выбор, бороться, сбежать или замереть, я всегда замираю. А потом стараюсь забыть травмирующую ситуацию.
Так же я реагировала на уличные домогательства: когда мне ни с того ни с сего кричали «эй, киска» или «я тебя хочу», я просто замирала. И уходила. Молча.
А Клэр... Как-то мы шли по улице, она развернулась и крикнула: «Ты что, педофил?! Нравятся маленькие девочки?»
Я схватила её за руку и попыталась успокоить. Я была напугана.
Но она отдёрнула руку и сказала: «Нет, пусть идёт нах*й».
И тут меня осенило: оказывается, можно просто посылать кого-то, если хочется. Так у меня позже появилась привычка ругаться от души.
Однажды в восьмом классе мы возвращались домой. Мы с Клэр были лучшими подругами, поддерживали друг друга и считали, что остальные — это просто знакомые. В общем, как всегда в средней школке.
Каждый раз, выходя из школьного автобуса, мы шли по тротуару с двумя другими девочками.
В тот день мы шли мимо группы рабочих, которые сидели на крыльце и ели. Сейчас я уже достаточно взрослая и знаю, как реагировать. Но тогда я ещё не умела себя вести в подобных ситуациях. Я просто думала про себя: «Только бы они не заговорили, только бы они не заговорили».
Если честно, я уже не помню, что они говорили. Пошлости выкрикивал один, а другие поддакивали и смеялись.
Я помню одно: Клэр показала им «факи», и тот чувак крикнул «в жопу себе их засунь!». Клэр ответила: «Лучше их, чем твой член!» И мы убежали.
Впервые в жизни я убегала домой от незнакомца в страхе быть изнасилованной — и не в последний раз.
Когда я, потрясённая, прибежала домой, то хотела поговорить с мамой. Я позвонила ей на работу и рассказала о произошедшем, не пересказывая слова Клэр. Мама посочувствовала мне, в основном потому, что увидела, как мне это необходимо. Но потом сказала то, что я не могу забыть до сих пор.
«Я тоже сталкивалась с этим в твоём возрасте. И твоя бабушка сталкивалась. И все остальные женщины в нашем роду. Это всё потому, что мы женщины. Это цена, которую мы платим за то, чтобы быть женщинами в нашем мире».
Я никогда не чувствовала себя такой подавленной.
Мама попыталась поддержать, как умела, хотела донести, что это не моя вина. Таков уклад: мужчины поступают так со всеми женщинами.
Но звучало это примерно так: «Такова наша женская доля, смирись. Ничего не поделаешь. Тебе придётся сталкиваться с этим до конца твоих дней. То же самое ждёт твоих дочерей, внучек и так далее. Ничего не поделаешь, мы не принадлежим себе».
И самое стрёмное, когда мать говорит это дочери.
Самое стрёмное, что мать в принципе может говорить всё это дочери.
У всех нас есть истории — одна, две или миллион — когда тебя учат покорно жить в культуре изнасилования.
Всех нас учили, как в ней думать, вести себя и реагировать. Но не научили, как противостоять, помогать другим и восставать против неё.
Этому научил меня феминизм.
Феминизм научил меня, что с ответом «нет» необходимо считаться. Что даже намёк на отказ — это уже ответ, и его следует воспринимать всерьёз.
Он показал мне, что «мальчишки все такие» только потому, что мы воспитываем их таким образом, в культуре, которая поощряет токсичную маскулинность.
Он научил меня, что моё тело — это не достояние общественности и что я имею право выражать агрессию, будь то молчание или крик, когда кто-то вербально или невербально нарушает мои границы.
И я благодарна феминизму за то, что он называет вещи своими именами: показывает, что в происходящем со мной виновата культура.
Но мне жаль, что этому в своё время не научили меня родители.
