В январе прошлого года на Netflix вышел документальный сериал «Беседы с убийцей: записи Теда Банди» (англ. «Conversations with a Killer: The Ted Bundy Tapes»). Тед Банди — серийный убийца и насильник. Его жертвами стали как минимум тридцать молодых женщин и девочек в период с 1974 по 1978 годы в разных штатах Америки. В сериале приведены интервью с людьми, которые сыграли ключевую роль в расследовании и помогли отдать Банди под суд.
Хотя в основном Банди нападал на женщин 18-23 лет, одной из его последних жертв в 1978 году стала двенадцатилетняя девочка Кимберли Лич. Банди похитил её из школы и жестоко убил. Тело нашли месяц спустя. Шериф округа Солт Лейк, где жила Кимберли, сказал нечто, что и сейчас принято говорить о жертвах, особенно девочках и женщинах. Он сказал, что разрыдался, когда поисковая группа нашла тело Кимберли. Он давно уже не плакал, но, глядя на девичье тело, брошенное в лесу, не смог сдержать слёзы. «Кимберли была такой милой и послушной девочкой», — добавил он.
Отреагировал бы он по-другому, если бы Кимберли не была милой и послушной?
Не почувствовал бы он такой же гнев, вызванный столь жестоким преступлением, если бы Кимберли была, скажем, грубой и непослушной? Не все тела убитых женщин удалось найти, однако каждый раз, когда по телевизору или в газете рассказывали об обнаруженной жертве, не забывали упомянуть, что она была очень милой и доброй, и сокрушались «как нечто столь ужасное могло произойти с такой славной девушкой?»
История о «хорошей» жертве уже давно прижилась в новостях. Каждый раз, когда происходит преступление, особенно изнасилование или преступление сексуального характера с участием женщины, отовсюду слышно, как несправедливо, что это случилось именно с ней, ведь она была такой доброй, заботливой и любящей. Когда подчеркивается добрая натура и примерное поведение жертвы, у преступления появляется другое значение.
Что, если бы мы немного изменили вводные данные? Что если бы жертва не была «хорошей»? Что, если бы она неуважительно относилась к родителям, имела множество романтических увлечений или не проявляла бы дружелюбия по отношению к каждому встречному? Преступление против такой женщины уже не вызывает вопросов?
В ходе исследований охоты на ведьм на востоке Индии, я узнала историю об одной из потерпевших, смелой и независимой женщине. Она переехала жить к своему партнёру, родила от него ребёнка, а потом ушла от него в свой родной дом. Работала она в деревенском центре по уходу за детьми. Её назвали ведьмой и впоследствии убили. Своим поступком она вышла за рамки патриархальных стандартов общества, в котором жила, и, следовательно, «заслужила» наказания.
Когда мы связываем характер женщины с преступлением, которому она подверглась, мы подпитываем патриархальное представление о том, что преступление как-то зависело от черт её личности. Это очень явно проявляется, когда мы говорим об изнасиловании, преступлениях сексуального характера или домашнем насилии. Когда же мы говорим о мошенничестве, разбое или краже, мы не разбираем характер пострадавших.
Общество пытается контролировать тела женщин, заставить их почувствовать прямую связь между совершенным преступлением и характером пострадавшей. Иногда говорят, что характер жертвы должен выноситься на обсуждение просто для полноты картины. Но когда мы обращаем внимание только на то, как добра и мила была пострадавшая, мы закрепляем представление о «правильной» жертве и упускаем тот факт, что абсолютно любая женщина в подобной ситуации подвергается грубому нарушению своих прав. А это прямая дорога виктимблеймингу: «Почему она гуляла так поздно? Почему она была так одета? Почему она была с малознакомым мужчиной?»
Наши законы не предусматривают различные меры наказания в зависимости от общественного мнения о женщине, и мы также должны перестать распространять подобные предрассудки.
Безобидные, на первый взгляд, заявления могут влиять на то, что мы будем вкладывать в понятие «насилие». Тогда в определённых случаях насилие может стать нормой, если «женщина сама напрашивалась».
Я понимаю, что Тед Банди остался в прошлом столетии, но суть проблемы по-прежнему актуальна. Мы должны заменить вопрос «Почему жертва подверглась нападению?» вопросом «Какие патриархальные и сексистские представления позволяют совершать подобные преступления и как мы можем с этим бороться?».
