Но я ошиблась: моя идентичность была и остаётся изменчивой.
В детстве мне и в голову не приходило, что я могу её менять.
В то время я постоянно стеснялась того, что мне нравились парни. Это было настоящим мучением: ни наглядного примера из ЛГБТК-сообщества, ни квир-друзей. Я не знала, что ребёнку из семьи вьетнамских беженцев делать со своим запретным влечением.
Единственными вещами, удовлетворяющими мой «странный» интерес, были ТВ и порно. Но там было место только для стройных и мускулистых мужчин разных оттенков белого, а людям цвета доставались роли второго плана или объекта для расистских шуточек. Вроде у меня и появился ответ, как существовать в этом мире, но он не соответствовал ни моему телу, ни моей жизни.
Я стала оценивать себя по мужским циснормативным стандартам. Я поднимала тяжести, пыталась найти способы стать выше. Я постоянно критиковала своё хрупкое тело. Подумать только: я даже ненавидела свои коричневые соски!
В тот период пределом моих мечтаний был высокий мускулистый белый мужчина с тёмными волосами и светлыми глазами. У него нет инвалидности. Он баснословно богат и безгранично меня любит.
Мои представления о маскулинности основывались на образах, созданных европейскими колонизаторами. Образах, основой которых были только белые тела без инвалидности. Именно поэтому все мои симпатии строились вокруг этого белого превосходства.
Я не знала, как мне быть, и хваталась за любую идею, которая, по моему мнению, хоть немного соответствовала тому, кем я себя идентифицировала.
Несмотря на то, что среди геев я всё ещё сталкивалась с расизмом, мне казалось, что я нашла себя. Думала, вот определилась с гендерной идентичностью и больше не буду страдать из-за навязчивых мыслей по ночам. Я весь свой подростковый возраст потратила на осознание того, что меня привлекают мужчины, и была уверена, что знаю всё о своей сексуальности.
Для меня было естественно любить мужчин. Я испытала огромное облегчение, когда объявила всем, что я — мужчина-гей. Мне нравилось чувство ясности и покоя после каминг-аута. Оно убеждало меня, что я знаю и понимаю себя, хотя на самом деле всё было иначе. Я всё ещё продолжаю разбираться в себе день за днём.
И вообще, если подумать, это большой вопрос, кто на самом деле мне нравился.
В подростковом возрасте мне в основном нравились белые цисгендерные мужчины. Но, осознав, насколько эти симпатии вредили мне и другим квир- и транс*людям цвета, я стала испытывать к белым цисгендерным мужчинами настоящее отвращение.
Я поняла, как много боли причинили мне цисгендерные белые парни в прошлом, и представила, сколько ещё они принесут её в будущем. С тех пор большинство мужчин, привлекающих меня, были небелыми и нецисгендерными.
Кроме того, мой гендер также изменился.
Я думала, что достигла просветления, когда «вышла из шкафа», но момент оказался скоротечным. Я едва успела перевести дух, как моё тело сказало, что эти «мужские штучки» не для меня. Так я решила отказаться от бинарной гендерной системы, и это стало глотком настоящей свободы.
В 17 лет я была геем. В 20 лет я квир-человек, феминный и гендерно-неконформный. Чёрт возьми, во мне просыпается фурия, когда белые цис-люди ставят под сомнение мою идентичность!
В то время, как мой гендер и восприятие сексуальности менялись, я всё глубже осознавала, что эти понятия воспринимаются обществом как данность.
Признав свою гендерную изменчивость, я обрела доверие и любовь, которые заслуживаю. Это позволило мне расти и развиваться.
И вот что я узнала на своём пути.
1. Социальные конструкты усложняют понятие сексуальности
Когда человек решает, что ей_му нравятся мужчины, осознаёт ли он_а многогранность этого понятия? Включает ли в список транс*людей? Или — если имеет в виду, что ей_му нравятся люди с пенисами, — осознаёт ли, что есть женщины с пенисами, мужчины с пенисами и небинарные люди с пенисами?
Циснормативные стандарты влияют на то, как мы формируем наши сексуальные предпочтения. Например, когда кто-то говорит «мне нравятся парни», могу поспорить, он_а имеют в виду цисгендерных мужчин. Даже когда я идентифицировала себя как гей, в моём понимании были только цисгендерные женщины и цисгендерные мужчины, но на самом деле понятие гендера безгранично.
Реальность такова, что маскулинность — это социальный конструкт. Нас тянет к привычным идеям о гендере и сексуальности, поэтому нам так сложно принять, что идентичность флюидна (изменчива). Нас тянет к этим привычным идеям маскулинности.
Но если гендер — это социальный конструкт, как же понять, что нас влечёт к искусственно созданной идее?
Многое из того, что нас привлекает, является таковым только потому, что наша сексуальная жизнь неотделима от политической сферы. Например, в обществе поощряется влечение к белым людям или к «противоположному полу». По сути пол тоже социальный конструкт, не что иное, как ярлык, который произвольно навешен на наши гениталии.
Однако, если сегодня мы принимаем одну версию маскулинности, то завтра всё может быть по-другому. Культурные стандарты красоты постоянно меняются, и поскольку это влияет на наши собственные предпочтения, предпочтения гетеросексуальных мужчин сегодня могут отличаться от предпочтений их предков.
Если гетеросексуальность так изменчива, то она не настолько «природна», как хочется думать гетеросексуальным людям.
2. Признавая изменчивость гендера, вы противостоите превосходству одних идентичностей над другими
Чтобы избавится от ярлыков например, цис- или гетеро-, важно учитывать, что гендер изменчив.
Если мы признаем, что каждый человек вправе самостоятельно определять свою идентичность, почему именно самоощущение гетеросексуальных цис-людей воспринимается нами как «идентичность по умолчанию».
Никто не спрашивает их: «Когда вы узнали о вашей цисгендерности?» или «Вы всегда были гетеросексуал_кой?». Между тем, квир-, транс* и/или небинарные люди вынуждены постоянно оправдываться и подтверждать свою идентичность, потому что для общества их поведение выглядит слишком подозрительно.
Если при рождении человеку приписывают мужской пол, растить и воспитывать его будут как цисгендерного мужчину: одевать в синюю, зелёную и красную одежду; игрушки — только машинки, грузовики и солдатики; и как же без спорта!
С самого начала жизни, когда человека наделяют идентичностью, он проходит через ряд культурных обрядов, которые формируют понятие маскулинности. И если он не оправдывает ожидания общества, то теряет статус «настоящего мужика».
По умолчанию тебе нужно постоянно доказывать, что ты — мужчина, однако маскулинность достаточно изменчивая штука, чтобы требовать от неё неизменных проявлений. Общество ожидает, что мальчики покажут себя в этом театре маскулинности с «правильной стороны». И вот транс*люди и цисгендерные мужчины оказываются в одной лодке, вынужденные доказывать кому-то свою идентичность.
У гетеросексуальных мужчин редко спрашивают: «А ты точно уверен, что мужчина? Откуда ты знаешь, что гетеросексуал?»
Но даже они сталкиваются с расовой дискриминацией. Например, чёрных мужчин постоянно порицают за их гипермаскулинность, а азиатских считают женственными, независимо от того, как те выглядят. Всё это — очередные ярлыки, который навешены обществом, тогда как белые цисгендерные гетеросексуалы свободны выражать свою маскулинность как угодно.
Расовая дискриминация вытесняет людей цвета из гендерной бинарности, поэтому они часто не могут идентифицировать свой гендер, что наносит им вред.
Рассматривая гендер сквозь призму флюидности (гендерной изменчивости), мы подрываем расовые стереотипы, которые многими воспринимаются как должное.
3. Признание флюидности ослабляет давление на транс* или неконформных людей
Когда человек, которому приписали мужской пол, не проявляет «должную» маскулинность, последствия не заставляют себя долго ждать.
Например, транс*женщины и транс*феминные люди подвергаются насилию со стороны государства, интимных партнёров, членов семьи или совершенно незнакомых людей. Их могут атаковать в туалете, на улице или в метро. Из-за этого они пытаются стереть свою идентичность, притворяясь гетеросексуальными цис-людьми.
В ответ на агрессию угнетённая часть общества инстинктивно хочет подтвердить свой гендер, нормализовать и натурализовать его.
Поэтому транс*люди вынуждены переходить в цисгендерность, чтобы социализироваться. Но обществу надо принять нас такими, какие мы есть, чтобы снизить для нас риски быть убитыми.
Часто транс* и гендерно-неконформных людей воспринимают как психически нездоровых и, чтобы иметь право на социализацию, медицинскую помощь и хирургию, нам приходится доказывать свою вменяемость. Иногда нам просто отказывают в медицинском обслуживании, потому что мы «не соответствуем нормам». Некоторые сами не готовы обратиться за помощью из-за страха столкнуться с дискриминацией. У тех, кто всё-таки добился права на медицинскую помощь, должны диагностировать гендерную дисфорию, хотя не у всех транс* и гендерно-неконформных людей она есть. Потом приходится пройти верификацию цисгендерной личности у врача, который находится в привилегированном положении. И только после ты получишь права на услуги, которые безусловно заслуживаешь.
Поскольку трансгендерность и гендерная неконформность приравнивается к психическим заболеваниям, общество давит на нас с требованием «определиться» со своей идентичностью раз и навсегда. Принято считать, что мы не в состоянии понять своё тело и свой гендер.
Когда гендерно неконформная_ый фемининная_ый человек, которая_ый имеет мужской акушерский пол, проходит по улице, люди часто думают: «Да что вообще этот п*дик о себе знает?» Мужчина в платье словно сигнал, что у человека проблемы с головой.
Такие рассуждения — не только проявление трансмизогинии, но и дискриминация по отношению к людям с хроническими заболеваниями и инвалидностью.
Мы ничем не отличаемся от других. Более того, я бы сказала, что мы — одни из самых ярких людей на земле. В прошлом небинарные люди почитались во многих странах за духовные и культурные знания, недоступные остальным.
Но транс* и гендерно-неконформные люди редко могут чувствовать себя в безопасности, потому что общество связывает нашу гендерную идентичность с психическими заболеваниями. Колониальное общество создаёт для нашей психики невыносимые условия, а после патологизирует нас за то, что мы «больны».
Иногда наша идентичность выстраивается вокруг прошлых травм и оскорблений, но мы заслуживаем любви и заботы. Транс* и гендерно-неконформные люди с хроническими заболеваниями, проблемами психического здоровья и физической инвалидностью тоже достойны любви и заботы.
Всякий раз, когда мы нарочито дистанцируемся от темы ментальной или физической инвалидности, мы исключаем людей с таким опытом. А ведь они испытывают двойное давление общества на основании своей инвалидности и гендерной идентичности.
Нам нужно прекратить создавать образ идеального трансгендерного человека.
Особенность транс* и гендерно-неконформных людей в том, что мы видим изъяны в системе, которую общество признало незыблемой. Мы разоблачаем ложную реальность и противостоим ей. Флюидность не должна считаться патологией, как раз наоборот, нам следует придавать ей больше значения.
Давайте дадим транс* и гендерно-неконформным людям возможность болеть без вечных оправданий, быть неуверенными в себе и ошибаться в своей идентичности! Давайте показывать им свою любовь и поддерживать во всех возможных изменениях, через которые они проходят!
Если мы признаем гендерную изменчивость, транс* и гендерно-неконформные люди смогут говорить о себе так, как они считают нужным.
* * *
Всю жизнь нам навязывали идентичность, но мы должны верить, что знаем больше, чем то «большинство», которое построило цис-гетеро-патриархат.
Мы не обязаны ничего доказывать.
xoài phạm — авторка материалов на Everyday Feminism, фем вьетнамского происхождения. Одновременно нежна и опасна, обожает манго. Есть, где быть, и есть, кого пугать.
