Никогда не думал, что буду писать апологию гендер-гэпов… Но вот он я, пишу.
Порой у меня самого возникали сомнения. А так ли это важно? Не меняю же я свою устную речь (по крайней мере, систематично). Почему в том художественном произведении, где я использовал гендер-гэп, я смог свободно применить по отношению к Богу местоимение «Она», но не решился написать «Богиня»? Может, мне остановиться на феминитивах вроде «писатель_ница»?
Эти сомнения не заставили меня сменить тему диплома или отказаться от своих принципов: я всё ещё говорю «да» описательному подходу в лингвистике и «нет» — предписывающему. Но они порядком истощили меня.
Этим текстом я хочу попытаться вернуть себе радость от работы и зафиксировать свой опыт как что-то достаточно ценное, чтобы рассказывать о нём другим.
Диплом
На 3-м курсе, когда я писал студенческую научную работу, мне говорили, что гендер_гэпы — «излишество».
На 4-м курсе, когда я писал курсовую, мне отвечали шутками: «Если надо говорить "ЛГБТК-человек", то, значит, надо и "кошка-животное"»?
На 5-м курсе, когда я писал диплом, мне пересказывали сюжет европейского рекламного ролика про детей и родителей и пытались удивить вопросом: «И знаете, кто был его родителями? ДВА МУЖЧИНЫ».
© Иллюстрация Даши РомановичВсё это время я рассказывал про небинарные местоимения, про феминитивы и гендер-гэпы, про Чосера, который ещё в XV веке использовал they для обозначения одного_ой человека, чей гендер неизвестен. А меня заваливали вопросами о том, кто такие небинарные люди; и не надумали ли они себе свою идентичность, чтобы выделиться; и считаю ли я себя политкорректным; и как сохранить традиционные ценности с такими-то языковыми явлениями (я серьёзно).
Мне кажется, что подобный опыт есть почти у всех ЛГБТК-персон, которые хоть как-то проявляли свою идентичность в исследованиях или стенах (академических) учреждений. Я даже сомневался, стоит ли вообще писать эту статью, если «всем и так всё понятно». Но всё же я постараюсь рассказать, что держало меня на плаву в процессе работы — и может, кому-то это поможет.
Во-первых, мне нравились темы моих научных работ. Я хотел узнать, как справляются француженки_зы с колоссальной гендерированностью их языка, — и что-то действительно нашёл. Например, во французском языке есть гендерно нейтральное местоимение iel [jel]: неологизм, который сплавили из местоимений elle и il, «она» и «он». И пусть его популярность и академическое признание несопоставимы с английским they, оно пробивает себе путь. Я узнал, что существует небуквенный знак, который называется интерпункт, и его иногда используют во французских словах вместо нашего гэпа: sportive·if, 'спортсмен_ка'. Я также с удивлением узнал, что возвратной формой местоимения they единственного числа (которая переводилась бы как 'себя' или, например, 'сами') может быть themself, а не themselves, которую я знал как единственно правильный вариант существования этой формы местоимения, с self во множественном числе, то есть в форме selves. Эти маленькие открытия радовали меня и помогали не испытывать постоянного отвращения к необходимости писать научную работу.
Я повышал чувство собственной значимости, ссылаясь на себя, своих друзей и знакомых: упоминал MAKEOUT как пример СМИ, использующего гэпы, приводил слова из текста переводчицы нашей команды. Говоря о беларусском контексте, я цитировал Александра Пяршая (автор монографии «Семантика пола: репрезентация гендерных отношений во фразеологии» — прим. ред.), и через какое-то время он добавился ко мне в друзья на Facebook. Говоря о слиянии окончания феминитива с окончанием маскулятива, я приводил примеры из постов своей знакомой Ольги Размаховой (основательница движения «Психология за права человека» в России — прим. ред.), от которой я и научился использовать эту форму (ещё пример, подписчики_цы). Сочиняя контексты для фраз, я добавлял в них фамилии своих друзей. Несмотря на финальную громоздкость, текст моей научной работы в итоге стал для меня более родным.
© Иллюстрация Даши РомановичИ да, каждый раз на презентациях моих научных работ у меня дрожал голос. Точно так же он дрожал когда-то на поэтическом вечере «Эшафот» в Минске. Тогда я тоже отстаивал свои принципы: будучи слушателем из зала, я взял микрофон, чтобы прокомментировать слова судей. Я сказал, что желать поэтикам «писать повеселей, потому что они красивые» — это говно. Потом, когда я шёл от микрофона через толпу, несколько человек сказали мне, что благодарны за это замечание. Так и на научных конференциях меня всегда воодушевляли случайные крики из зала: «а во Франции уже закрепили феминитивы», «классная тема», «смелый выбор».
Когда преподаватели задавали мне вопросы о моей научной работе, я чувствовал себя матадором, которого атаковали хомячки. Потому что на каждую гомофобную / трансфобную / ксенофобную сентенцию у тебя уже есть тысяча остроумных ответов, придуманных задолго до тебя, и ты просто выбираешь, чем блеснуть. На защите диплома я даже включил диктофон в надежде записать эту смехотворную битву.
Несмотря на то, что мне действительно нравилась моя научная работа, я очень долго откладывал ее написание. Я не хотел рассказывать про неё родителям и говорил о ней с друзьями без особой гордости. Я с тоской думал, что её название «неточно», а характер — «не всеобъемлющий». Но дописав, я понял: вся проделанная мной работа не была бессмысленной. Те минуты, когда я чувствовал себя на высоте, стоили всех мучений.
Исследование
© Иллюстрация Даши РомановичПереводы — это не только моя профессия, но и моя форма активизма. В активистском чате, где мы с друзьями делимся переводческими приемами, разгорелась целая дискуссия: как нам писать так называемые «скрещённые маскулятивы и феминитивы» — формы слов, где указан не один из родов, а оба одновременно. Например, можем ли мы писать в тексте «участницы_ки» или «участницы_участники»? Тогда я решил стать «пидорским Розенталем» и составить словарь или правило для такого написания. Я «вооружился» текстами друзей и знакомых, которые занимаются ЛГБТК-активизмом, и составил список уникальных слов с гэпами из их блогов или текстов. Я сделал так с текстами блога психологини Ольги Размаховой, с текстами Жени Велько, а после — и со своими текстами. Я выявил некоторые закономерности и исключения, которые мне как исследователю тут же захотелось проверить. Я создал опрос, в котором предлагал людям выбрать один из вариантов написания слова или предложить свой. Моё исследование продолжается. На сегодняшний день в нём поучаствовало 110 человек. Я также приглашаю вас заполнить анкету и помочь мне в сборе информации: в конце опроса можно прочесть, какое правило я вывел.
Я так и не включил результаты этого опроса в свой дипломный проект в полной мере. Но я оставил себе на память много благодарностей, а также разные «перлы» и аргументы «против». Некоторые из них звучат довольно обесценивающе, но я рад, что сегодня могу посмеяться над чужой злобой, не разрушаясь от неё. Это очень ценное чувство, я ему поражаюсь и боюсь потерять.
Зачем я так пишу
Никогда не думал, что буду писать апологию гендер-гэпов… Но вот он я, пишу.
Думаю, моя причина номер один — это люди, которые используют гэпы, говоря о себе. Пока на Земле будет существовать хоть один_одна такой_ая персона, я буду защищать их перед любыми «в-словаре-такого-нетщиками» и «начинать-решение-проблемы-надо-с-себяшницами».
Тем, кому мешает обилие гэпов, но кто готов видеться с ними в удобоваримом количестве, я могу сказать: нам полезно вспоминать о том, насколько болезненно, смехотворно гендерирован язык. Мне кажется, это отличный способ почувствовать то, что могут чувствовать небинарные люди: насколько гендер окружает кольцом и не даёт ступить ни шага без того, чтобы не попасться под ноги.
© Иллюстрация Даши РомановичНапример, для меня слияние феминитива и маскулятива олицетворяет то, чего мне не хватало, когда я только задумывался о своей гендерной идентичности. Мне было тесно в слове «переводчи_ца» — мне не хватало в нем уклона в маскулинность. В отношении себя я использовал такую форму лишь однажды. И когда я впервые увидел форму со слиянием, я понял, что хочу так писать — уже не о себе, потому что к тому времени мне было комфортно с мужским родом, но о других, кому так же, как и мне когда-то, тесно в рамках языковой бинарности.
Благодаря этой форме я помню, что можно всегда находиться в поиске чего-то более подходящего. Что поиск не обесценивает твои прошлые находки. Что предлагать новое — не только страшно, но и приятно, потому что всегда найдутся люди, которым это будет нужно.
Я не буду вдаваться в подробности своих размышлений о природе языка. Скажу только, что искренне верю в то, что норма языка — понятие произвольное. И что фактически вариантов нашего языка столько же, сколько и людей, на нём говорящих. Я не хочу сказать, что нормы языка случайны — но лишь то, что её придумывают люди. Это не врождённая данность, не «сущность» и не закон. Это выбор. И зачастую этот выбор авторитарен, ведь никто не проводит референдумы о том, делать средний род для «кофе» допустимым или нет. Да, этот выбор может основываться на том, как говорит подавляющее число носителей_льниц языка. Но массовость какого-либо решения не гарантирует ни его эффективности, ни его этичности.
Для меня каждая новая форма, появившаяся в языке, — это что-то удивительное и даже трогательное. И мне бы хотелось, чтобы больше людей хотя бы попробовали посмотреть на это моими глазами.
