30 лет
Камин-аут для меня двоякая штука, потому что, с одной стороны, я считаю, что в нынешних условиях это очень важно для тех, кому камин-аут необходим, для тех, кто не вписывается ни в какие-то бинарные структуры, ни в гетеронормативность. С другой стороны, это необходимость, которая напрягает. Т.е. с одной стороны, ты хочешь заявить о себе, о своей идентичности, поскольку она отличается от других, но чувствуешь вот эту необходимость заявлять о ней. И есть определенная нестыковка между тем, когда тебе хочется это сделать и это идет изнутри, и тем, насколько это результат внешнего воздействия. Этот конфликт в самом явлении камин-аута и необходимости его делать меня раздражает.
Долгое время мне не нужно было делать камин-аут просто в силу того, что идея эта витала в воздухе: мое окружение, моих знакомых и друзей, не удивляло, что я встречаюсь с девушками, не удивляло, что я встречаюсь с парнями. Когда с возрастом, с опытом, с накоплением какого-то социального багажа расширился круг общения и я вышла, так сказать, в широкий мир — появилось ощущение, что что-то не то, мне кажется, меня воспринимают как-то не так, мне кажется, я не совсем тот человек, которого люди видят. И я поняла, что рано или поздно придется сделать это, сказать об этом.
Я знаю, что многие говорят о камин-ауте, например, перед родителями, для них это самое важное, и понятно, почему: это такой первый камин-аут, который играет важную роль, точка во времени, от которой все начинает отсчитываться по-другому. Но на этом все не заканчивается.
Получается, ты делаешь камин-аут постоянно. Делаешь раз, делаешь два, делаешь три, каждый раз, когда ты сталкиваешься с людьми, для которых гетеронормативность — единственный вариант, которые не встречались ни с чем другим, приходится делать камин-аут. Т.е. это процесс, который я, к сожалению, вынуждена буду делать всю жизнь. Вот это меня бесит, откровенно говоря. Но я понимаю, что ситуация не только здесь, но и во всем мире такова, что да, это моя реальность, и мне придется делать камин-аут всю мою жизнь — в той или иной степени.
У меня не было непринятия себя, скорее был момент принятия окружающих (смеется). В достаточно юном возрасте я поняла, что окружающие считают, что мальчики должны встречаться с девочками, а девочки — с мальчиками, что если ты девочка, то ведешь себя соответствующим образом, носишь соответствующую одежду, играешь в определенные игры и интересуешься определенными темами, а если ты мальчик, то тебя сопровождает совершенно другой «пакет». Для меня это стало откровением. Я долго недоумевала, что происходит, но потом поняла, что среди моих подруг и друзей на тот момент не было никого, кто бы к этому относился так, как я. Но тем не менее меня очень удивило, что все работает именно так. Потом уже я начала обращать внимание, что книги только об этом, и фильмы только об этом, и разговоры взрослых, то, что говорит мне моя семья, — все в одну сторону. И я подумала, что, наверное, чего-то они не понимают (смеется). У меня никогда не было ощущения, что я не такая, что со мной что-то не так: что я больна, что у меня какие-то проблемы с психикой, что в моем детстве что-то случилось и именно это сделало меня бисексуальным и гендерно неопределенным человеком. Я пожала плечами и пошла дальше, у меня никакого когнитивного диссонанса на эту тему не возникло, кроме того, что я подумала, что все вокруг неправы.
Травматичного опыта не было. Все последующие столкновения с какой-то негативной реакцией — я уже была закалена другими травматичными опытами настолько, что это даже не регистрировала как попытку покуситься на мою идентичность, для меня это было просто нелепо — когда человек говорил, что я извращенка, что я ненормальная, что мне нужно мужика здорового, нужно выйти замуж, родить ребенка, и вся дурь вылетит из головы. Для меня это было как муха: ты от нее отмахнулся — и все, больше не реагируешь.
Единственный негативный опыт, связанный с моей сексуальностью, был, когда я столкнулась с белорусским квир-сообществом. Потому что вот тогда-то я узнала, что бисексуальности на самом деле не существует. Для меня это было откровением. К тому времени я уже активно пользовалась Интернетом и была совершенно уверена, что я бисексуальна, есть бисексуальные люди, бисексуальность существует наряду с гетеросексуальностью, гомосексуальностью, всем тем, что находится под зонтиком транс*. При первом столкновении с нашим квир-сообществом, которое, как я предполагала, будет более позитивно ко мне настроено, чем остальные, оказалось, что меня нет. Я столкнулась с тем, что мне надо определиться, сделать выбор.
Варианта было два: либо я гетеросексуальная девочка, которая играет в экзотику, и мне нужно просто перебеситься, либо я лесбиянка, которая сидит «в шкафу» и сама себе не может признаться. Я была достаточно юна, но с самосознанием у меня не было проблем, я прекрасно понимала, кто я, понимала свои предпочтения. Поэтому для меня стало откровением, что есть конфликт не только между гетеросексуальностью и квир, но и внутри квир. А потом, когда у меня появилось больше знакомых из сообщества, я поняла, что там все то же самое происходит только в маленьком масштабе: те же терки между бисексуалами и геями, трансфобия — вся феерия красок. Эти внутренние конфликты, попытки создать иерархию и следование структурам власти, которые есть в большом мире, — получается такая «матрешка», ты снимаешь слой за слоем, доходишь до самой маленькой, т.е. до друзей, знакомых, трех-четырех человек — а отыгрываются те же схемы.
Я понимаю, как это работает, понимаю, почему это происходит, но до сих пор не могу принять того, что угнетаемая часть населения занимается тем, что угнетает другую часть населения, менее многочисленную, проблемы и существование которой меньше освещены. Это очень сильно разочаровывает и мешает тому, что, я считаю, очень важно — консолидации: принять свою идентичность, принять факт, что ты квир, что ты другой, и это хорошо, это клево, и есть другие люди, быть готовым посвятить себя этому в какой-то степени, не то что выйти на баррикады, но делать что-то, говорить об этом, быть готовым помочь людям, которые находятся в такой же ситуации, в которой был ты, или даже если ты в ней не был, просто помочь, если нужна твоя помощь. Все эти внутренние терки и иерархия очень сильно мешают.
Я считаю, мне очень повезло: мне удалось сохранить четкое осознание того, кто я есть, и не определять себя другими людьми. Я до сих пор считаю, что это самое главное, что сослужило мне службу в жизни.
С одной стороны, я очень рада, что мне не пришлось постоянно заявлять о себе и бороться за свою идентичность, — это все, конечно, очень клево, хорошо и избавило меня от многих травматичных моментов. С другой стороны, мне сейчас 30, я уже немного по-другому отношусь к активизму, к своей позиции и ответственности, которую я несу как часть квир-сообщества, и я понимаю, что, может быть, я что-то упустила — потому что надо заявлять о себе, ведь нас нет. Например как бисексуалы мы невидимы в квир-сообществе, нужно об этом говорить. Сейчас уже, когда мне 30, хочется залезть на баррикаду, взять громкоговоритель и сказать: «Ребята, я есть. Извините, вам придется мириться с моим существованием, более того, вам придется ценить его и любить меня за то, какая я есть». Это необходимо. Хочется, чтобы для всех, кто через это проходит (и я сейчас говорю в большей степени о подростках, у которых ничего нет, они находятся в вакууме, и кто-то из них сидит и ненавидит себя в углу), для того, чтобы человек не сидел и не ненавидел себя, мне хочется сказать о том, что я есть: ты не один, это нормально. Мне кажется, это важно.
Я считаю, что надо любить себя. Надо принимать себя, потому что принять тебя на том уровне, на котором ты себя принимаешь, никто и никогда больше не сможет. Конечно, нам всем хочется найти человека, который будет нас понимать, найти эту связь, будь это платоническая связь с друзьями, или романтическая с партнером, или связь с родителями — нам хочется какой-то поддержки, хочется подтверждения того, что мы ценны. Но вот это внутреннее ощущение, когда ты просыпаешься с утра и не ненавидишь свое отражение в зеркале, когда у тебя нет причин не вставать с постели, когда нет желания, глядя на себя, сказать: «Во мне что-то не так, я делаю что-то неправильно, мне нужно измениться», — вот это самое главное, это то, что ты можешь дать себе сам, и больше никто этого тебе дать не сможет. Никогда нельзя обманываться на этот счет, я считаю, никогда не нужно думать, что чья-то любовь тебе поможет. Она поможет, да, но это никогда не будет основным инструментом твоего становления. Люби себя. Пойми себя, разберись в себе, прими в себе все, что в тебе есть. Отдавай себе в отчет в том, что ты, возможно, делаешь не так, с чем ты не можешь справиться, отдавай отчет в том, что ты делаешь хорошо, что тебе удается, в чем ты офигенный. Конгруэнтность — это важно. Когда у тебя нет внутреннего конфликта, ты можешь справиться с конфликтами внешними. К сожалению, внешние конфликты будут всегда, поэтому важно сначала решить внутренние.
Долгое время мне не нужно было делать камин-аут просто в силу того, что идея эта витала в воздухе: мое окружение, моих знакомых и друзей, не удивляло, что я встречаюсь с девушками, не удивляло, что я встречаюсь с парнями. Когда с возрастом, с опытом, с накоплением какого-то социального багажа расширился круг общения и я вышла, так сказать, в широкий мир — появилось ощущение, что что-то не то, мне кажется, меня воспринимают как-то не так, мне кажется, я не совсем тот человек, которого люди видят. И я поняла, что рано или поздно придется сделать это, сказать об этом.
Я знаю, что многие говорят о камин-ауте, например, перед родителями, для них это самое важное, и понятно, почему: это такой первый камин-аут, который играет важную роль, точка во времени, от которой все начинает отсчитываться по-другому. Но на этом все не заканчивается.
Получается, ты делаешь камин-аут постоянно. Делаешь раз, делаешь два, делаешь три, каждый раз, когда ты сталкиваешься с людьми, для которых гетеронормативность — единственный вариант, которые не встречались ни с чем другим, приходится делать камин-аут. Т.е. это процесс, который я, к сожалению, вынуждена буду делать всю жизнь. Вот это меня бесит, откровенно говоря. Но я понимаю, что ситуация не только здесь, но и во всем мире такова, что да, это моя реальность, и мне придется делать камин-аут всю мою жизнь — в той или иной степени.
У меня не было непринятия себя, скорее был момент принятия окружающих (смеется). В достаточно юном возрасте я поняла, что окружающие считают, что мальчики должны встречаться с девочками, а девочки — с мальчиками, что если ты девочка, то ведешь себя соответствующим образом, носишь соответствующую одежду, играешь в определенные игры и интересуешься определенными темами, а если ты мальчик, то тебя сопровождает совершенно другой «пакет». Для меня это стало откровением. Я долго недоумевала, что происходит, но потом поняла, что среди моих подруг и друзей на тот момент не было никого, кто бы к этому относился так, как я. Но тем не менее меня очень удивило, что все работает именно так. Потом уже я начала обращать внимание, что книги только об этом, и фильмы только об этом, и разговоры взрослых, то, что говорит мне моя семья, — все в одну сторону. И я подумала, что, наверное, чего-то они не понимают (смеется). У меня никогда не было ощущения, что я не такая, что со мной что-то не так: что я больна, что у меня какие-то проблемы с психикой, что в моем детстве что-то случилось и именно это сделало меня бисексуальным и гендерно неопределенным человеком. Я пожала плечами и пошла дальше, у меня никакого когнитивного диссонанса на эту тему не возникло, кроме того, что я подумала, что все вокруг неправы.
Травматичного опыта не было. Все последующие столкновения с какой-то негативной реакцией — я уже была закалена другими травматичными опытами настолько, что это даже не регистрировала как попытку покуситься на мою идентичность, для меня это было просто нелепо — когда человек говорил, что я извращенка, что я ненормальная, что мне нужно мужика здорового, нужно выйти замуж, родить ребенка, и вся дурь вылетит из головы. Для меня это было как муха: ты от нее отмахнулся — и все, больше не реагируешь.
Единственный негативный опыт, связанный с моей сексуальностью, был, когда я столкнулась с белорусским квир-сообществом. Потому что вот тогда-то я узнала, что бисексуальности на самом деле не существует. Для меня это было откровением. К тому времени я уже активно пользовалась Интернетом и была совершенно уверена, что я бисексуальна, есть бисексуальные люди, бисексуальность существует наряду с гетеросексуальностью, гомосексуальностью, всем тем, что находится под зонтиком транс*. При первом столкновении с нашим квир-сообществом, которое, как я предполагала, будет более позитивно ко мне настроено, чем остальные, оказалось, что меня нет. Я столкнулась с тем, что мне надо определиться, сделать выбор.
Варианта было два: либо я гетеросексуальная девочка, которая играет в экзотику, и мне нужно просто перебеситься, либо я лесбиянка, которая сидит «в шкафу» и сама себе не может признаться. Я была достаточно юна, но с самосознанием у меня не было проблем, я прекрасно понимала, кто я, понимала свои предпочтения. Поэтому для меня стало откровением, что есть конфликт не только между гетеросексуальностью и квир, но и внутри квир. А потом, когда у меня появилось больше знакомых из сообщества, я поняла, что там все то же самое происходит только в маленьком масштабе: те же терки между бисексуалами и геями, трансфобия — вся феерия красок. Эти внутренние конфликты, попытки создать иерархию и следование структурам власти, которые есть в большом мире, — получается такая «матрешка», ты снимаешь слой за слоем, доходишь до самой маленькой, т.е. до друзей, знакомых, трех-четырех человек — а отыгрываются те же схемы.
Я понимаю, как это работает, понимаю, почему это происходит, но до сих пор не могу принять того, что угнетаемая часть населения занимается тем, что угнетает другую часть населения, менее многочисленную, проблемы и существование которой меньше освещены. Это очень сильно разочаровывает и мешает тому, что, я считаю, очень важно — консолидации: принять свою идентичность, принять факт, что ты квир, что ты другой, и это хорошо, это клево, и есть другие люди, быть готовым посвятить себя этому в какой-то степени, не то что выйти на баррикады, но делать что-то, говорить об этом, быть готовым помочь людям, которые находятся в такой же ситуации, в которой был ты, или даже если ты в ней не был, просто помочь, если нужна твоя помощь. Все эти внутренние терки и иерархия очень сильно мешают.
Я считаю, мне очень повезло: мне удалось сохранить четкое осознание того, кто я есть, и не определять себя другими людьми. Я до сих пор считаю, что это самое главное, что сослужило мне службу в жизни.
С одной стороны, я очень рада, что мне не пришлось постоянно заявлять о себе и бороться за свою идентичность, — это все, конечно, очень клево, хорошо и избавило меня от многих травматичных моментов. С другой стороны, мне сейчас 30, я уже немного по-другому отношусь к активизму, к своей позиции и ответственности, которую я несу как часть квир-сообщества, и я понимаю, что, может быть, я что-то упустила — потому что надо заявлять о себе, ведь нас нет. Например как бисексуалы мы невидимы в квир-сообществе, нужно об этом говорить. Сейчас уже, когда мне 30, хочется залезть на баррикаду, взять громкоговоритель и сказать: «Ребята, я есть. Извините, вам придется мириться с моим существованием, более того, вам придется ценить его и любить меня за то, какая я есть». Это необходимо. Хочется, чтобы для всех, кто через это проходит (и я сейчас говорю в большей степени о подростках, у которых ничего нет, они находятся в вакууме, и кто-то из них сидит и ненавидит себя в углу), для того, чтобы человек не сидел и не ненавидел себя, мне хочется сказать о том, что я есть: ты не один, это нормально. Мне кажется, это важно.
Я считаю, что надо любить себя. Надо принимать себя, потому что принять тебя на том уровне, на котором ты себя принимаешь, никто и никогда больше не сможет. Конечно, нам всем хочется найти человека, который будет нас понимать, найти эту связь, будь это платоническая связь с друзьями, или романтическая с партнером, или связь с родителями — нам хочется какой-то поддержки, хочется подтверждения того, что мы ценны. Но вот это внутреннее ощущение, когда ты просыпаешься с утра и не ненавидишь свое отражение в зеркале, когда у тебя нет причин не вставать с постели, когда нет желания, глядя на себя, сказать: «Во мне что-то не так, я делаю что-то неправильно, мне нужно измениться», — вот это самое главное, это то, что ты можешь дать себе сам, и больше никто этого тебе дать не сможет. Никогда нельзя обманываться на этот счет, я считаю, никогда не нужно думать, что чья-то любовь тебе поможет. Она поможет, да, но это никогда не будет основным инструментом твоего становления. Люби себя. Пойми себя, разберись в себе, прими в себе все, что в тебе есть. Отдавай себе в отчет в том, что ты, возможно, делаешь не так, с чем ты не можешь справиться, отдавай отчет в том, что ты делаешь хорошо, что тебе удается, в чем ты офигенный. Конгруэнтность — это важно. Когда у тебя нет внутреннего конфликта, ты можешь справиться с конфликтами внешними. К сожалению, внешние конфликты будут всегда, поэтому важно сначала решить внутренние.
2014
