20 лет
В какой-то момент своей жизни, наверное, лет в 18, я просто перестал скрывать [свою сексуальную ориентацию — прим. ред.]. У меня никогда не было чувства, что это что-то плохое: мне, наверное, очень повезло в жизни, я был окружен людьми, которые либо ничего об этом не думают, либо видят меня, я классный, вот и все (смеется). Ну и да, то есть я никогда ни перед кем ничего не скрывал. А когда вернулся из Питера, начал просто в речи упоминать, что вот, был у меня там парень… То есть ты как бы не говорил человеку, что ты гей, но теперь они знают. На, получи! Поздоровайся со мной и с моей «гомосексуальностью».
Но при этом мои родители не знают. Если они увидят этот текст, у меня скорее всего будет тяжелый разговор, к которому я уже готов. Анонимность — это хорошо, но будет не очень правильно с моей стороны, если это будет анонимно. В моем маленьком идеальном мире Денис не прячется, а он реально не прячется.
Непринятие самого себя было. У меня половое созревание проходило очень быстро. Было время, когда у меня уже была эрекция, и я еще не понимал, что это такое. Было очень смешно однажды: я подождал пока все это улеглось — это очень символичная история в моей жизни, — подхожу к маме и спрашиваю: а это что такое? Она отвечает: это когда мужчина хочет женщину, у тебя такого быть не должно. Окей (смеется). В какой-то момент я понял, что на всяких постерах смотрю не на девочек, а на мальчиков, и когда начал мастурбировать, тоже делал это на мальчиков. Думал: хмм, наверное, что-то неправильно, наверное, со временем это пройдет, нужно просто на девочек это делать. Особо не получилось, и уже где-то лет в 14 я сказал своей первой подруге, что я бисексуал. Тогда мне было спокойнее так думать. У подруги была девушка в то время, но я об этом не догадывался, а она говорит: о, добро пожаловать в клуб! И показала мне Мамбу. И я с 14 лет был на Мамбе. Мне нужно было в 14 собирать цветы, обнимать коров, а не сидеть на Мамбе. Страшно.
Камин-аут — это выбор каждого, конечно. Но мне кажется, что если бы все люди совершили камин-аут, мир бы очень быстро изменился. Это было бы очень круто, но не всем этот ресурс доступен.
В моей жизни никто не исчезал из-за того, что я совершал камин-аут. Совсем в детстве была одна девочка, которой я очень нравился, и она приняла это на свой счет. А так обычно людям, которые в моей жизни появляются, я сразу говорю. Да — да, нет — нет. Обычно да (смеется). Открытой гомофобии я никогда на себе не чувствовал. Хотя по рассказам моей подруги из Гродно, кто-то хотел меня избить даже. Но когда я тусил в Гродно, мне говорили что-то в стиле: «О, ты классный, а я думал, геи не классные! А вы классные!». И я такой, спасибо, здорово. И это хорошо, потому что у геев появляется лицо — т.е. это не какой-то единорог. Просто образ, который можно ненавидеть, — это одно. А когда этот образ с кем-то конкретным у тебя ассоциируется — это другое.
На первом курсе у меня было много гомофобии. Например, один преподаватель на первом семинаре сказал, что гей меча не поднимет, поэтому геи развалили Римскую империю. Тогда я сдержался, сейчас бы ответил.
Гомонормативность – это тема, которую мы часто обсуждаем. Поэтому мне не очень нравится слово «гей». Когда ты называешь себя геем, ты сразу берешь на себя ответственность за всю гей-культуру, за всех геев мира — на тебя сразу же навешивают ярлыки. Мне это не очень нравится. Поэтому мне больше нравится слов «квир», хотя и с ним куча ярлыков.
Забавно, что, как мне кажется, в Минске очень осуждают, если ты занимаешься сексом и ни в чем себе не отказываешь. Сексом занимаются все, но все ищут отношений. А если ты говоришь, что во время поиска занимаешься сексом, тебя могут назвать «шлюхой».
Раньше мне важнее было быть в гей-комьюнити, сейчас совсем нет. Немногим своим знакомым, которые в этом комьюнити крутятся, я говорю, что заниматься сексом — это нормально, если тебе нравятся одновременно два мальчика — это тоже нормально. Никто никому ничего не должен. Я думаю, вообще все нормально, если ты никого не убил.
В Питере я заразился идеей того, что одеваться нужно прикольно. Поэтому идея пойти на вечеринку в юбке у меня не вызывает никакого дискомфорта. В маскулинной гонке я никогда не участвовал, не мог в ней участвовать, потому что всегда выглядел как ребенок. Так как я в ней уже проиграл, в этой гонке, в которой побеждает гетеросексуальный белый мужчина среднего достатка, очень успешный и крутой, мне и не имеет смысла принимать в ней участие. Потому что я гей, я не очень «маскулинный», и в этом мне вполне комфортно, я могу развиваться себе в сторонке так, как мне нравится.
Мне не очень нравится слово «отношения». Это так забавно, что слова сами по себе ограничивают значение. Когда ты называешь человека другом, а он тебе больше чем друг… Или меньше… И вообще, что такое друг? Что такое любовь? Что такое отношения? И эти слова прямо в рамки втискивают. Моногамность… Люди должны встречаться, пока им хорошо рядом друг с другом.
Мой вклад в гей-активизм в том, что я ок (смеется) и я ничего не скрываю. Я думаю, что все это, может быть, выльется не в активизм как таковой, но в какую-то «просветительскую» деятельность — повышение осведомленности других людей. Многие геи, даже некоторые гей-активисты, которые мне встречались, были ксенофобами. Это такое лицемерие. Мне кажется, нужно учить людей быть толерантными не к геям, а в принципе быть толерантными. Учить людей не любить других, а любить себя, но при этом хотеть и мочь понимать других, ставить себя на место другого. Поэтому я никого стараюсь не осуждать.
Вызов, который я делаю, рассказывая о себе, — как можно сделать его масштабнее? Можно сделать его повсеместным, приняв участие в этом проекте (смеется). Я не стесняюсь своей истории, не стесняюсь себя. Думаю, для кого-то это может быть полезным.
Но при этом мои родители не знают. Если они увидят этот текст, у меня скорее всего будет тяжелый разговор, к которому я уже готов. Анонимность — это хорошо, но будет не очень правильно с моей стороны, если это будет анонимно. В моем маленьком идеальном мире Денис не прячется, а он реально не прячется.
Непринятие самого себя было. У меня половое созревание проходило очень быстро. Было время, когда у меня уже была эрекция, и я еще не понимал, что это такое. Было очень смешно однажды: я подождал пока все это улеглось — это очень символичная история в моей жизни, — подхожу к маме и спрашиваю: а это что такое? Она отвечает: это когда мужчина хочет женщину, у тебя такого быть не должно. Окей (смеется). В какой-то момент я понял, что на всяких постерах смотрю не на девочек, а на мальчиков, и когда начал мастурбировать, тоже делал это на мальчиков. Думал: хмм, наверное, что-то неправильно, наверное, со временем это пройдет, нужно просто на девочек это делать. Особо не получилось, и уже где-то лет в 14 я сказал своей первой подруге, что я бисексуал. Тогда мне было спокойнее так думать. У подруги была девушка в то время, но я об этом не догадывался, а она говорит: о, добро пожаловать в клуб! И показала мне Мамбу. И я с 14 лет был на Мамбе. Мне нужно было в 14 собирать цветы, обнимать коров, а не сидеть на Мамбе. Страшно.
Камин-аут — это выбор каждого, конечно. Но мне кажется, что если бы все люди совершили камин-аут, мир бы очень быстро изменился. Это было бы очень круто, но не всем этот ресурс доступен.
В моей жизни никто не исчезал из-за того, что я совершал камин-аут. Совсем в детстве была одна девочка, которой я очень нравился, и она приняла это на свой счет. А так обычно людям, которые в моей жизни появляются, я сразу говорю. Да — да, нет — нет. Обычно да (смеется). Открытой гомофобии я никогда на себе не чувствовал. Хотя по рассказам моей подруги из Гродно, кто-то хотел меня избить даже. Но когда я тусил в Гродно, мне говорили что-то в стиле: «О, ты классный, а я думал, геи не классные! А вы классные!». И я такой, спасибо, здорово. И это хорошо, потому что у геев появляется лицо — т.е. это не какой-то единорог. Просто образ, который можно ненавидеть, — это одно. А когда этот образ с кем-то конкретным у тебя ассоциируется — это другое.
На первом курсе у меня было много гомофобии. Например, один преподаватель на первом семинаре сказал, что гей меча не поднимет, поэтому геи развалили Римскую империю. Тогда я сдержался, сейчас бы ответил.
Гомонормативность – это тема, которую мы часто обсуждаем. Поэтому мне не очень нравится слово «гей». Когда ты называешь себя геем, ты сразу берешь на себя ответственность за всю гей-культуру, за всех геев мира — на тебя сразу же навешивают ярлыки. Мне это не очень нравится. Поэтому мне больше нравится слов «квир», хотя и с ним куча ярлыков.
Забавно, что, как мне кажется, в Минске очень осуждают, если ты занимаешься сексом и ни в чем себе не отказываешь. Сексом занимаются все, но все ищут отношений. А если ты говоришь, что во время поиска занимаешься сексом, тебя могут назвать «шлюхой».
Раньше мне важнее было быть в гей-комьюнити, сейчас совсем нет. Немногим своим знакомым, которые в этом комьюнити крутятся, я говорю, что заниматься сексом — это нормально, если тебе нравятся одновременно два мальчика — это тоже нормально. Никто никому ничего не должен. Я думаю, вообще все нормально, если ты никого не убил.
В Питере я заразился идеей того, что одеваться нужно прикольно. Поэтому идея пойти на вечеринку в юбке у меня не вызывает никакого дискомфорта. В маскулинной гонке я никогда не участвовал, не мог в ней участвовать, потому что всегда выглядел как ребенок. Так как я в ней уже проиграл, в этой гонке, в которой побеждает гетеросексуальный белый мужчина среднего достатка, очень успешный и крутой, мне и не имеет смысла принимать в ней участие. Потому что я гей, я не очень «маскулинный», и в этом мне вполне комфортно, я могу развиваться себе в сторонке так, как мне нравится.
Мне не очень нравится слово «отношения». Это так забавно, что слова сами по себе ограничивают значение. Когда ты называешь человека другом, а он тебе больше чем друг… Или меньше… И вообще, что такое друг? Что такое любовь? Что такое отношения? И эти слова прямо в рамки втискивают. Моногамность… Люди должны встречаться, пока им хорошо рядом друг с другом.
Мой вклад в гей-активизм в том, что я ок (смеется) и я ничего не скрываю. Я думаю, что все это, может быть, выльется не в активизм как таковой, но в какую-то «просветительскую» деятельность — повышение осведомленности других людей. Многие геи, даже некоторые гей-активисты, которые мне встречались, были ксенофобами. Это такое лицемерие. Мне кажется, нужно учить людей быть толерантными не к геям, а в принципе быть толерантными. Учить людей не любить других, а любить себя, но при этом хотеть и мочь понимать других, ставить себя на место другого. Поэтому я никого стараюсь не осуждать.
Вызов, который я делаю, рассказывая о себе, — как можно сделать его масштабнее? Можно сделать его повсеместным, приняв участие в этом проекте (смеется). Я не стесняюсь своей истории, не стесняюсь себя. Думаю, для кого-то это может быть полезным.
2017
