Карина

Я родилась в Таджикистане, в горном поселке. Поселок я не помню, так как жила там два-два с половиной года, и в памяти он у меня не остался. Знаю только, что это русскоязычный шахтерский поселок высоко в горах и там есть какая-то подземная шахта, где добывают золото.

Родители увезли меня оттуда в соседнюю страну — Узбекистан. В то время из Таджикистана было много беженцев, многие убегали — кто в Россию, кто в соседние страны, так как там начиналась гражданская война в 1991 году. Практически то же самое, что сейчас происходит в Украине.

Так получилось, что родители оставили меня в Узбекистане своей подруге, однокласснице: «Ты, — типа, — посмотри за ней, а мы поедем на заработки, а потом за ней вернемся». Вот так они с концами уехали.

Для меня быть открытой — значит не бояться, что меня где-то побьют, свободно чувствовать себя в любом месте. В первую очередь, для меня важно быть собой. Потому что на протяжении последних лет я только и делаю, что боюсь. Я боюсь даже выходить на улицу такая, какая я есть. Сейчас страх уже проходит, и мне тяжело продолжать сидеть в четырёх стенах. Хочется выходить на улицу, несмотря на то, что мой внешний вид не соответствует паспорту.

Уже стараюсь свободно выходить на улицу с макияжем, с распущенными волосами, одеваться в соответствии со своим гендером, планирую уже свободно выходить в пальто, в платье, и т.д. Я больше не могу находиться в той скорлупе, в которой находилась двадцать с лишним лет. Мне хочется чувствовать себя свободно, ничего не бояться и быть собой.

Я себя не сразу осознала как девушку. Началось всё примерно лет с шести-семи. Первые мысли были, что со мной «что-то не так», что «я не такая, как все». Уже в четырнадцать-пятнадцать лет я поняла, что если не буду собой, то мне жить здесь незачем. Открыто о трансгендерности в Узбекистане не говорят, это очень закрытая тема. Без какой-либо информации извне я сама начала понимать, что я девушка.

В двенадцать-тринадцать лет, когда у меня появился доступ к интернету, я начала всё изучать. В основном я пользовалась интернет-поиском, набирала: «девушка-мальчик», «мальчики ведут себя как девочки», — такой бессвязный набор слов. Я тогда не знала термина «трансгендерность» и вот так натыкалась на статьи.

Впервые я поговорила о себе с подругой в тринадцать лет. Я сказала, что я себя так чувствую и ощущаю себя «не в себе». На удивление, она меня приняла и никому не рассказала. Сначала она мне объясняла, что мне будет очень херово, у меня не будет нормального человеческого будущего в этом обществе, что я не смогу не то, что жить, но и существовать. Но всё равно она поддерживала, как могла.

С семьей я не контактировала, и не помню, как выглядят родители. Видела их только на фотографиях, которые показывала моя приемная мама. Многие спрашивали, почему я не пытаюсь их найти, а я отвечаю: «Зачем, если я для них чужой человек?» Если у меня и были вопросы к ним, то я на них уже сама себе ответила. Я им не нужна. И искать их не собираюсь. Я им мешала, была для них обузой, когда им нужно было ехать на заработки в другую страну.

Я знакомилась с людьми через интернет. Чтобы было понятно — любая ЛГБТ-коммуникация в Узбекистане идет через интернет. Все живут, как тихие мышки. Там до такой степени идёт прессинг ЛГБТ-сообщества, что ты сидишь и не высовываешься. Твоя единственная связь с миром — это интернет.

Я никогда не встречалась вживую с трансгендерными людьми в Узбекистане, это было всегда общение онлайн. Я уже тогда поняла, что меня ждёт в жизни, что мне предстоит пройти, как тяжело мне будет и что я не должна сдаваться. Уже тогда я для себя начала серьезно ставить цель о «переходе». Только благодаря этой цели я всё узнала: что, как, где... Что это в принципе возможно.

Общение с моими подругами было для меня огромной мотивацией жить дальше. В шестнадцать лет у меня уже была попытка суицида. И общение с ЛГБТ-сообществом в интернете для меня было мотивирующим фактором не сдаваться.

Прошло полгода с тех пор, как я уехала из Узбекистана. И как минимум, я уже перестала плакать по ночам. Про это ужасно вспоминать — я думала, что умру, что у меня не будет будущего, что я не смогу совершить «переход»...

Моё первое задержание было в двадцать три года. Тогда я поняла, что “своим” доверять нельзя. В Узбекистане задерживают людей, и тебя тупо избивают, просят сотрудничать, шантажируют, угрожают, что опозорят перед обществом.

Это мне легко, без семьи, а каково другим людям из ЛГБТ-сообщества, которые обычно для видимости имеют фиктивные семьи? Конечно, для их супругов и супруг они желанны и любимы, но они были вынуждены завести семью просто для вида, чтобы можно было скрыть свою ориентацию, свою идентичность. Я много знаю о трансгендерных девушках в Узбекистане: если они не могут никуда уехать, то вынуждены заканчивать жизнь самоубийством или заводить фиктивные семьи и жить скрытно.

Меня задерживали несколько раз — на съемной квартире, где я обычно жила. Для меня это было неожиданностью. И я сразу поняла, что кто-то из тех, с кем я общаюсь, рассказал, где я живу. После этого я стала сужать круг своего общения. Даже в столице Узбекистана друг другу доверять опасно, а в регионах — и подавно. Если ты общаешься с человеком, допустим, он — гей или бисексуал, только тот факт, что он не принадлежит к гетеросексуальному обществу, ещё не гарантирует, что он тебя не сдаст. Потому что в своё время его могли избить и заставить сотрудничать — сдавать всех, кого он знает из ЛГБТ-людей, чтобы избежать серьёзного наказания.

Когда меня привезли в отдел, мне говорили, что я «позор для общества». Они не употребляют термин «трансгендерная девушка», а говорят «пидр». Они всех называют этим словом, различий не делают. Потом начали меня избивать, угрожать, шантажировать, чтобы я выдала всех, кого знаю из ЛГБТ-сообщества. Все это связано с законодательством Узбекистана, в котором существует уголовная ответственность за сексуальные отношения между мужчинами.

Мне было больно и страшно. Я четко помню, как мой мир рухнул. В интернете было много записей о том, как поступают в тюрьмах с такими, как я. Но меня отпустили. Я не чувствовала облегчения, я начала понимать, как трудно мне придётся жить. Я рассказала своим друзьям (на тот момент у меня было их всего двое), я рассказала им, что произошло со мной, и они поддерживали меня.

После серии задержаний я была готова на крайнюю меру — перейти границу нелегально пешком. Я сказала себе, что в этой стране не останусь. Но когда помню подошла к приграничной зоне и увидела издалека военных, я испугалась. Я поняла, что меня могут убить. Тогда я поняла, что у меня не получится, и вернулась в столицу. На последние деньги сняла квартиру, связалась с другом по переписке из Франции, и он мне помог связаться с российскими ЛГБТ-активистами, которые просто спасли мне жизнь. Они помогли мне оформить выездные документы, что очень проблематично в Узбекистане, так как я являюсь лицом без гражданства. Я родилась на территории Таджикистана, из-за гражданской войны внутри страны меня увезли в Узбекистан, но в этой стране мне дали документы лишь в 16 лет, и то — это были документы лица без гражданства.

Сейчас моя жизнь состоит в основном из радостных моментов. С помощью беларуских организаций, в том числе и ЛГБТ, я подала документы на убежище в Беларуси, и сейчас я — счастливая трасгендерная девушка, которая пытается устроить жизнь в Минске. Я чувствую себя в миллион раз лучше. Я могу идти по улице, не прятать глаза и чувствовать себя свободно. У меня был случай, когда незнакомый человек на улице начал спрашивать, как пройти куда-то. Раньше я бы очень этого испугалась, а сейчас я спокойно говорю с незнакомыми людьми в соответствии со своим гендером. Да, был случай, когда меня спросили: «Молодой человек, почему вы себя называете в женском роде?», но я ничего не ответила. И теперь, я чувствую, меня никто за это не убьёт.

Главная цель в жизни — сделать «переход». Любой ценой. Я либо сделаю «переход», либо умру. Я не вижу для себя какого-то третьего варианта.

Я бы сказала людям, которые сейчас находятся в подобной ситуации, как моя, не сдаваться и не опускать руки. Верить в себя, знать, что впереди будет что-то хорошее, и не сдаваться перед этим напирающим гомофобным и трансфобным обществом. Бороться и идти вперед. Да, будет трудно, будет больно. Будет очень больно и очень трудно, но все-таки нужно бороться и идти вперед.

В Узбекистане в плане активизма все боятся о чем-то говорить. Там нет никаких акций протеста, тем более, связанных с ЛГБТ-тематикой, — просто потому что люди боятся диктаторского государства и власти. ЛГБТ-тематика там вне закона. Пока там есть такая власть, для ЛГБТ-персон там не будет светлого будущего. Мне очень печально, но там просто нет жизни для таких как мы. Я бы рекомендовала всем международным организациям оказывать поддержку и предоставлять помощь ЛГБТ-людям Узбекистана.

У меня есть огромное желание помогать таким же Т*-девушкам, как я, но я понимаю, что сейчас нет ресурсов. Я сейчас могу поддержать только морально или словами, что я и делаю иногда в соцсетях. Мне иногда пишут трансгендерные персоны, в основном из России, что я молодец и что я не сдаюсь, и мне тоже хочется поддерживать их. И я поддерживаю их словами, говорю, чтобы они не сдавались.

Я чувствую, что, если бы у меня не было такой поддержки, я бы не справилась. За последние полтора месяца сделала столько дел в Минске — одна я бы никогда не справилась. Я не чувствую, что это моя заслуга, это заслуга друзей и правозащитниц. Я знала много людей, которые, к сожалению, ушли из этой жизни, не дождавшись никакой поддержки, поэтому я хочу заниматься активизмом. Если мы сами не будем помогать таким, как мы, то ничего хорошего не получится.

Я верю, что через несколько десятилетий, а может и намного быстрее, Беларусь станет полностью толерантной страной по отношению к ЛГБТ-людям. Мир развивается, когда-то и здесь все было запрещено. Сейчас Узбекистан — это Беларусь 1980-х годов, но здесь уже нет уголовной статьи, есть комиссия по гендерному «переходу». Я не хочу сравнивать сейчас граждан обеих стран, я просто хочу обратить внимание на то, как меняется общество в отношении ЛГБТ-людей.

Когда молодые люди начинают себя осознавать, — это очень тяжёлый для них период, я знаю по своему опыту. Когда к тебе приходит полное осознание, и ты сталкиваешься с агрессией на улице, ты понимаешь — либо ты сделаешь «переход», либо у тебя не будет жизни. Я приняла для себя решение делать операции и социализироваться как женщина.

Я мало знакома с гендерно-небинарными людьми или людьми, которые осознают свою трансгендерность, но не хотят делать переход. Я больше общаюсь с людьми, у которых есть цель совершить «переход». Но я понимаю, что мы все делаем это не для кого-то, мы делаем это для себя. Потому что по-другому я или мы не сможем жить.

Раньше, еще лет четырнадцать или пятнадцать назад, такой открытый разговор мне казался нереальным, невозможным и даже опасным. Сейчас для меня это уже победа, потому что я могу так открыто о себе говорить, могу идти по улице и разговаривать вслух с подругой. Она меня называет в соответствии с моим гендером, и я отвечаю в соответствии со своим гендером. Прохожие не оборачиваются, и я могу идти свободно и разговаривать. Также для меня победа, что в некоторых официальных бумагах я пишу свои женские данные.

Я захотела сделать камин-аут, потому что не вижу для себя другой жизни. Я сейчас четко осознаю, что больше не могу прятать глаза, стараться избегать гендерных местоимений. И я стараюсь больше не прятаться, стараюсь быть открытой и видимой. Я здесь, слышите?