Андрей

Сначала я понял, что – блин, я не такой как все. Буквально в этой формулировке. Первое моё воспоминание о том, что меня не интересуют девушки, относится примерно к шести годам. Тем не менее, я не могу сказать, что был какой-то точный, окончательный момент, когда я осознал, что у меня ненормативная сексуальность. Это был достаточно длинный процесс, в котором камин-аут — вершина айсберга, следствие всего того, что было пережито раньше.

Будучи малым, я как-то подсмотрел порно. Я слегка приоткрыл дверь, чтобы никто не слышал, заглянул в щель. Я не видел людей в комнате, только телевизор. На экране — мужчина и женщина, и они делают какие-то не очень понятные, но завораживающие штуки. То ли это мне снилось, то ли я фантазировал на эту тему, но я вспоминал увиденные мной кадры и думал, что вот я в той ситуации должен был бы вести себя как этот парень. Но был уверен, что не хочу.

Тогда я начал выдумывать, как можно было бы все так подстроить, чтобы я был на месте девушки. Решил, что залезу в скафандр, который выглядит как девушка — в такой костюм залезу. И он будет снаружи как девушка. А внутри буду я. И никто ничего не заподозрит. Буквально или как «Кот внутри» у Берроуза.

Была ещё одна фантазия типа скафандра, но уже не такая невинная. Я чётко помню сад рядом с домом в деревне, куда меня высылали на лето. Я лежу на пледе. Лежу и думаю, как было бы клёво, если бы в пространстве вдруг открывалась дверь — просто в пространстве перед тобой, ты бы заходил в неё и попадал в такое место, где только парни. И все парни, которые… э-э-э, не против чего-нибудь с тобой замутить. И никто не может туда попасть, только я знаю это место. Что-то такое безопасное, приятное и затягивающее. Оно всё было в таком слегка приглушённом красном свете. Что-то античное и мифическое было в этом. Сейчас у меня всплывают ассоциации с фильмом «Калигула» Тинто Брасса, но там все намного жестче и вообще о другом.

Когда в четвёртом классе на меня более или менее снизошло понимание того, что я гей и что, блин, всё это значит в нашем прекрасном обществе, я понял, что все эти эротические фантазии, которые у меня были в детстве, так там и останутся, в этой воображаемой комнате, дверь в которую открывается посреди пространства. Потому что та реальность, которая вокруг, — вообще какая-то не сильно дружелюбная.

В тот момент мне нужно было увидеть, что такие же люди, как я, существуют. Что это нормально. Мне сильно не хватало репрезентаций, которые не были бы гетеронормативными. Я хотел найти информацию, хотел почитать про себя. Где-то в глубине сознания я чувствовал, что со мной все окей. Мне повезло, потому что как раз в это время у нас дома появился интернет. Я сидел в интернете и понимал, что, черт возьми, я могу вбить в поиск «гей» и что-то узнать.

Очень хорошо, что я попал на какой-то российский сайт, посвящённый подросткам, которые осознали, что они геи и лесбиянки. Мне повезло. Там было много статей, на меня они сильно подействовали, и я успокоился. У меня внутри всё по-прежнему бурлило, но я стал понимать, что проблема не во мне на самом деле. Я читал и перечитывал, жадно искал ещё информацию, потому что мне было недостаточно, мне было мало.

Где-то лет с 14-ти, когда мы подключили локальную сеть, я начал составлять свой архив ЛГБТ-фильмов. Это было моё главное увлечение и первое, которое меня действительно увлекло. Именно поэтому потом, в 17 лет, я захотел поступить на телережиссуру в Академию искусств. Именно поэтому я потом всё-таки поступил в ЕГУ на визуальные и культурные исследования.

Я думаю, что во многом благодаря доступу к информации и пониманию того, что это возможно, я смог позволить себе впервые сказать парню о том, что я гей, уже в 14 лет. Ко второму курсу универа все мои друзья уже точно знали обо мне. По сути, единственной преградой, которая для меня действительно всё ещё оставалась, была мама. Сказать ей казалось мне невообразимо сложным. Я представлял, как она падает в обморок, как начинает плакать, я даже представлял, как она выгоняет меня из дома.

Сделать камин-аут перед ней я смог только недавно, прошлой осенью. Это был сентябрь, прошла выставка «Камин-Аут». Мама знала, что я кручусь где-то в этих кругах. Она прочитала статью о выставке на TUT.by, поняла, где я был, и это стало для неё поводом задать вопрос. Так выставка «Камин-Аут» заставила меня сделать камин-аут перед мамой. Такая связь.

Сам я не мог решиться, но ждал, что рано или поздно она задаст мне этот вопрос. На самом деле, я договорился с собой примерно так: как только у меня появится парень, с которым всё далеко зайдет, я просто приведу и познакомлю его с мамой. Ну, или она мне задаёт этот вопрос напрямую сама в какой-нибудь более нейтральной ситуации, и я не пытаюсь выкрутиться. Случился второй вариант. Я решил, что это подходящее время, куда уже тянуть. Набрался сил и сказал, что мне нравятся парни. Я не сказал ей, что я гей. Все прошло скучно, никакого накала страстей. Но я был рад и остаюсь.

Саму категорию «гей» я не очень люблю. Она навязывает определённый набор стереотипов, которые мне не всегда по душе, часто неверные по отношению ко мне, слишком узкие. После стадии идентификации себя как гея пришла стадия отрицания себя как гея. В том плане, что нет, я не хочу быть настолько нормативным. Я понял, что альтернатива предлагает такую же систему, и мне в ней тесно. Окончательно это осознание пришло уже на старших курсах универа.

Первое ощущение от ЕГУ — блин, здесь воздух свободы. Я сразу понял, что мне здесь будет хорошо и что здесь я могу быть открытым. В первом же семестре я делал презентацию по артхаус-кино. Большая секция моей презентации была посвящена ЛГБТ-фильмам. Для меня это был своеобразный академический камин-аут, ведь как исследователь я тоже жертва гомофобии. Если я буду о квир-кино рассказывать, то на меня тоже будут смотреть косо и думать: «Почему ты об этом говоришь?» При этом я открыто не заявляю, что я гей, но заявляю о том, что могу говорить о ЛГБТ, потому что мне это интересно, меня это волнует. И это уже на вашей совести, кем вы там меня посчитаете.

Для меня камин-аут — это в том числе и политический жест. Ты говоришь о том, что ты есть. Что ты не оправдываешь ожидания и пожелания твоего окружения. В каком-то смысле ты идёшь вразрез с обществом. Т.е. если вы, например, ЛГБТ-пара, или не пара, а больше, то многие вещи, которых от вас ждёт общество, не работают. В нашей ситуации становится невозможным вступить в брак, следовательно, институт наследства не работает. Семья как институт не работает. Производство детей не налажено. Всё, вот уже есть три повода ненавидеть ЛГБТ-пары у консервативного общества. Это не говоря о религии. Мы не участвуем в поддержании этого общества — капиталистического или полукапиталистического, патриархального. Общество могло бы смириться с этим и все же включить ЛГБТ в общую систему, но культурные коды сплелись с ДНК и не позволяют.

Открыто говоря о том, что у нас ненормативная сексуальность, мы делаем перформативный акт. И этот акт политичен: мы говорим о том, что может быть другая политика, что может быть не только политика семьи, наследства, брака и т.д. Что могут быть отношения другого рода, которые тоже ценны, но предполагают другую систему в том числе и государственного / экономического устройства. И это нужно манифестировать. Нужно об этом открыто заявлять. Мы, по сути, способны предложить другую систему, построенную не на чётком следовании схемам и шаблонам поведения, а скорее на импровизации, большей свободе и включении как принципе. Это постоянное построение и создание заново. Себя и общества вокруг.