27 лет
Я нормально отношусь к детям, с удовольствием вожусь с ними, но при этом понимаю прекрасно, что не хочу. Не хочу тратить массу сил на ребенка. У меня этих сил не хватает и так. Да и не потяну я [ребенка — Ред.] в эмоциональном смысле. С общекультурным давлением я здесь справляюсь как рыбка глубоководная — давление высокое, но постоянное, привыкаешь.
Не припомню момент, когда я начал интересоваться феминизмом. Здесь мне очень помогла моя чайлдфришность. Все началось с неартикулированного ощущения нелогичности происходящего: почему женщины живут с алкоголиками, почему живут с людьми, которые их бьют и не уважают? В сообществах чайлдфри, где я обитал, было много феминисток, и ответы на свои вопросы я прочел в их текстах.
Когда я понял, что проявляю какие-то неотрефлексированные реакции, в том числе и мизогинные, меня охватила паника. Речь даже не о каких-то глобальных вещах, а о том, чтобы посмеяться, например, с одноклассниками над «толстой девочкой». Я контрол-фрик, мне невыносимо осознавать, что я могу делать какие-то вещи неосознанно.
Я спокойно отношусь к замечанию «Прочекай свои привилегии, белый мужчина с гетеросексуальным образом жизни». Соскабливать свою «говнистость», вырезать червоточины в своем поведении ножиком убеждений — это процесс непрерывный, ежедневный и на всю жизнь. Ты должен контролировать все свои действия, при этом по умолчанию считать часть своих действий несправедливыми. Потому что у тебя есть внутренняя, глубинная, связанная с мужским гендером убежденность, что тебе нужно немного больше, чем женщинам, — прав, свободы действий и т.д.
Если ты чувствуешь, что поступаешь несправедливо по отношению к себе, это значит, что ты поступаешь справедливо с точки зрения равенства. Самое главное, что если в какой-то момент ты решишь, что достиг дзэна и гендерного равенства, — ты пиздишь самому себе и окружающим. Не в этом поколении. И не в следующем. Это невозможно убрать. Что возможно — это в той или иной степени контролировать свои первичные реакции. При этом я понимаю, что Саше [жене — Ред.] в 10 раз тяжелее: пока я колупаюсь в страданиях этического характера, ей причиняют реальный вред. И скулить, что ты устал себя контролировать, ты не имеешь права, потому что ей в 10 раз хуже.
Если мы говорим о каких-то вещах, то для баланса я всегда прошу ее высказаться первой. Потому что есть ненулевая вероятность, что если я первым выскажу свое мнение о каком-либо совместном решении, то она будет зависеть от этого высказанного мнения. Я делаю это не для того, чтобы меня считали хорошим мальчиком, а потому, что это базовое отличие человека от животного. Если я не буду себя контролировать, то не буду сам себя ощущать человеком.
Я очень мало знаю о своей сексуальности. Я не имею в виду какие-то чисто прикладные вещи, а глобальные вопросы — с кем я хочу быть, есть ли для меня какая-то разница между мужчинами и женщинами в сексуальном смысле или эта разница базируется только на их социальных различиях, есть ли у меня в принципе не физиологическая, а эмоциональная необходимость в сексе, что из этого мое, а что смесь общественных установок, сконструированных внешней средой, и ощущения обязанности перед партнером.
Публично я определяю свою сексуальность как «мне нравятся и мальчики, и девочки». Так проще всего. Когда люди это слышат, они корчат мины. Это неприятно, это вызывает дискомфорт, и ты начинаешь думать: а что со мной не так? Почему на меня так реагируют? И чем успешнее ты преодолеваешь общественный стереотип, тем более ты маргинален, выключен из общества.
В моих мотивах нет альтруизма, никакого «я хочу сделать этот мир лучше». Крохотным, маленьким изменением дискурса, песчиночку бросаю на эти весы и этим влияю на процессы вокруг меня. Я не думаю о будущих поколениях. Мне дай бог завтра говном не быть, лично мне. У меня есть конкретный человек рядом со мной. Мне бы за собой уследить. Тут не до следующих поколений. Тут нет выбора, нет вариантов.
Да, я уверен в том, что строить свою личность на ненависти и отрицании половины человечества ненормально. Я уверен, что каждый имеет право сам определять свою сексуальность и менять эту точку зрения когда захочет. Я уверен в том, что я прав.
Не припомню момент, когда я начал интересоваться феминизмом. Здесь мне очень помогла моя чайлдфришность. Все началось с неартикулированного ощущения нелогичности происходящего: почему женщины живут с алкоголиками, почему живут с людьми, которые их бьют и не уважают? В сообществах чайлдфри, где я обитал, было много феминисток, и ответы на свои вопросы я прочел в их текстах.
Когда я понял, что проявляю какие-то неотрефлексированные реакции, в том числе и мизогинные, меня охватила паника. Речь даже не о каких-то глобальных вещах, а о том, чтобы посмеяться, например, с одноклассниками над «толстой девочкой». Я контрол-фрик, мне невыносимо осознавать, что я могу делать какие-то вещи неосознанно.
Я спокойно отношусь к замечанию «Прочекай свои привилегии, белый мужчина с гетеросексуальным образом жизни». Соскабливать свою «говнистость», вырезать червоточины в своем поведении ножиком убеждений — это процесс непрерывный, ежедневный и на всю жизнь. Ты должен контролировать все свои действия, при этом по умолчанию считать часть своих действий несправедливыми. Потому что у тебя есть внутренняя, глубинная, связанная с мужским гендером убежденность, что тебе нужно немного больше, чем женщинам, — прав, свободы действий и т.д.
Если ты чувствуешь, что поступаешь несправедливо по отношению к себе, это значит, что ты поступаешь справедливо с точки зрения равенства. Самое главное, что если в какой-то момент ты решишь, что достиг дзэна и гендерного равенства, — ты пиздишь самому себе и окружающим. Не в этом поколении. И не в следующем. Это невозможно убрать. Что возможно — это в той или иной степени контролировать свои первичные реакции. При этом я понимаю, что Саше [жене — Ред.] в 10 раз тяжелее: пока я колупаюсь в страданиях этического характера, ей причиняют реальный вред. И скулить, что ты устал себя контролировать, ты не имеешь права, потому что ей в 10 раз хуже.
Если мы говорим о каких-то вещах, то для баланса я всегда прошу ее высказаться первой. Потому что есть ненулевая вероятность, что если я первым выскажу свое мнение о каком-либо совместном решении, то она будет зависеть от этого высказанного мнения. Я делаю это не для того, чтобы меня считали хорошим мальчиком, а потому, что это базовое отличие человека от животного. Если я не буду себя контролировать, то не буду сам себя ощущать человеком.
Я очень мало знаю о своей сексуальности. Я не имею в виду какие-то чисто прикладные вещи, а глобальные вопросы — с кем я хочу быть, есть ли для меня какая-то разница между мужчинами и женщинами в сексуальном смысле или эта разница базируется только на их социальных различиях, есть ли у меня в принципе не физиологическая, а эмоциональная необходимость в сексе, что из этого мое, а что смесь общественных установок, сконструированных внешней средой, и ощущения обязанности перед партнером.
Публично я определяю свою сексуальность как «мне нравятся и мальчики, и девочки». Так проще всего. Когда люди это слышат, они корчат мины. Это неприятно, это вызывает дискомфорт, и ты начинаешь думать: а что со мной не так? Почему на меня так реагируют? И чем успешнее ты преодолеваешь общественный стереотип, тем более ты маргинален, выключен из общества.
В моих мотивах нет альтруизма, никакого «я хочу сделать этот мир лучше». Крохотным, маленьким изменением дискурса, песчиночку бросаю на эти весы и этим влияю на процессы вокруг меня. Я не думаю о будущих поколениях. Мне дай бог завтра говном не быть, лично мне. У меня есть конкретный человек рядом со мной. Мне бы за собой уследить. Тут не до следующих поколений. Тут нет выбора, нет вариантов.
Да, я уверен в том, что строить свою личность на ненависти и отрицании половины человечества ненормально. Я уверен, что каждый имеет право сам определять свою сексуальность и менять эту точку зрения когда захочет. Я уверен в том, что я прав.
2014
